Газета "Кишиневские новости"

«Школьного стрелка» приговорили к принудительному лечению

Бутырский суд столицы решил судьбу «школьного стрелка» Сер­гея Г., год назад устроившего бой­ню в учебном заведении. Почти полтора часа отличник и гордость школы держал на мушке своих одноклассников. «Я вас не трону», — говорил подросток. А уже через несколько минут сам себе противо­речил: «Прятаться под партами бес­полезно. Если я выстрелю — пробью сразу несколько столов».

Все это время в классе лежало бездыханное тело учителя географии Андрея Кирилова, а в ко­ридоре — застреленный школьником полицейский Сергей Бушуев. «Жизнь не имеет смысла, все это иллюзия», — пытался втолковать подросток одноклассникам. Эксперты-психиатры пришли к выводу, что у парня шизофрения. Но на скамье подсудимых — спокойный, рассудительный под­росток. Да и то, как школьник готовился к пре­ступлению, как он все спланировал, вызывает у потерпевших сомнение в его невменяемости.

Так кто же этот десятиклассник? Вундер­кинд, не выдержавший сознания своей гениаль­ности? Или же обиженный на весь мир подро­сток, убивший двух человек, чтобы доказать свое превосходство?

«Практически Бог не может никому подчиняться…»

3 февраля 2014 года. 11.40. Десять минут назад в школе начался четвертый урок. Охран­ник на проходной учебного заведения скучал: все ученики уже разбрелись по кабинетам. Но возникший у турникета посетитель заставил его проснуться: молодой человек был одет в длинное женское пальто, на голову был наки­нут капюшон. За полами плаща парень скры­вал что-то длинное.

— Вы куда? — окрикнул школьника охран­ник. Тот снял с головы капюшон и направил на мужчину винтовку. Одну из двух, которые он прятал под пальто. В посетителе охранник узнал ученика 10-го класса.

— Сережа, ты что сдурел, что ты дела­ешь?! — охранник думал: это неудачная шут­ка.

— Вы мне не нужны, уйдите за дверь, я вас не трону… — сказал парень и пошел в сто­рону расположенного на первом этаже каби­нета географии и биологии.

Далее события начали развиваться как в боевике: тревожная кнопка, сообщение в по­лицию о вооруженном нападении. И первый выстрел — в учителя географии…

Из показаний одной из одноклассниц Сергея:

«Андрей Николаевич подошел к вход­ной двери, чтобы ее закрыть. Неожиданно в класс зашел Сергей. Он улыбался, вел себя как обычно. Все стали говорить: «О, Сережа пришел!» Андрей Николаевич пошел в его сторону, и мы услышали хлопок. Он упал. Все испугались, пригнулись, кто-то залез под пар­ту…»

Но это было только начало бойни. Сергей было направился к кафедре, но тут услышал предсмертные хрипы Андрея Кирилова. «Во­прос на оценку. Почему он еще дышит, я же его убил?..» — парень направил в сторону одноклассников ружье.

Ребята молчали.

«Всем «два»!» — сказал школьник и вы­стрелил учителю в голову. Потом встал за ка­федру и начал вещать.

Ребята вспоминают: то он говорил всем, чтобы не боялись, он никого не тронет. «Вы мне нужны для прикрытия, чтобы все думали, что я взял вас в заложники». А уже через не­сколько минут начинал угрожать, велел всем заткнуться.

Некоторые из ребят вспоминают: Сергей был явно неадекватен — у него дрожал голос, тряслись руки. Впрочем, кому-то, наоборот, показалось, что вел он себя спокойно.

Кто-то из ребят просил вызвать «скорую». Кто-то говорил: «Подумай о родителях». Он эти слова не воспринимал, хотя и сказал, что родных ему действительно жалко.

И лишь одна девочка вспомнила о про­мелькнувшем в его монологе упоминании не­коей теории солипсизма. «Ссылаясь на нее, он говорил, что жизнь не имеет смысла, что все, что есть вокруг нас, — это иллюзия».

Адвокат «школьного стрелка» Владимир Левин говорит: именно чтобы объяснить ре­бятам эту теорию, он и пришел с оружием в класс.

— Он хотел быть услышанным, хотел пе­ресказать одноклассникам то открытие, к ко­торому пришел несколько лет назад. А потом — застрелиться. Но, уж извините за цинизм, ему постоянно мешали…

В три года Сергей начал читать, в первый класс пошел, когда ему не было еще и шести. Именно это опережение в развитии, счита­ет адвокат Сергея, сыграло с ним страшную шутку.

— Знания, которые обычный ребенок должен получить в 14–15 лет, наложились на ум 10-летнего ребенка. К тому моменту, ког­да все произошло, он понял, что уже многое постиг. Все, что он видел вокруг, его начина­ло разочаровывать. Он пришел к выводу, что жизнь скучна. Он решил с ней расстаться. Но не просто, а посмотреть, что там, за границей жизни. Поскольку, согласно теории солипсиз­ма, он знал, что люди после смерти не уми­рают, а попадают в иное измерение. Нет, это не религиозная теория, связанная с загроб­ной жизнью. Он считает, что там, за смертью, люди продолжают существовать как потоки энергии.

Из бесед с психиатром:

«Мимо собеседника спрашивает: «Как могут эти иллюзии заставлять меня подчи­няться?», «Ведь человек, который все создал и практически Бог, не может никому подчи­няться…»

Спрашиваю у адвоката: не пытался ли Сергей поделиться с родителями своей странной теорией? Не смущало ли их, что сын увлекается не свойственной его возрасту ли­тературой?

— Нет, он ничего не говорил, — отвечает адвокат. — Родители вспоминают: если бы был хоть какой-то «звоночек», они бы сразу отвели его к специалистам. А что касается книг — конечно, родители видели их у парня. Но если бы я, например, узнал, что мой сын пытается постичь какие-то законы физики в 10–12 лет, я бы только порадовался за него.

Правда, отец школьника на одном из допросов признавался, что слышал от сына о «мире, который мы сами создаем у себя в голове». Но считал все эти теории «послед­ствиями переходного возраста». Не вызывали подобные рассуждения тревог и у матери.

«Мама, ты моя галлюцинация…»

Из разговора Сергея с экспертами Института им. Сербского:

«…Что такого в слове «убить»? Я ничего плохого в убийстве не вижу. Одного челове­ка убить хорошо, второго — плохо, третьего — нейтрально… Убить, например, педофила — благородное дело… Я думал этим зани­маться, когда хотел быть благородным раз­бойником…»

Спрашиваю у Владимира Левина: что думает сам Сергей о совершенном им? Рас­каивается ли?

Ответ оглушает: нет.

Адвокат тут же поясняет:

— Поймите, человек вменяемый, у ко­торого нет психического расстройства, дей­ствительно может раскаиваться. Но этот мальчик на вопрос об убитом им Кирилове от­ветил: «Ему там будет лучше». Первое время я был в шоке от его ответов. Потом, когда еще никакой психиатрической экспертизы прове­дено не было, я понял, что, видимо, мальчик болен.

Но адвокаты потерпевших сомневаются, что парень действительно страдает шизофре­нией. Слишком уж продуманными кажутся его действия.

— Накануне того, как прийти в школу, он списывается с одноклассницей, просит при­слать ему эсэмэску, что первых двух уроков у него не будет. Цель одна — чтобы мама с па­пой ушли на работу, а он мог спокойно при­готовиться к преступлению: открыть сейф с оружием, зарядить ружья и прийти с этим ар­сеналом в школу, — говорит другой предста­витель потерпевших, адвокат Игорь Трунов. — Он продумал все до мелочей: даже мамино пальто надел не потому, что у него не все в по­рядке с головой. Просто это была единствен­ная длинная верхняя одежда в доме, которая позволяла ему дойти с ружьями до школы не­замеченным.

Более того, по словам адвокатов потер­певших, за несколько дней до трагедии он прислал некоторым одноклассникам эсэмэ­ски: «Увидите, что будет в понедельник».

Впрочем, адвокат «стрелка» говорит, что такая продуманность вписывается в картину его заболевания:

Адвокат Игорь Трунов уверен: в класс с оружием «стрелка» привело вовсе не желание высказаться о каких-то метафизических мате­риях, а ссора с родителями накануне.

Настораживает адвокатов и то, что в ма­териалах дела нет распечатки переговоров с родными. А ведь почти полтора часа он гово­рил по телефону — с мамой, бабушкой, от­цом.

— Если бы была запрошена распечатка переговоров, тема сумасшествия отпала бы сама собой. Дети вспоминают, что он выска­зывал накопившиеся обиды своей матери и бабушке. Почему нет этой распечатки?

Одноклассники вспоминают: парень дей­ствительно говорил, что поссорился с роди­телями, что «они меня не понимают». За что- то просил у мамы прощения. Но правильно ли сторона потерпевших истолковывает его слова?

— Да, он действительно просил у матери прощения. Но подоплека была совсем иной. Потом он хотел совершить самоубийство, это обычный разговор человека, собирающегося добровольно уйти из жизни, — говорит адво­кат Владимир Левин. — А что касается пере­говоров: никто их не записывал. На тот мо­мент правоохранительные органы еще даже не вступили в дело.

Из показаний матери Сергея:

«…около 12.00 ей позвонил сын. У него была «истерика», он сказал: «Мама, я больше не могу, я хочу покончить с этим, я хочу покон­чить с жизнью, я устал от всей этой картинки, мне нужна другая картинка. Мама, ты моя гал­люцинация, ты мой сон, я хочу проснуться, я хочу видеть дальше, что будет после смерти». Сообщил, что находится в школе»

— В тот момент мать была на работе, — продолжает Левин. — Пытаясь удержать сына на трубке, она параллельно написала записку своей коллеге, чтобы та позвонила отцу Сер­гея. Он тут же примчался в школу. Как раз в этот момент туда подъехало все руководство полиции. На мужчину надели бронежилет, и он пошел в класс.

Из показаний одноклассников:

«…в кабинет заглянул отец Сергея, стал просить его выйти, говорил, что ему плохо от вида мертвого человека, от запаха крови. Сережа сказал, что никуда не пойдет. Тогда отец Сережи подошел к нему и спросил: «Ты же меня не убьешь?» — он ответил: «Нет». Но просил близко не подходить…»

Через какое-то время отец улучил момент и прижал сына к стене. Все было кончено.

«Мечтает повторить то же, что и в компьютерной игре…»

Из опроса Сергея во время эксперти­зы:

«…С парадоксальной улыбкой добавлял: «Думал, что будет весело пострелять, не бу­дет страшно, но все же было страшно».

На допросах и во время бесед с экспер­тами Сергей признавался: его всегда привле­кали компьютерные «стрелялки». Проводить время перед компьютером ему было интерес­нее, чем с одноклассниками, «которые его не понимали». Но если раньше он держал в руках только виртуальное оружие, то пару лет назад отец познакомил его с настоящим.

Он начал водить сына в тир. В суде на во­прос, зачем он учил ребенка стрелять, отец Сергея ответил: «Ну не на балет же мне его водить…»

Один из одноклассников Сергея вспо­минает: в последнее время он стал часто го­ворить об оружии. Рассказывал, что летом с отцом ездил на стрельбище.

— Выстрелил в маленькую щелочку в двери — и убил одного полицейского, а дру­гого тяжело ранил. Разве может так стрелять человек неподготовленный? Или человек, находящийся в невменяемом состоянии? — удивляется Трунов.

— Кстати, один из одноклассников во время допроса вспомнил, что Сергей вроде как признавался ему, что мечтает стать кил­лером, — замечает адвокат представителей убитого учителя Людмила Айвар.

— Да, а также говорил, что хочет стать благородным бандитом, отбирать деньги у богатых и раздавать бедным, — парирует ад­вокат школьника Владимир Левин. — А еще говорил — и это тоже дети вспоминали на суде, — что хочет стать врачом и изобрести лекарство от рака. Это обычные разглаголь­ствования детей, желание пофантазировать. Сегодня подросток говорит, что хочет быть как герой его любимой компьютерной игры, а завтра — что хочет стать космонавтом. Все эти попытки сделать из моего подзащитного опытного стрелка, чуть ли не киллера, не вы­держивают никакой критики. Кто бы не попал с двух метров?

Владимир Левин уверяет: то, что его под­защитный убил одного полицейского и тяжело ранил второго, — просто случайность.

— Он не целился, не хотел именно убить полицейских. Он боялся, что сейчас у него за­берут оружие и он не сможет досказать свою теорию до конца.

Из наблюдений психиатров:

«…С нескрываемой гордостью сравнива­ет себя с «норвежским Брейвиком». Заявляет, что якобы «уважает его за то, что пошел про­тив системы», при этом «ненавидит того за то, что он убил 70 невинных людей», «а еще косяк допустил, так как сдался властям». Тут же, без критической оценки, заявляет о намерении побега из отделения, при этом оглядывается по сторонам, перечисляет наличие камер ви­деонаблюдения, «оружия у охранника», при­водит возможные способы нападения.»

«Указывает текущий год, при этом за­трудняется назвать месяц и число, безразлич­но заявляет, что «перестал следить за этим», «живу в своем времени, календари мне не нужны».

Специалисты отмечают: к концу произ­водства экспертизы состояние школьника изменилось — он стал злобным, часто и бес­связно ругался матом, стучал кулаками о стол, ногтями оцарапал предплечья, вскакивал с места, требовал доказать, что «все проис­ходящее — не сон, не эксперимент, который ставят с его телом в закрытой лаборатории».

Представители потерпевших настаивают: отправить Сергея на принудительное лечение будет ошибкой.

— Во время допроса психиатра, прово­дившего исследование, я спросила: через ка­кое время он сможет выйти из клиники, если будет туда помещен? — вспоминает Людмила Айвар. — И знаете, какой был ответ? Каждые полгода он будет проходить новую комиссию, и, если будут замечены улучшения, ему каж­дый раз будут прописывать более мягкий ре­жим содержания. А дальше он выписывается на амбулаторное лечение, стоит на учете у психиатра по месту жительства и периодиче­ски приходит показываться.

— Что касается домыслов, что он через полгода выйдет, это не так, — говорит Влади­мир Левин. — Эксперт на допросе пояснила, что лечение мальчика займет много времени — скорее всего, всю жизнь. В семье растет еще один ребенок, никто не будет вытаски­вать Сергея из больницы раньше времени. Это аналогично самоубийству. Они сами бо­ятся.

Анастасия ГНЕДИНСКАЯ.