Газета "Кишиневские новости"

5 ОКТЯБРЯ РАМЗАНУ КАДЫРОВУ ИСПОЛ­Нилось 40 ЛЕТ. Накануне юбилея вновь избранный глава Чеченской Республики назвал ее «самым стабильным регионом» в Европе. И это правда. В Грозном все спокойно: одним из главных достижений юбиляра стал введенный им семь лет назад «сухой закон» — строже, чем установил в 1985 году Миха­ил Горбачев для всего СССР. На всю Чечню — всего не­сколько магазинов, где ал­коголь отпускают строго с 8 до 10 — утра. И все же вы­пить здесь ночью можно, но тост за здоровье именинника поднимать нельзя. Как и почему — узнала наш спецкор, побывав в Грозном в тай­ном алкогольном магазине по пути в тайный ночной клуб.

Рустам

— В глаза не смотреть, — напутствовал меня 28-летний радушный чеченец Рустам с бородой «под Рамзана» у входа в после­военный символ республики — высотки «Грозный-сити». На верхних этажах этих ба­шен — единственное на всю республику ме­сто, где легально продают алкоголь не утром, а днем и вечером. Ночью уже не наливают: ресторан закрывается ровно в полночь.

— Это устроили для приезжих, чтобы Чечня производила впечатление современ­ного, гостеприимного субъекта, живущего, как вся Россия, — объяснил мой провожатый. — На самом деле, все не так. Тут действуют свои законы. Соблюдайте их — и произведе­те на местных хорошее впечатление.

Больше всего правил, конечно, для женщин. Ею в Чечне считаешься с момента полового созревания, то есть с 11 – 13 лет. Женщина любого возраста и социального положения здесь не ходит одна — ни ночью, ни днем. Чеченка всегда под присмотром и должна кем-то сопровождаться — мужчиной (он идет впереди), другой женщиной, в край­нем случае ребенком, хоть младенцем. Из мужчин женщину могут сопровождать: муж, брат, отец, родственник, дальний родствен­ник, в крайнем случае, добропорядочный многолетний друг семьи, хотя это и нежела­тельно. У женщины не может быть знакомых мужчин, которых знает только она одна, тем более друзей среди знакомых мужчин.

Мужчине, кроме самых близких род­ственников вроде мужа или отца, строго нельзя касаться любой женщины, а женщине — мужчины. При встрече знакомые чеченцы и чеченки — коллеги по работе, соседи по дому, учащиеся одного учебного заведения или их родители, если они разных полов, не целуются, не обнимаются, не хлопают по плечу, не жмут руки.

Другой запрет для женщин — не смо­треть в глаза постороннему мужчине при общении — тоже просят соблюдать не толь­ко местных.

— При этом в Чечне все очень вежли­вые, и женщина должна первая здороваться с любым незнакомым мужчиной в помеще­нии, например, в магазине, — подчеркнул мой спутник. — Во время приветствия нужно улыбнуться и посмотреть прохожему в глаза, но только в этот один раз. Дальше, если не­знакомец спрашивает вас, который час, как пройти в библиотеку, вернее, в мечеть, от­вечать следует, скромно потупив взгляд.

Так и живут: в том же ресторане в вы­сотках официант-мужчина смотрит на женщину-клиентку или на повариху, а они на него — нет. Вечером для женщин дресс-код тут такой же, что и днем: платье и юбки — ниже колен, лучше до пола; рукав — ниже локтя. Брюки маскируют туникой или коф­той до колен, с блузкой сочетать вульгарно. Никаких декольте и оголенных спин, даже на юбке сзади разрез не допускается. Прическа — если не под платком, то хотя бы собрана, никаких распущенных волос.

— А вот в этом ресторане нравы рас­путные, — то ли осуждающе, то ли одобри­тельно продолжает Рустам — определить по его взгляду не могу, так как не смотрю ему в глаза. — Весь 145-метровый комплекс высо­ток «Грозный-сити» — показуха, отчет о том, что город восстановили, и свидетельство, что на это ушли миллиарды рублей. Одна его башня отдана под гостиницу — в ней обычно живет меньше людей, чем посещает ее ресторан на самом верху. Вторая башня — бизнес-центр, но офисы по большей ча­сти пустуют. Остальные — типа жилые дома, квартиры все выкуплены, по большей части чиновниками или приближенными к власти для видимости заполнения 18–40-этажных зданий. Но в них реально практически никто не живет: у чиновников свои родовые дома, метры в «Сити» нужны для галочки. Депардье именно тут квартиру подарили — он ее про­дал и больше в республике не появлялся.

Останься французский актер — катался бы в своей башне на чудо-лифте, которому позавидуют даже арабские шейхи. Система пользования им поражает — как до такого додумались? Вызывая один из четырех ка­бинок, пассажир уже внизу жмет на номер искомого этажа. Система думает несколько секунд и выдает ответ — придет ли лифт A, B, C или D. Все, чтобы женщины и мужчины лишний раз не пересекались: за одну поезд­ку он обслуживает одного клиента и не под­бирает по дороге.

Ислам-лифт довез меня до ресторана, прозванного моим сопровождающим «гнез­дом разврата». Ассортимент широкий, но бокал дешевого краснодарского вина стоит как бутылка дорогого французского шампан­ского. Зато здесь разрешалось курить сига­реты (в городе их продают, но втихаря), а в отдельной зоне — танцевать. Танцы — толь­ко бесконтактные, типа лезгинки. Только вот никто из чеченцев на танцполе не отрывался. Приезжие из всего алкоголя скромно зака­зывали вино.

Абдулла

— Ну, за мирное небо над Грозным! За дружбу народов! — предложил Абдулла, и мы чокнулись бокалами красного.

Гулять в ресторане гостиницы — очень дорого и совершенно неинтересно. Напиться и безобразничать там не получится: посидел­ки происходят под присмотром вооруженной автоматами охраны. Поэтому я съехала из комплекса и нашла себе Абдуллу.

В Чечне женщина не имеет права са­мостоятельно знакомиться с мужчиной: их могут свести только друзья или родствен­ники, причем цель у этих знакомств одна — создание семьи. «Просто погулять» с мужчиной нельзя. И до свадьбы все встречи проходят в обязательном порядке в присут­ствии кого-то еще. Если гуляют в парке трое чеченцев, значит, у двоих из них свидание. Но недавно для девушек нашлась одна ла­зейка — Интернет. С помощью него можно назначить встречу самостоятельно, без по­средников. Чеченцы на каких только сайтах не сидят, и все с одной целью — устроить свидание. Знакомятся в соцсетях, и в игро­вых приложениях, и в чатах-обсуждениях какой-нибудь новой инициативы Кадырова. Ее и обсуждают только затем, чтобы позна­комиться. Абдуллу я и отыскала через соц­сети. Посмотреть на него, чтобы решить, можно ли ему меня доверить, вышел весь проспект Путина: на свидание жен­щина еще должна получить разрешение у тех, кто за ней присматривает. После получаса расспросов друзья моей семьи, которые опекали меня в Грозном, нас от­пустили.

Сначала мы зашли в антикафе: это по­пулярное в больших городах заведение, где платишь не за количество съеденного и вы­питого, а за проведенное внутри время, на­конец докатилось до Чечни. Внутри шли от­чаянные бои в бумажные настольные игры, которые просят привезти при оказии из Америки, как когда-то джинсы. Хит этой осе­ни — бродилка «Африка»: надо с помощью смекалки первым составить определенный маршрут по Черному континенту.

— Азартные игры запрещены, но тут ста­вим по-крупному, — похвастались чеченцы за соседним столиком. Ребят мне разгляды­вать было нельзя, а их деньги — можно. При ближайшем рассмотрении они оказались не от Банка России, а от «банка приколов», но чеченцы искренне верили, что купюры на­стоящие. Эх, а ведь ничего крепче чая в этом антикафе не пили!

Во всех обычных кафе картина та же: никаких сигарет, кальянов, спиртного, игр на деньги. Когда мы обошли все общепиты, Аб­дулла повез меня в самое гулящее место на окраине Грозного — на «улицу шашлыков».

Это один сплошной ряд шашлычных, палаток двадцать. Жарят шашлык из всего, кроме свинины, даже из верблюдов. И ма­ринуют их сотней способов, даже в киви. Уж тут-то, под шашлычок, как не оказаться под полой вину?

— Вам красное или белое? — в палат­ке со звучным названием «Сочный шашлык мощный» выбор поинтереснее, чем в самом «Грозный-сити».

— Красное! Сухое, если можно! — об­радовалась я.

— У нас один вид, — почему-то засме­ялся мангальщик.

Через три минуты нам принесли кувшин и бокалы для виски — винных у них не было. Мы разлили и чокнулись за мирный Грозный и дружбу народов. Ой, да в стакане же виш­невый сок!

— Ты что, думала, там правда вино будет? — засмеялся Абдулла. — Не, нель­зя у нас нигде, даже на этой улице, но под шашлык иногда хочется. Вот и придумали хитрость: в бокалы наливают сок. Кто хочет красного — вишневый, кто белого — вино­градный. Ну, будем!

Ибрагим

— Она указала на шарик, ох, что творят! — напряженно выговаривал Ибрагим, с ко­торым меня свел его лучший друг Абдулла. Его он рекомендовал как самого неправо­мерного чеченца во всей Чечне. Если и мож­но отыскать в Грозном тайную ночную жизнь, то только с ним.

Вечером мы сидели с ним в самом раз­вратном, по многолетним наблюдениям Ибрагима, месте во всем Грозном — ресто­ране национальной чеченской кухни в самом центре города, на проспекте Путина. Ресто­ран этот был отчасти парадным — сюда, как и в «Грозный-сити», водят делегации и важ­ных гостей, но цены здесь в несколько раз ниже. Но — никакого алкоголя.

Мимо окон то и дело ходил мальчик с охапкой красных и белых воздушных шари­ков. Как только внутрь заскочили три гром­ко смеющиеся чеченские девушки на каблу­ках и в юбках на миллиметр выше колена (допустимый минимум: за два миллиме­тра выше колена и побибикать из машины могут), зашел и он. Девушки подкрались к обедающим чеченским мужчинам, мальчик — за ними.

— Вот шалавы, — зло прокомментиро­вал Ибрагим, когда послушал их разговор на чеченском. — Одна сказала: «Мне нравится белый шарик». Другая: «Ой, красный шарик — прелесть». А третья… Цензурных слов нет! Прямо и попросила ей купить шарик! Они еще смеются! Смеяться женщине в присут­ствии мужчины запрещено!

Оказалось, в Грозном действуют такие шпионские правила конспирации, что оце­нил бы сам Штирлиц. Помните, он обращал внимание профессора Плейшнера на услов­ный сигнал — цветочный горшок? У чеченцев — шарики. Красные, белые — непринципи­ально, просто эти два цвета продаются на рынке. Если чеченка говорит, что ей нравит­ся шарик, а уж тем более если откровенно просит купить, значит, она согласна на все. Это чуть ли не единственный способ позна­комиться вживую (не через Интернет), без посредников в виде родственников или под­руг. Только через шарик — прямо в открытую пока еще запрещено.

— Самая отчаянная плотская любовь — у чеченок, у них это ради этого, — делился Ибрагим за столиком, где, по его уверению, между нами сидел шайтан, так как где только двое, там и он — науськивает на недоброе.

В Чечне шайтан есть, а секса нет. Со­всем. Здесь это слово под запретом. Не произнес его даже Ибрагим, признавшийся, глядя на разврат в кафе, что сам в свои 33 встречается одновременно с шестью (!) жен­щинами и все — чьи-то вторые или четвер­тые жены, поэтому мужского внимания им не хватает. У мужчин в этом плане две край­ности: вот Абдулла в свои 37 все ждет свою единственную и соблюдает целомудрие.

Другие мужчины сидели вдоль всего проспекта Путина на складных табуретках и в тюбетейках. Когда мы проходили мимо, один из них встал, шагнул в нашу сторону и помахал прямо у меня перед носом увеси­стой пачкой пятитысячных купюр. Самых на­стоящих, а не как в антикафе.

— Скажи, тебе не нужно, — подсказал Ибрагим, и мужчина уселся обратно на та­буретку. — Это у нас обмен валют такой. Обменники тоже есть, но местные меняют по старинке — на улице. Здесь честно и без­опасно. И курс хороший. Вообще весь город вечером, наверное, самый безопасный в России: преступность нулевая.

В Москве банкоматы — только в здани­ях, здесь — прямо посреди улицы, никем не охраняемые, под прикрытием козырька от бывшей телефонной будки или почтового ящика. Поэтому я совсем не испугалась, ког­да в подворотне мы столкнулись с двадцатью бородатыми молодыми чеченцами. Они по­вскакивали со своих табуреток. Пачек банк­нот у них в руках не было.

— У этих вовсе денег нет, — шепнул Ибрагим. — Это местная биржа труда. Куча молодежи в республике без работы. Вот си­дят весь день на табуретках в надежде, что кто-то с рынка подкинет им задание — товар там разгрузить…

И при этом через каждый дом на про­спекте Путина — показывал мой приятель — аптека. Я насчитала их только здесь… семь (!) штук! И во всех туда-сюда входила и вы­ходила молодежь. Торговля там шла бойчее, чем на рынке. Как будто молодое население Грозного не только безработное, но и боль­ное.

— С запрещенкой в Чечне совсем туго, единственную дурь можно добыть в аптеках, — рассекретил медицинский бизнес Ибра­гим. Единственное доступное запрещенное вещество делают из обезболивающих табле­ток, и называется оно поэтично, как один из родов литературы.

Алкоголь достать ночью посложнее, чем дурь днем. Во всем Грозном есть всего два тайных магазина, где после заката отпускают спиртное. Один из них — во 2-м микрорайо­не, где живет Ибрагим. Мы пробирались к нему темными потайными закоулками.

— Вот тут у нас бордель, — показал Ибрагим, махнув рукой на неприметное кафе у обочины.

— Так туда нам и надо! — никогда еще я не была так близка к тайной ночной чечен­ской жизни.

— Спятила, что ли, — возмутился мой спутник.

Оказалось, борделем в Чечне называют вовсе не бордель (здесь их нет — ни явных, ни тайных), а место, где мужчине с женщи­ной можно познакомиться без мальчика с шариком.

— Официантка в кафе или автомойщица на мойке незаметно на чеке пишет свой но­мер телефона — и все, считай, она твоя, так как других поводов для знакомства, кроме как для утехи, нет, здесь не знакомятся про­сто так, — раскрыл Ибрагим схему, которой и сам пользовался не раз.

Мы дошли до обычного продуктового магазина (супермаркетов в Грозном тоже нет), и тут впервые Ибрагим попросил меня вести себя тихо и лишних вопросов не зада­вать:

— Если из-за тебя нашу последнюю от­душину закроют, зарэжу, — пошутил он.

Магазин был совсем конспиративным: внутри — обычные ряды со всяким товаром, сонная кассирша. Ибрагим что-то тихо ска­зал по-чеченски, и вышел хозяин. Он пригла­сил нас пройти за белую дверь, замаскиро­ванную под шкаф…

Белую дверь за нами тут же закрыли. Внутри ее охраняли два чеченца, и я почув­ствовала, что без покупок мы отсюда точно не уйдем. Ассортимент и правда на любой вкус. На бесконечных стеллажах от пола до потолка — ящики водки, пива, виски, вина и… Да и все.

— Экзотики, вроде текилы, не держим — не берут, а энергетики под запретом даже у нас — пожал плечами хозяин.

Цены демократичные: бутылка вод­ки — 100 рублей, пива — 50, виски — 2500, вина — 250. Взяли грузинское полусладкое — другого не было. Перед тем как выйти за дверь, хозяин тщательно завернул ее в не­сколько черных пакетов, хотя камер в ма­газинах Грозного нет. На кассе мы просто сказали, что внутри. Кассирша проверять не стала, а хозяина уже рядом не было: в тай­ных алкомагазинах все на доверии и чека не выдают.

Мурад

— Давай, сделай это, — Мурад смотрел выжидающе и одобряюще кивал: мол, сме­лее. Ибрагим сзади преградил путь к отсту­плению и жестами подталкивал к мужчине. Когда я сделала то, что они хотели, в глазах потемнело…

Они вынудили меня пожать Мураду руку.

За четыре дня в Грозном меня не кос­нулся ни один мужчина, ни одному из них я не посмела посмотреть в глаза — и теперь я чувствовала себя, как официантка или мой­щица, написавшая на чеке свой номер.

Мурад просил прощения и объяснял, что в Вене, где он, став беженцем, в свои 30 живет и учится на юриста, все так делают — жмут друг другу руки, смотрят в глаза. Даже обнимаются, хотя сам он не пробовал.

Пить вино из тайного алкомагазина Ибрагим повел меня к своему двоюродному брату Мураду, который живет один: «тайные ночные клубы» в Грозном если и устраивают, то не в подъездах, не на чердаках или в под­валах, а на квартирах. Но они и правда тай­ные: никто внутри не фотографируется, свое времяпрепровождение в соцсетях не афи­ширует — открыто пить запрещено. И тост за здоровье Рамзана не поднимешь, ведь он считает распитие в чисто чеченской компа­нии большим грехом.

— Чеченцы, если хотят оторваться, едут в Пятигорск, он в 200 с небольшим км, — раскрыл все карты Ибрагим. — Это самый развратный город Кавказа, там можно все.

— Признаться, многие хотели бы в Чечне жить по-светски, но Рамзан не разрешает, — добавил Мурад. — В республике много та­ких, как я, беженцев, которые выросли в годы чеченских войн в Европе и видели, какая там жизнь. В родной Грозный я приезжаю на два — три месяца в году — навестить родных. У меня тут три дяди, три тети и бабушка. Ко­нечно, скучаю по европейской ночной жизни, в Грозном тоскливо.

— Пусть хоть неписаные, но все же за­коны будут, — возразил Ибрагим.

Для пущего разврата мы включили му­зыкальный канал, на котором показывали современные видеоклипы. Извивающиеся полуголые девицы в Чечне в присутствии чеченцев смотрятся совсем по-другому. Это телевизионный максимум, позволенный тут, и то это обычное для нас муз-тв не в открытом доступе, а на платной спутниковой тарелке. Порноканалы заблокированы даже на них.

Пока Ибрагим горячо комментировал увиденное, Мурад искал, чем бы открыть бутылку. Даже такие европейские чеченцы не привыкли пить: в его доме не водилось штопора. Проталкивали пробку пальцами и шариковой ручкой.

Пить это было невозможно: после одно­го глотка у меня свело живот, после второго начала задыхаться. Ибрагим опытным взгля­дом определил, что, скорее всего, это под­делка, синтетическая.

— Да уж, — только и сказал Мурад. — Ладно, принесу вам кое-что покрепче и по­безопаснее.

Мы пока вылили вино в унитаз — он окрасился в кислотно-розовый цвет. Через десять минут хозяин вернулся с двумя чай­никами — заварочным и для кипятка. Да, в Грозном нет электрочайников: считается, что женщина не должна отходить от плиты, пока на ней что-то готовится — даже чай, и не стоит прогрессом облегчать хозяйке жизнь.

За чаем Мурад пожаловался, что дер­жал в доме кальян, купленный в Вене, но его украли друзья — растащили все, кроме одного шланга.

— Единственным местом в городе, где курили кальян, было кафе «Дамаск» на быв­шей улице Розы Люксембург, но его давно закрыли, — вспомнил Ибрагим. — Сауну с девочками Кадыров прикрыл лично. Она до­сталась нам в наследство от Ханкалы — рус­ской военной базы.

Кроме вина, остальное в нашем «тайном ночном клубе» на квартире Мурада было при­лично: мы сидели в разных концах комнаты, не танцевали, не смеялись.

— Могла бы я сюда прийти в мини-юбке? — поинтересовалась у ребят.

— Ты бы не дошла и не доехала, — не раздумывая, сказали они. — Да и дома мы бы тебе переодеться не дали: мы женщин любим, но не хотим, чтобы они в нашем при­сутствии вели себя так, как в кафе на Путина. Смеяться в присутствии мужчин, юбка выше колен — исключено.

— Но выпить вы бы ей позволили, как мне?

— Нет! Ни за что! — завелись братья. — Пьющая женщина — позор! Мы тебе раз­решили только потому, что ты не наша, не чеченка, потому что ты сама нас просила выпить с тобой. Если бы не просила, мы бы тебе никогда в жизни не предложили. Поэто­му, собственно, у нас нет ни тайных, ни явных ночных клубов: женщинам там делать нечего, а без них неинтересно. Да и не забывай, что без посредников знакомиться все же нель­зя, а главная цель любого ночного клуба — именно познакомиться.

Второй раз за вечер я почувствовала себя как девушка, просящая купить шарик.

Вернувшись из самого малочисленного и пристойного ночного клуба в моей жизни, я все думала, чем же они занимаются по но­чам, эти чеченцы, если все, решительно все тут запрещено, а алкоголь — из ацетона.

Рустам растит двоих сыновей, Абдулла нянчит племяшку и мечтает о собственной дочке, Ибрагим с Мурадом — тоже заня­ты делом. Как-то чиновники подсчитали, что рождаемость в Грозном превышает среднероссийскую в два раза, а в Чечне за год на свет детей появляется столько же, сколько в Санкт-Петербурге. Хотя город на Неве по численности населения превосхо­дит целомудренную республику на Сунже в пять раз.

Елена МИЛЬЧАНОВСКА, Грозный.