Газета "Кишиневские новости"

Сын первого секретаря ЦК КПСС, «отца оттепели», рассказал нам о том, что происходило 60 лет назад

Уже более двадцати лет сын быв­шего первого секретаря ЦККПСС, председателя Совета министров СССРНикиты Сергеевича Хрущева, профессор Сергей Никитич Хрущев прожи­вает в городе Провиденс, штат Род-Айленд (США).

Вэти дни телефонные звонки в американском доме Сергея Хрущева раздаются один за дру­гим. Звонят журналисты со всех кон­цов земного шара. На повестке дня два вопроса — история с передачей Крыма Украине в 1954 году и 120- летие Никиты Сергеевича, которое отмечается в апреле. C Cергеем Ни­китичем мы связались по скайпу.

— Юрий Любимов, бывший главреж Театра на Таганке, рассказывал, что в конце 60-х Высоцкий встречался с вашим отцом и просил у него помощи и поддерж­ки для себя как для актера и автора песен, которого зажимают. Вам что-нибудь из­вестно об этом эпизоде?

— Да, он приезжал к Никите Сергеевичу. Отец жил тогда в Петрово-Дальнем под Мо­сквой. Формально у Хрущева не было ника­ких ограничений, но правительство следило, чтобы к нему не приезжали люди, связанные с политикой, государственные чиновники, жур­налисты… Им, как говорится, не советовали, а всех остальных пускали. К Хрущеву не толь­ко Высоцкий приезжал, приезжали и другие деятели искусства, я помню Мишу Шатрова, Романа Кармена, Женю Евтушенко. Высоц­кий был знаком с моей племянницей Юлией Леонидовной, дочерью моего брата, который погиб на войне. Она работала тогда в Театре Вахтангова. Высоцкий сказал ей: «Я хотел бы повидаться с Хрущевым, поговорить…» Она спросила: «Папа (нашего отца звала папой), с тобой хотел бы встретиться Высоцкий». Хру­щев спросил: «А кто это Высоцкий?» — «Актер такой». Отец никогда его песен не слышал. «Ну, — говорит, — пусть приезжает…». Встре­тившись, они о чем-то поговорили, песен Вы­соцкий не пел и, конечно, о поддержке не про­сил — это было бы смешно! Какую мог оказать поддержку Хрущев, если бы он что-то сказал, то это только негативно повлияло бы. Потом никакой поддержки и не требовалось — Вы­соцкий имел бешеную популярность, ездил по заграницам, выступал в театре, снимался в кино, делал все, что захочет.

— Зачем же он приезжал к Никите Сергеевичу?

— Ну, зачем он приезжал… А зачем дру­гие люди приезжали? Было любопытно по­смотреть на Хрущева. Кто он такой… Как я уже говорил, к Хрущеву многие приезжали, и писа­тели, и режиссеры, и мои друзья инженеры… Хрущев был какой-то примечательностью, раньше недоступной, а тут вдруг пожалуйста. Людям льстило — приехали, с Хрущевым го­ворили: «Ну что, Никита Сергеевич, как жи­вете?» — «Хорошо живу, а вы как живете? Ну давайте походим, погуляем, побеседуем».

— Насчет 120-летия Никиты Сергее­вича… Как вы планируете отметить эту дату?

Я собирался приехать в эти дни в Москву, но не получается, да вроде там никаких меро­приятий не будет… В сентябре этого года в Москве хотят устроить выставку, посвящен­ную моему отцу, но тоже не удастся поехать — у меня занятия начнутся в университете… А так как отметим? Сядем за стол, да и отметим, но не особенно сильно. Так, немножко…

— Вы живете в пригороде Провиденса или в самом городе?

— Провиденс исторически сложился как конгломерат — были маленькие городиш­ки, а потом они срослись. В силу различных исторических и бюрократических причин у каждого городишка сохранились свой мэр, свой горсовет, другие службы… Бюрократия нигде не хочет исчезать, самоуничтожаться… Мы живем в Провиденсе, а наш город назы­вается Крэнстон, хотя где они разделяются, незаметно. Вот улица (показывает в сторону окна), она идет и идет по Крэнстону, потом переходит в Провиденс, потом в Ворвик, хо­рошо, что номера домов не меняются…

— У вас частный дом или вы живете в квартире?

— Нет, у нас тут домик… По российским масштабам он довольно скромный. У нас тут украинцы жили из Львова, так они говорили: «Знаете, фотографии наших домов посылать знакомым в Украину неудобно — вроде в Америке люди живут, а в такой халупе!» Наш дом как все американские дома: снаружи не­казистый, а внутри удобный. Одноэтажный. Когда мы покупали дом, мы уже в возрасте были. Моя жена, она человек мудрый, сказа­ла: «Не нужно нам в старости по лестницам бегать…»

— А участок земли есть около дома? Что вы на нем выращиваете?

— Да участок земли есть, примерно 10 соток. Мы прудик выкопали, в нем рыбы пла­вают. Улиток я туда запустил, но их всех енот повыловил. Под сараем по очереди скунс с диким кроликом живут. В этом году кролик все наши крокусы съел, но мы не обижаемся. На дереве белки поселились. В кустах соло­вей поет, а с дерева его птица-пересмешник передразнивает. Садик завели: груша цветет, растет виноград, много цветов, на них слета­ются птички-колибри и бабочки-махаоны…

— Так как получилось, что вы выбрали для места жительства Провиденс?

— Никак не получилось. Когда я был США в 1990 году, я встретился с Томасом Уотсо­ном, он был когда-то президентом фирмы IBM и принимал Никиту Сергеевича у себя на фа­брике в Калифорнии, потом работал послом в Москве, после чего организовал в Прови­денсе Научный политический центр. Уотсона очень беспокоила проблема ядерной войны, и он искал возможности ее предотвращения. Я тогда выступил в центре у Уотсона, ему по­нравилось, он и пригласил меня: «Приезжай в центр, хочешь поработать у меня?» Мне было интересно тогда: какая она такая, Америка? Да и я уже больше стал интересоваться исто­рией, чем инженерными делами. И я решил: приеду. Он предложил: «На пять лет». Я со­гласился на год. Мы приехали в 1991-м. Я не знал, где Провиденс расположен, где этот штат Род-Айленд… Оказалось, очень прият­ное место, похоже на степной Крым. Домики маленькие, в палисадниках много цветов. Мы живем в замкнутом внутри города микрорай­оне. Так называемом Гарден-сити (Садовый дом). У нас, как в парке, — нет улиц сквозных, машины не ходят. Я до последнего времени босиком гулял.

— Какое у вас самое сильное воспо­минание из детства?

— (Задумывается.) Ну, какое… Наверное, самое сильное и неприятное воспоминание из детства, когда я туберкулезом заболел. Мне год не разрешали не то что вставать, а набок повернуться. Как меня привязали к гип­совому слепку бинтами, так я и лежал на нем. Раз в день меня освобождали, и у меня было одно удовольствие, что я мог на живот пере­вернуться.

— Это в каком году было?

— Это были 41-й и 42-й годы. Самые страшные годы. Мы жили в Киеве, потом в Мо­скве, потом в Куйбышеве в эвакуации. Там нас расквартировали в санатории Приволжского военного округа, в котором были деревянные дома, в части из них жили члены правитель­ства, а все остальные занимал госпиталь. В этом госпитале и мой брат (Леонид Никитич, военный летчик. — В.В.) лечился после ране­ния.

— Вы спускались в Куйбышеве в бун­кер Сталина?

— В бункер Сталина я в Куйбышеве не спускался, а вот в этом санатории Приволж­ского округа… там тоже построили для Ста­лина двухэтажный роскошный дом. И когда деревянный дом, в котором мы жили, сгорел, это был 43-й, наверное, год… Сталинград кончался. Зима, жуткий холод. Было понятно, что Сталин в Куйбышев не приедет, нас по команде из Москвы переселили в сталинскую резиденцию. То есть до пожара мы жили в де­ревянном старом доме, а потом переехали в каменный, с балконами, с верандой. И под до­мом был бункер. И вот когда после болезни я уже начал ходить, то на костылях, помню, я в тот бункер спускался. Зеленые трубы помню, вода капала, плесенью пованивало.

— Какой глубины был этот бункер?

— Глубокий, этажа на два-три, а может быть, на четыре. Лифт там был, но уже не ра­ботал.

— Теперь мысленно перенесемся в 1950-е. Что стало для вас решающим в выборе профессии? Кто подсказал посту­пать в Московский энергетический?

— Выбор был случайный, у меня в жиз­ни было много случайностей… Вообще я хотел стать моряком и попасть в Военно- инженерную академию Дзержинского, вме­сте с моим родственником Витей Марковым, который теперь то ли адмирал, то ли капитан первого ранга… Я все книжки перечитал про моряков. Маме это очень не нравилось. Но когда время подошло, то для мамы все кончи­лось счастливо, потому что, во-первых, с моей туберкулезной ногой, а во-вторых, с очками ни о какой военной службе и моряках говорить было нечего. И тогда жена Маленкова (Вале­рия Алексеевна Голубцова. — В.В.) предло­жила мне поступить в МЭИ. Маленковы жили с нами по соседству, Валерия Алексеевна была директором энергетического института, она свозила меня в вуз и сказала: «В МЭИ есть но­вый факультет, там учат делать электроваку­умные приборы, автоматические системы, не­специально для флота, но и для флота тоже…» И, в общем, она меня соблазнила. Я поступил в энергетический — и не жалею. После окон­чания института я попал в КБ Владимира Ни­колаевича Челомея, где конструировали кры­латые ракеты для флота. Когда я увидел там плакаты с подводными лодками и ракетами, то обрадовался: «О, наконец-то я буду с фло­том!» Я проработал на флот 10 лет.

— В сентябре 1957-го произошла ава­рия на ПО «Маяк». Когда вы узнали об этом происшествии? От кого? В вашем окру­жении сразу было известно о масштабах угрозы? Какие меры безопасности были приняты?

— Тогда же, когда и все, — в 80-е годы, в 90-е…

— То есть до этого ничего не было из­вестно?

— До этого это все держалось под секре­том, наверное, с грифом «особой важности». В Министерстве среднего машиностроения ничего наружу не выходило. Хотя, правда, под конец моей работы мне оформили так называемый средмашевский допуск, но я все равно ничего, что происходило у них, не знал. Помню только, что во время испытаний меня допускали в ангар, когда там собирали на нашей ракете эквивалент ядерного заряда. Меня еще поразило, насколько у них нелепо огромные конденсаторы. Мы тогда исполь­зовали другие, миниатюрные… Мне тогда объяснили, что они надежнее, а надежность — главное в их деле.

— Учитывая вашу специальность, мне хотелось бы узнать ваше мнение о нынеш­ней «марсианской программе».

— Я считаю, что проекты полета человека на Марс сегодня — это отзвуки прошлого. В настоящий момент автоматика, компьютеры, роботизированные системы более эффектив­ны, чем человек. Дело в том, что прилетит он туда, оглянется, скажет: «Да, красная земля. Холодно», — соберет пару камней и полетит назад… А представляете, сколько нужно по­тратить ресурсов, чтобы довезти на Марс че­ловека! Его ведь надо кормить, отходы уби­рать, давать ему дышать… А современные, я уже не говорю — будущие, роботы могут находиться в условиях иных планет, ползать там месяцами, собирать информацию… И я думаю, что это более разумно. Хотя у людей всегда есть мечта самим куда-то слетать. Я думаю, что полет человека на Марс надо рас­сматривать скорее всего как очень дорогую экскурсию. Это же как «лунная программа» США в 1961–1969 годах — более 20 милли­ардов истраченных долларов и никакой прак­тической пользы.

— Я не мог найти никакой информации о ваших внуках. Кто они, где живут, чем занимаются?

— Внуки у меня разные, вот… внуки на­ших с Валей детей — Вероника и Коля, им 19 и 18 лет, — танцуют. Они живут в Москве и сейчас учатся в колледже культуры (сейчас он так называется, а раньше был техникумом). Танцы у них не балетные, но говорят, что Ве­роника и Коля хорошо танцуют. На днях вы­ступали в Йошкар-Оле, приз там получили. Я какое-то время переживал из-за их выбора, потом перестал, потому что переживать… знаете, как деду кажется — если внук выучил­ся на инженера и пошел работать в автомо­бильную промышленность или атомную, то у него — специальность. А ногами дергать — это не специальность, а так, хобби. Но это ж неправда. Где у человека талант, там ему и хорошо…

— Вы говорите, что сейчас у вас ин­тервью за интервью идет. Журналисты задают вопросы по поводу Крыма. А ка­кие вопросы задают? И как вы на них от­вечаете?

— Ну, спрашивают, как на самом деле Крым передали Украине. Я рассказываю им, потому что знаю, а не гадаю на кофейной гуще, как большинство так называемых экс­пертов. Спрашивают еще, как вы относитесь к тому, что Крым вернулся к России? Я говорю, что отношусь к этому положительно, потому что это воля народов Крыма… Когда я так отвечаю, россиянам нравится, а украинцам, они тоже брали интервью, не понравилось. С BBC смешная история получилась. Они всегда предварительно расспрашивают, что вы хотите сказать на камеру. Я им дал свои ответы и сказал: «Наверное, вам это не по­нравится». Они говорят: «Нет, мы любим, чтобы были различные мнения…» Но через 10 минут позвонили и говорят: «Нет, изви­ните, у нас сейчас срочно идет новость про малайзийский самолет, который пропал… С вами интервью мы делать не будем». Я понял, что самолет — только как предлог. На BBC люди вежливые работают, им не нужна эта тема с моей подачей, вот они и выкрутились с самолетом… (На следующий день из ВВС мне снова позвонили, и я им все высказал в прямом эфире. Так что вчера я возвел на них напраслину, за что и извиняюсь). С американ­цами, агентством Ассошиэйтед Пресс, в один из первых дней кризиса мы тоже подробно поговорили, я Путина не ругал, повторил, что это воля народов Крыма, ее надо уважать. И как отрезало, американцы ко мне после того не обращались.

Владислав ВЕРИГО, Челябинск.