Газета "Кишиневские новости"

предупреждает специалист по стратегическому планированию, эксперт-американист Андрей БЕЗРУКОВ

Экспертов, берущихся рассуждать об американской политической кухне, у нас, что называется, несть числа. Намного меньше тех, кто действительно разбирается в предмете, и, пожалуй, лишь единицы понимают его так глубоко, как доцент МГИМО Андрей Безруков. Андрей Олегович — специалист в области стратегического планиро­вания и один из ключевых консультантов властных структур по аме­риканской проблематике. Своим прогнозом мировой политической погоды Андрей Безруков поделился с нами.

— Андрей Олегович, в какой мере ваши преж­ние представления о Дональде Трампе под­тверждаются его пер­выми шагами на посту президента? Чем-то он вас удивил?

— Нет, Трамп делает именно то, что обещал. Правда, я полагал, что вначале он будет действовать более мягко, попытается привлечь на свою сторону людей, которые за него не голосовали. Но он, напро­тив, даже ужесточил свои позиции. Судя по всему, задачей Трампа сейчас является не консолидация общества, а сплочение сво­ей электоральной базы. Что вполне логично. Эти люди ждут от него действий. Полови­на страны заведомо против него, а если Трамп утратит еще и поддержку сто­ронников, это похоронит его как политика. Трамп не игра­ет в политиче­ские игры, его цель — войти в историю. По сути, он рево­люционер. Он и те люди, которые пришли вместе с ним, хотят глубоко переформатировать Соединенные Штаты. При этом Трамп четко понимает, что это его звездный час и что терять ему нечего. Он не сможет в случае неудачи отсидеться в оппозиции, а потом вернуться. Второго шанса у него не будет.

— Сегодня, наверное, только ленивый не пытается предсказать, как будет дей­ствовать Трамп и в какой мере его внешняя политика будет отвечать либо противоре­чить нашим интересам. Но чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, чего хотим мы сами от Америки и от Трампа. Итак, какой он, идеальный Трамп, с точки зрения России?

— Идеальный Трамп — это Трамп, кото­рый говорит на языке национальных интере­сов. Потому что именно на этом языке гово­рим мы.

— Но американские и российские на­циональные интересы, мягко говоря, не всегда совпадают.

— Конечно. Но это один язык. Наш диалог с администрацией Обамы протекал следую­щим образом. Мы говорим: «Давайте решим проблему ИГИЛ (организация, запрещенная в РФ. — Авт.)». А в ответ слышим: «А у вас тира­ния». Мы говорим: «Давайте поговорим о си­стеме ПРО, дестабилизирующей ядерный ба­ланс». А они: «А у вас выборы нечестные». То есть разговор шел на двух совершенно разных языках. А Трамп не идеолог, он не приемлет идеологически окрашенные вещи. И вот этот незашоренный взгляд, готовность разговари­вать по всему кругу вопросов является для нас самым ценным. У нас обязательно будут рас­ходящиеся интересы, будет напряженность по многим вопросам. Но обязательно будут и общие интересы.

— Недавно Трамп уволил Майкла Флинна, своего советника по националь­ной безопасности, считающегося сто­ронником сближения с Москвой, а его пресс-секретарь заявил, что президент ожидает от России возвращения Крыма. Некоторые увидели в этом сворачивание курса на налаживание отношений с Росси­ей. Не согласны?

— Никакой смены курса нет, поскольку нет пока и самого курса. Есть лишь наши соб­ственные ожидания и хотелки. Никто ничего нам не обещал. Нет ничего нового и в заяв­лении по Крыму: это просто нынешняя офи­циальная американская позиция. Понятно было, что переговоры с Россией Трамп будет начинать с позиции силы, с максимальных требований. Он же бизнесмен, прирожденный переговорщик. «Верните Крым» — это, так сказать, первый ценовой якорь, заброшенный Трампом перед началом «торгов». Ну а потом уже будем договариваться, размениваться, сближать позиции. Что же касается Флинна, то у него действительно репутация человека, более склонного к сотрудничеству с Россией, чем другие члены президентской команды. Хотя, повторю, это в большей степени наши представления, чем реальность: мы не знаем позицию других.

Однако в силу этой репутации Флинн был очень уязвим. В той атмосфере, которая ца­рит сейчас в Соединенных Штатах, считаться другом России предосудительно. Даже с точ­ки зрения новой администрации. Не думаю, что отставка Флинна является судьбоносным событием. Все-таки в администрации он был далеко не на первых ролях. Но определенные последствия, считаю, это будет иметь. Пре­жде всего в том, что касается перспектив на­шего сотрудничества на Ближнем Востоке, по борьбе с ИГИЛ. Насколько известно, Флинн выступал здесь за быстрое налаживание тес­ных связей с Россией. С его уходом процесс сближения, скорее всего, будет более мед­ленным и менее последовательным.

— Ну а каков худший из возможных сценариев?

— Наихудший сценарий — тот, при кото­ром Трамп попытается каким-то образом из­менить стратегический, в том числе ядерный баланс. Например, за счет инвестиций в про­граммы вроде «звездных войн», угрожающих стратегическому паритету. Это, наверное, са­мая главная опасность. В каком бы регионе, в какой бы сфере ни возникла напряженность, в конце концов, можно будет найти решение. Но если станет меняться стратегический ба­ланс… Очень бы этого не хотелось.

— Не попадем ли мы в таком случае из огня да в полымя? Не была бы Хиллари Клинтон по причине большей ее предска­зуемости более предпочтительным для нас вариантом?

— Трамп непредсказуем в том смысле, что у него не было опыта государственного управления. В отличие от Хиллари, которая была госсекретарем у Обамы и которую мы очень хорошо знаем. Но при этом Трамп бо­лее понятен, поскольку абсолютно логичны и понятны его цели. Цель Клинтон тоже вроде бы очевидна — сохранение влияния амери­канских элит в глобальном масштабе. Но со­вершенно непонятно, какими бы средствами эта цель достигалась. Хиллари была очень слабым кандидатом в президенты и, придя к власти, наверняка принялась бы доказывать свою силу. А это допускает любой сценарий — вплоть до военного. Хиллари была бы, об­разно говоря, раненым зверем, способным на любые выходки. А Трамп — не раненый зверь. Это лев, который сразу же очертил свою тер­риторию, четко дал понять, где начинается и где заканчивается сфера его интересов. С этой точки зрения Трамп намного более пред­сказуем, чем Клинтон.

— Есть мнение, что для того, чтобы за­ручиться хорошими отношениями с Трам­пом, России придется серьезно испортить отношения с Китаем и Ираном. Может встать перед страной такой выбор?

— Считаю, нет. Наши отношения и с Кита­ем, и с Ираном основаны на наших стратеги­ческих долгосрочных интересах. Китай — пре­жде всего наш сосед, поэтому императивом для нас является добрососедство. Было бы просто глупо подчинять наши отношения с Китаем интересам какой-то третьей страны. Кроме того, нашим собственным националь­ным интересам лучше всего соответствует роль арбитра, посредника в отношениях меж­ду Соединенными Штатами и Китаем. Ухудше­ние отношений между ними лишь усиливает нашу переговорную позицию — как с той, так и с другой страной. По сути, мы становимся средней силой, за которую все борются. То же самое можно сказать об Иране.

— В последних ваших работах и высту­плениях красной нитью проходит мысль о том, что старый миропорядок рушится, что начинается новый экономический цикл, сулящий еще большие, поистине тектонические сдвиги. Но насколько к этой турбулентности готовы сегодня мы сами — наше государство, общество, наши поли­тические и экономические институты?

— Скажем так, мы готовы намного луч­ше, чем три года назад. Но вначале давай­те поговорим о том, что это будет за цикл. Речь идет о смене глобального социально- технологического уклада, которая начнется в ближайшие 10 лет. Выиграют те страны, которые смогут вовремя мобилизоваться, привлечь необходимые мозги и финансы и вложиться в проекты, обеспечивающие ли­дерство. Меняться никому никогда не хочет­ся, поэтому мобилизация требует сильного лидера, который может убедить тех, кто не понимает, и заставить тех, кто не хочет. Ни­чего принципиально нового в этом, в общем- то, нет. Переход к новому укладу в экономике обычно сопровождался войной, а война — это всегда мобилизация. Именно так было, напри­мер, в XX  веке: между экономическими цикла­ми были Первая и Вторая мировые войны. И сейчас тоже возможна большая война.

— Между кем и кем?

— Как и всегда — война между группами ведущих держав за мировое лидерство.

— В том числе и до применения ядер­ного оружия?

— Теоретически ничего нельзя исклю­чать, но я все-таки считаю, что вероятность полномасштабной — и тем более ядерной — войны невелика. Более вероятно, что про­тивостояние будет проявляться в виде proxy wars — войн через посредников. Похожих на ту войну, что идет сегодня на Украине. Но вернемся к вашему вопросу. За последние три года мы поняли, что наше спасение — в нас самих. Мы, как всегда в России, долго за­прягали, зато быстро поехали и показали, на что мы способны. Сейчас мы гораздо более отмобилизованы, чем три года назад.

— До начала украинского кризиса?

— Проблемы начались не с Украины. Про­блемы начались в 2012-м, после возвращения в президентское кресло Владимира Путина. Тогда на Западе практически открытым тек­стом заявили, что не хотят работать с таким лидером, поскольку он неконтролируем и ве­дет страну не туда, куда им хочется. И начали давить — на наше руководство, на наш бизнес и так далее. Украина — лишь повод и средство давления. Нас же фактически провоцируют на войну с Украиной, хотят навязать этот кон­фликт с целью отвлечь от решения стратеги­ческих задач. Но мы прекрасно это понимаем и не ввяжемся.

— Так ведь практически уже ввяза­лись.

— Нет, нет. Если бы мы ввязались, то ввя­зались совершенно по-другому.

— В сирийскую войну, скажете, тоже не ввязались?

— Сирия — совершенно другой случай. Операцию в Сирии нам никто не навязывал, мы сами выбрали этот путь, потому что четко увидели свой интерес и способы достижения цели. У нас был очень простой выбор. Позво­лить, чтобы Сирию раздолбали, как Ливию, и подпустить тем самым весь этот бардак к на­шим границам. Или, образно говоря, нажать на кнопку «стоп» и сохранить какие-то класте­ры стабильности, на основе которых можно будет восстановить страну.

— На одной международной конфе­ренции, на которой мне довелось присут­ствовать, один немецкий банкир произнес запавшие, как говорится, в душу слова. Он сказал, что главной проблемой для бизне­са, имеющего дело с Россией, является bus problem, «проблема автобуса»: никто не знает, что будет со страной, если го­сподин Путин, не дай бог, попадет под ав­тобус. Сегодня Россия стабильна, но как долго продлится эта стабильность?

— Я думаю, эта проблема сильно пре­увеличена. Несколько лет назад она, пожа­луй, действительно стояла довольно остро. Потому что, откровенно говоря, непонятно было, что стране делать дальше, куда идти. А сейчас страна помещена в такие рамки, когда нынешний вектор ее развития является един­ственно возможным. Чтобы выжить, чтобы со­хранить свой суверенитет, она должна быть сильной.

Андрей КАМАКИН.