Газета "Кишиневские новости"

Николай ЦИСКАРИДЗЕ: «Все двоечники по любому предмету пересдают лично мне»

на сцене Кремлевского Двор­ца съездов состоялся выпускной спектакль Акаде­мии балета имени Вагановой, который недавно с феериче­ским успехом прошел в Мари­инском театре Петербурга. Ее рек­тор с трехлетним стажем Николай Цискаридзе второй год подряд предъявляет Москве достижения своих выпускников, где все по-взрослому — декорации, костюмы — на высшем уровне. Но, по сути, это его собственный отчет о работе.

Наш обозреватель поговорил с рек­тором и народным артистом РФ Николаем Цискаридзе как раз на­кануне приезда его школы из Пе­тербурга в Москву.

«Я не критикую Большой. Я просто хочу сесть и получить удовольствие, посмотрев спектакль»

— Ты ректорствуешь три года, и у тебя это третий выпуск. О каких выводах уже можно говорить?

— Мне обидно, что поломана система взаимодействия школы с театром на момент выпуска из академии. В школе карьеру не де­лают — в ней учат, чтобы карьера делалась в театре. И когда мы выходим из школы, пол­ностью обнуляем свои успехи. Так вот, мне хотелось бы восстановить эту систему: когда Юрий Григорович с детства знал всех детей, которых он будет брать в театр и делать одного солистом, другого — характерным, а кого-то просто готовить для кордебалета. А кордеба­лет был везде ровный, потому что он был под­готовлен одной школой, одними педагогами, и в этом была сильная преемственность. Вот это сейчас разрушено. Труппы выглядят как лоскутное одеяло — нет ровности, потому что ее нет с детства.

Я полюбил балет только потому, что это было прекрасно, когда любой спектакль был действительно произведением искусства. По­этому, когда я говорю о кордебалете, я очень хорошо помню, что все артисты были хорошо подобраны по росту. И в Большом, в труппу которого я вошел, были четкие амплуа: одни танцевали только в пачке, а другие никогда в пачку не становились, потому что у них были несовершенные ноги, как считалось тогда. Были юноши, только стоявшие с пиками, а были юноши, танцевавшие только в трико на первой линии кордебалета. Это была каста; а сейчас все танцуют всё — и смотреть на это нельзя.

— А что бы ты хотел видеть сегодня в балете?

— Я хочу качества. Когда Большой те­атр на весь мир транслирует свои спектакли, я невольно их смотрю — там танцуют и мои ученики, и коллеги. И каждый раз я понимаю, что это не разовое выступление, но вижу, что эти артисты не могут стоять даже рядом, а мы показываем это на весь мир. Я не критикую, я хочу сесть и получить удовольствие, посмо­трев спектакль, на который тратятся огром­ные деньги. А как руководитель я понимаю, как тратятся деньги, что почем, я сам участвую в создании спектаклей.

«Все знают, что в любой момент я могу войти в интернат и проверить, как застелена кровать»

— Но вернемся все-таки к Ваганов­ской академии. Что ты хочешь изменить как человек, склонный к радикальным вы­сказываниям и действиям?

— В моих высказываниях нет ничего радикального — в них только логика и ответ­ственность. Когда я выяснил, что до моего прихода, после смерти Константина Михай­ловича Сергеева (выдающийся танцовщик и руководитель школы Вагановой. — М.Р.), не было ни одного методического совещания, я был крайне удивлен. Потому что наша акаде­мия — главная цитадель по диктату классиче­ского танца всему миру. Я стал ходить по клас­сам и понял, что один педагог так показывает движения, а другой — по-другому. «Меня так учили», — говорил мне педагог. «Что значит учили? — спросил я. — Есть правила Вагано­вой». Я тут же переиздал ее книгу и подарил каждому. Знаешь, в 1942-м Ваганова и Та­расов, который руководил московской шко­лой, великий педагог, объединились и сняли фильм по школе классического танца, где по­казывают, как надо делать каждое движение. Там сняты маленькие Плисецкая, Стручкова. А ведь фильм снимался во время войны, когда никто не знал, что будет завтра. А люди зани­мались балетом. Мы сейчас живем в другом режиме, но законы танца должны быть четко исполняемы.

Ты спрашиваешь, что я изменил. Тебе каждый здесь может сказать, что строгой ста­ла дисциплина. Мне еще не до конца удалось сделать так, чтобы в мое отсутствие она со­блюдалась, но… все знают, что в любой мо­мент я могу войти в интернат и проверить, как застелена кровать. И каждый человек, кото­рый не соблюдает нормы общественного по­рядка, мной будет отчитан. Все двоечники по любому предмету пересдают лично мне.

— Ты как знаток дореволюционного образования случайно карцер не завел в академии?

— Нет, не завел, это запрещено законо­дательством. Но в принципе каждый ребенок должен с детства понять, что есть нормы и их надо соблюдать. Они пришли ко мне и ска­зали: «Хотим играть в футбол во дворе». По­жалуйста — я купил им мячи, еще и сетку для баскетбола повесил, но сказал: «Разобьете окно…»

— Не пойму, ученики тебя любят или боятся?

— Ну, откуда я могу это знать… К нам в гости приезжал кукольный театр «Тень» из Москвы, и его директор Майя Краснополь­ская стала ребят пытать: «Ну, как Николай Максимович, орет?» — «Нет, не орет». — «Вы боитесь его?» — «Не, не боимся». Он, типа, до­брый. А один мальчик сказал: «Страшно, когда он шутит». Язык у меня, знаешь сама, острый, и если я шучу, то… короче, лучше не заводить меня.

— А мне они сказали, что ты хочешь построить бассейн. Правда?

— Дело в том, что в спектаклях Мариин­ского театра наши дети участвовали всегда: в операх, в балетах — танцуют по 20 с лишним спектаклей в месяц (Мариинский платит за каждого участника школе). И Валерий Абес­салович Гергиев предоставляет ребятам все возможности для комфортной работы, но нагрузки у них все равно колоссальные, так что плавание для них очень полезно, особен­но когда дети растут и формируются. Ведь артистам балета нельзя бегать, если под­нимать штангу, то только с определенного возраста.

— Прости, а партнерша — это не тя­жесть?

— Поднимать «живой» вес и «мертвый» — это разные вещи. Была знаменитая исто­рия, когда наш великий штангист (не помню его фамилию) не смог поднять самую легкую балерину в мире — Екатерину Максимову. Я, наверное, не подниму 50 килограммов, а на одной руке носил балерину такого веса спо­койно. Так что бассейн будет у нас там, где котельная. Она давно не работает, и я хочу ее переоборудовать в такой спортивный ком­плекс, чтобы дети вечерами могли плавать и у них была возможность для реабилитации. В этом году здесь проживали 195 русских и 45 иностранцев.

— Мода на обучение балету стабиль­ная или волнами? Сколько в этом году че­ловек на место?

— Про этот год могу сказать только в ав­густе, а вот в прошлом мы приняли 60 чело­век, просмотрев 1800. А в этом только за сутки прошло около трехсот. Интерес к балету идет волнами: в этом году впервые за последние 25 лет пришли 36 мальчиков. Никогда не было та­кого количества мальчиков, и меня это очень радует, потому что после развала Советско­го Союза просела цифра по приему парней. Не надо забывать, что театральные выпуск­ники, консерваторские и, главное, балетные — главный экспорт нашей страны. Заметь, единственные дипломы, подтверждения ко­торых не требуют на Западе, — это из сферы культуры, а все остальные дипломы люди обя­заны подтверждать.

«Не надо забывать, что пострадавший и Паша Дмитриченко были в хороших отношениях»

— Не могу не спросить про судьбу Пав­ла Дмитриченко, в 2013-м обвиненного в покушении на Сергея Филина и месяц на­зад вышедшего на свободу.

— Я Пашу очень уважаю и очень хорошо к нему отношусь. И не раз говорил, в том числе на суде, что не верил и по сей день не верю в его виновность. Да, он вышел, мы виделись, и мое отношение к нему ни на йоту не изме­нилось.

— Он приезжал к тебе в Питер?

— Нет, я был в Москве, мы встретились. Он изъявил желание продолжить танцеваль­ную карьеру. Я поддержал его в этом и по­советовал идти учиться, а он сказал, что уже учится.

— Поскольку Павел Дмитриченко был судим, у него есть шанс поступить в се­рьезный театр или клеймо «сидельца» не позволит?

— Он по закону не имеет права занимать посты в госучреждениях, связанных с работой с детьми. А в остальных же он может все де­лать. Почему нет? Самое неприятное для меня в этой ситуации, что никого не интересует же­лание зрителей. Зритель высказывался, чтобы я не уходил из Большого — кто-нибудь на это обратил внимание? То же самое и с Пашей… У него огромное количество поклонников, и эти люди хотят его видеть в спектаклях Большого. А уж будет он в них участвовать или нет, это зависит от руководства. Если он возьмется за дело с умом, у него есть и возможности, и потенциал.

— Все-таки тяжелая судьба у парня. От него даже девушка ушла, из-за которой будто бы все произошло?

— Еще раз повторяю: никакого отноше­ния к девушке эта ситуация не имела. Не надо забывать, что пострадавший и Паша были в хороших отношениях. Остальное — журна­листские выдумки.

«Я ни разу не сказал: «Мединский очень хороший или очень плохой»

— Ты один из немногих, кто вступает­ся за министра культуры. Должность обя­зывает?

— Я не заступаюсь, я каждый раз говорю: «Господа, давайте посмотрим, что сделано. Есть статистика, элементарные цифры: что сделали за последний год, а что было за год до этого, а еще — за десять лет».

Вот я обожаю историю. Один мемуары написал так, а другой иначе. Люблю того и другого, но беру бумажку и читаю: ни того, ни другого в этом месте не было. В какой-то мо­мент своей жизни я стал читать, что написано в архивных документах Большого театра. Если почитать хроники собраний, то шок. Первый такой шок у меня был, когда я прочитал про­токол собрания по увольнению Вагановой из Мариинки. Кто был ее обличителями? Ее же ученицы (шел 37-й год, людей сажали или про­сто расстреливали), которые говорили такие вещи!!!… Но, прочитав документы, я теперь точно знаю, что спасла ее Марина Тимофеевна Семенова, которая была примадонной страны. И что только одна ученица Вагановой из всех — Наталья Дудинская — на этом собрании за­щищала своего педагога.

Или я увидел документы, как увольняли Мариса Лиепу, а потом Григоровича, а потом других, — фамилии обличителей не измени­лись. Им абсолютно все равно, кого восхва­лять, а кого ругать, и они по сей день служат. Я ни разу не сказал: «Мединский очень хоро­ший» или «Мединский очень плохой». Я про­сто призываю посмотреть статистику. Или недавно я был в США, и один мой знакомый, с которым я много лет поддерживал отноше­ния, написал мне, что поскольку я поддержал Крым, то он со мной не хочет разговаривать. Мне стало так смешно. Ко мне подходили многие люди, и я им говорил: «Если вы мне за­дадите конкретный вопрос по этому письму, я могу вам ответить». Но ни один человек не мог задать его, потому что никто письма этого не читал. Все прочитали фамилии подписантов и их прокляли.

— Последний вопрос. У тебя срок ректорства заканчивается в 2019-м. Если тебя не переизберут, ты готов открыть частную школу?

— Никогда. Я это говорил еще до назна­чения и сейчас повторю: никогда! Это зараба­тывание денег, а оно ко мне не имеет отноше­ния. Я всю жизнь служил в государственном учреждении. И я прекрасно понимаю, что если я хочу вырастить артистов балета, я должен их учить в государственном учебном заведении. Мне гораздо интереснее служить своему делу. Служить бы рад, прислуживаться тошно.

Марина РАЙКИНА.