Газета "Кишиневские новости"

Наш спецкор провела сутки в колонии «смертников» за Полярным кругом

ПОЧТИ НА САМОМ КРАЮ ЗЕМЛИ, В ЦАРСТВЕ ВЕЧНОЙ МЕРЗЛОТЫ, ГДЕ, КА­ЖЕТСЯ, ОСТАНОВИЛОСЬ ДАЖЕ ВРЕМЯ, НАХОДИТСЯ РОССИЙСКАЯ КОЛОНИЯ «ПОЛЯРНАЯ СОВА». Здесь, за По­лярным кругом, отбывают пожиз­ненный срок маньяки, жестокие убийцы, педофилы и террористы. Но здесь есть и те, кто считает себя жертвой случая или ошибки след­ствия.

За все время существования «Поляр­ной совы» ни одному ее узнику не удалось ни сбежать, ни освободиться. Путь отсюда один — на кладбище.

Но даже в этом гиблом месте арестанты не расстаются с надеждой, они пишут стихи и мечтают о свободе. И никто из них не хочет умирать, и никто из них не променял бы даже несколько дней унылой жизни в наручниках на смертную казнь.

Наш обозреватель — первый и един­ственный из журналистов — отправилась в «Полярную сову». В канун юбилея — этой самой жуткой колонии России исполнилось 35 лет.

Северное сияние над тюремными вышками

Поселок Харп (в переводе с хантыйско­го означает «Северное сияние») расположен в Ямало-Ненецком округе. Чтобы добрать­ся сюда от Москвы на поезде, потребуется больше двух суток. От материка «Северное сияние» отделяет могучая река Обь, 10 ме­сяцев в году покрытая льдом, из-за чего по­пасть в поселок можно лишь на вертолете или «воздушной подушке». Если бы какому- то безумному осужденному удалось сбежать (хотя в вечной мерзлоте даже подкоп не сде­лаешь!), он вряд ли бы смог преодолеть эту ледовую преграду. Не говорю уже о том, что ему пришлось бы пройти пешком 50 км по тундре, где бродят волки и медведи. Зимой здесь холодает до минус 40–60, а лето длит­ся всего месяц.

Одним словом, лучшего места для тюрь­мы для особо опасных преступников, пожа­луй, на всей планете не сыщешь. А сейчас здесь 330 пожизненно осужденных, на руках которых кровь десяти тысяч людей (в сред­нем на каждом по 10 трупов, но есть и такие, на ком по 100 и даже 300).

Помимо осужденных в Харпе живет поч­ти 6000 человек. Почему они-то, вольные люди, застряли в этом Богом забытом ме­сте? Простая арифметика: год стажа работы здесь идет за два, есть северные доплаты, а отпуск длится целых два месяца. Многие жители или их родные, кстати, работают в колонии.

— Я уже 18 лет здесь, — вздыхает и.о. начальника «Полярной совы» Игорь Нико­лаевич. — По иронии судьбы, приехал из Крыма, где почти круглый год зелено и теп­ло, в место, где почти круглый год все бело и холодно. Но к тундре привыкаешь и даже постепенно влюбляешься…

Колонией для осужденных к пожизнен­ному сроку «Полярная сова» стала по сути с 2004 года. Специально для «самых тяжелых» арестантов построили четыре двухэтажных корпуса на отдельной территории. Кто стро­ил? Да зэки и строили. Одни заключенные возводили тюрьму для других…

На территорию, где сидят ПЛС (к этой аббревиатуре не сразу привыкаешь, но здесь ее используют все, и означает она «пожизненно лишенные свободы»), до сих пор не попадало ни одного пишущего жур­налиста. О ней нет ни одной статьи в газе­те.

Майор Евсюков: «примерный заключенный»

Двери контрольно-пропускных пунктов с грохотом закроются за моей спиной не­сколько раз, потому что в этой тюрьме не­сколько КПП. Колючая проволока, бетонный забор под высоковольтным напряжением, вышки с автоматчиками… Территория для ПЛС — это, по сути, тюрьма в тюрьме. Вся «Полярная сова», кстати, полностью авто­номна, и если в поселке отключат отопле­ние, свет и воду, то колония сможет обе­спечивать себя сама многие дни и даже месяцы, пока не придет помощь с «большой земли». На фоне колючки особенно трога­тельно смотрятся скульптуры и рисунки бе­лой совы, которые здесь можно встретить в самых неожиданных местах.

Мы входим в корпус. Представьте себе длинный коридор, по бокам которого рас­положены камеры. На двери каждой висит табличка с ФИО осужденного, его фото и перечнем статей Уголовного кодекса. Но нет ни одной таблички, где бы не было указано главное преступление против лич­ности: «Убийство», ст. 105 УК. Редкие си­дельцы «Полярной совы» осуждены только за убийство: обычно у них еще по три-пять статей, которые приводят в ужас знающих Уголовный кодекс и напоминают, что тут точно не пионерлагерь…

Молчаливые сотрудники открывают одну за другой камеры, на которые я ука­зываю наугад. Железные двери, а за ними еще двойные решетки — высший уровень безопасности.

Камеры внешне совершенно стандарт­ные и мало чем отличаются от тех, что в московских СИЗО. Из предметов мебели — тумбочка, кровать и стол. Но здесь нет перелимита, кошек и беспорядка.

— ПЛС разрешается иметь при себе только самое необходимое, чтобы не за­хламлять камеру, — рассказывают сотруд­ники. — Остальные вещи (включая куплен­ные или полученные в посылках продукты) находятся в особых помещениях, которые есть на каждом этаже, и выдаются по мере необходимости.

Видеонаблюдение? Оно пока ведется только за коридорами, потому что средств оснастить каждую камеру нет.

Везде есть не только раковина, но и унитаз. А в «еврокамерах» (так называют здесь те, которые только что были отремон­тированы и оборудованы по всем новейшим стандартам) он вообще производит прият­ное впечатление — блестящий, изящный.

В «Полярной сове» три такие «новомод­ные» камеры — в одной из них содержится печально известный майор Денис Евсюков. Но это я узнала уже потом, когда нечаянно бросила взгляд на тумбочку, где приклее­на табличка с его фамилией. «Еврокаме­ры» — для самых примерных заключенных. Евсюков — именно такой. За все время на­хождения здесь не получил даже ни одного замечания.

Правила жизни смертника

— Живут осужденные в камерах по двое, потому что так прописано в статье 127 Уголовно-исполнительного кодекса (хотя размеры помещения позволяют со­держать и по 3, 4, 5 человек), — объясняет оперативный сотрудник Максим. — Стара­емся подбирать так, чтобы они психологи­чески подходили. Но в любом случае через год-два они устают друг от друга, и тогда мы производим «рокировку». Часто просто даем осужденному по его просьбе возмож­ность посидеть в камере одному.

…Из радиоприемника льется классиче­ская музыка. Радио здесь включают каждый день с 6.00 до 21.45. А вот телевизор с DVD приносят обычно раз в неделю, часа на два. Фильмы подбирают для арестантов патрио­тические, про войну.

Тем, кто не хочет наслаждаться кино, остается только читать. Библиотека в «По­лярной сове» большая, многие книги аре­станты зачитывают до дыр. Особенно в чести у них религиозная, философская и приключенческая литература. Как сказал мне один осужденный, они лишены воз­можности путешествовать в реальности, но никто не может запретить им отправляться в путь виртуально вместе с героями книг.

…Прошу отвести меня на прогулку. Вместо большого дворика попадаю в ква­дратное помещение с бетонными стенами, где нет потолка. Мерить по периметру ша­гами — не слишком большое удовольствие, и это мало чем отличается от хождения по камере. Но воздух свежий, и хоть какая-то перемена обстановки. На прогулку выво­дят покамерно, то есть по двое. Общаться с другими осужденному запрещено, да и воз­можности для этого нет никакой.

…Прием у врача. Меня отводят в медка­бинет и там сажают в клетку — о безопасно­сти докторов здесь тоже заботятся. Случаев нападения на медиков в «Полярной сове» не было, но, возможно, именно потому, что здесь все сотрудники всегда помнят, с кем имеют дело.

Начальник медсанчасти Марина Нико­лаевна рассказывает, что сегодня в «Поляр­ной сове» нет ни одного больного туберку­лезом, но есть шестеро с ВИЧ, один из них отказывается от терапии. Хронических бо­лезней у арестантов много, лечить их тяже­ло (приходится вывозить в другие регионы), но умирают они даже реже, чем в обычных колониях: в среднем 1–2 человека в год, и обычно от инфарктов. Впрочем, возможно, все дело в том, что тут сегодня большинство осужденных — в возрасте до 40 лет.

А вообще ПЛС много молятся. Тюрьма, как кто-то верно заметил, то самое место, где дьяволы учатся молиться. «Прописан­ных» в «Полярной сове» это касается боль­ше других. Сколько было случаев, когда осужденные кричали по ночам от кошмаров, когда жаловались психологу, что видят гал­люцинации (стекающие со стен и потолков камер реки крови). Но начинали по совету священников молиться — и видения отсту­пали…

— На днях один мне рассказал, что к нему пришли две убитые им женщины, — говорит психолог «Полярной совы» Алевти­на. — Он с ними якобы долго разговаривал, и в конце концов они его простили. Но я бы не стала слишком доверять всем подобным рассказам. В действительности искренне раскаиваются в содеянном единицы осуж­денных. Остальные даже религию исполь­зуют как возможность получить какие-то преференции. Почти в каждой камере вы найдете список церквей и приходов, куда они пишут ежедневно. А все для того, чтобы оттуда им прислали деньги или продукты. К поиску веры это не имеет никакого отноше­ния. Увы.

Конец арестантов «Полярной совы» печален. Об их смерти обязательно сообщают родным, но те редко когда забирают тело. Да и сами обычно не приезжают, чтобы хотя бы просто по­прощаться. Так что хоронят осужденных обычно на поселковом погосте, где им отвели отдельный участок. Останки кла­дут в деревянный гроб, сделанный осуж­денными, затем опускают в неглубокую могилу, вырытую в вымерзшей земле их руками… Какая ирония судьбы: аре­станты построили эту тюрьму — и они же провожают в последний путь своих собратьев, бесславно закончивших в ее стенах дни.

Последним, кого похоронили на по­госте Харпа, был Евгений Колесников, в 2006–2007 годах вместе с сообщницей убивший шестерых жителей Соликам­ска во время налетов на квартиры. Он покончил с собой. Маленький холмик и деревянный крест — это все, что напо­минает о нем.

Ева МЕРКАЧЕВА.