Газета "Кишиневские новости"

Сергей ПЕНКИН: «Я не пою ширпотреб, мне плевать  на формат, я делаю на сцене только то, что хочу»

Юбилей у него только в феврале, но ждать не хочется. Закрытый, независимый, абсолютно востребованный, сам себе хозяин — «серый кардинал» и Серебряный Принц, он согласился на интервью-исповедь. Он знает, что это такое: недаром его певческая карьера началась в трехлетнем возрасте в церковном хоре. Я пришла, а он шепчет. «Простыли? — спрашиваю. — Налейте же себе коньяку!»

— Нет, это на нервной почве. Так бывает: не кричишь, не простываешь — и вдруг раз!

— Если перед концертом?

— Перед концертом, слава богу, не было. Мой продюсер Вадик прекрасно знает, что если надо сказать какую-то новость или сделать замечание, все это — после концерта. Три угрозы есть для голоса: не выспался, выпил и понервничал.

— А секс?

— Тоже влияет.

— Отрицательно?

— Желательно не перед концертом.

— Какая у вас ситуация с концертами?

— Сейчас у всех одинаковая — концертная деятельность просела. Если вам кто-то будет говорить, что у него 100% продажи билетов, это будет ложь. 60–70%. Это, конечно, шок для тех, кто привык к аншлагам, для меня в том числе.

— Вы родным помогаете?

— Конечно, стараюсь. Сестры, потом шестеро племянников, всех надо содержать.

— Брат ваш, знаю, погиб. Несчастный случай?

— В 1999 году. Не очень спокойные были 90-е.

— Вы — младший в семье. Любимчик?

— Меня любили, я был избалованным и думал, что буду слабым человеком, но оказался сильным.

— Вас больше сестры растили:«сперва няньку, потом ляльку», или все-таки мама?

— Все сестры меня, конечно, любили, хотя немножко завидовали, потому что мама ко мне с большой любовью относилась, она вообще больше любила сыновей. И сейчас, когда слышу, что дети иногда говорят про родителей, я бы таких людей детьми не называл! Родители — святое, они дали тебе жизнь, и ты не имеешь права вообще ничего им говорить поперек.

— Вы были домашним мальчиком?

— Нет, я не был домашний. Я играл в хоккей во дворе, был лучшим защитником, потом в школе я всегда был массовиком-затейником, всегда был любимцем в компании, потому что анекдоты там рассказывал, пародии делал. То есть я не был «ботаником» или изгоем каким-то — нет.

— Строгие родители были? Мама, как я поняла, была поглавнее папы?

— Ну такая Васса Железнова. Строгая была, но справедливая.

— Наказывали детей вообще?

— В угол ставили, водой обливали. Мама крикнет: «Ах, вы!» — и водой, мы бросались прятаться, кто под кровать, кто куда. Ремень был.

— Как вы оказались мальчиком в церковном хоре?

— У меня мама в церкви работала. Я приходил с ней на работу, а там хор репетировал. Ну и я стал петь с ними. А голос был. Даже еще выше, это потом он мутировал.

— Но это ведь значит, что вы еще ребенком выучили все церемонии всех церковных служб? А другие атрибуты церковной жизни в семье соблюдались: исповеди, посты?

— Да, конечно, я ребенком знал и помнил всю службу. Исповеди и посты тоже соблюдали. Позже в школе меня за это — что в церковь продолжал ходить — хотели исключить из комсомола, а я говорил: «Да плевать! Исключайте!» Мне комсомол был побоку, хотя тогда это было страшно.

— Сейчас ходите в церковь?

— Да, хожу в церковь в месяц раза два. Стараюсь до службы прийти, поставить свечи, масло купить домой, просто с Богом побыть наедине.

— Как же вы — верующий с детства человек — хотели в армии служить в Афганистане? Там же убивать надо! А вы крест носили.

— Да разве ж я осознавал? В голове ветер, а там — дым. Но не взяли меня! Кто просился — тем и отказали, а кто не писал заявление — их взяли. А крест я всегда носил. Правда, я не афишировал и очень много их в разных ситуациях перетерял.

— А после армии уже была Москва?

— Я немножко поработал в Пензе в варьете и решил поехать в Москву поступать, хотя я и до этого поступал. Я даже умудрился, когда в армии служил, поехать в Гнесинку поступать. Но никак не получалось. И в консерваторию тоже не поступил. Но в парке Горького познакомился с ребятами, они были с завода Лихачева, и я остался у них жить, в их общежитии. На улице Липецкой.

— Сейчас с кем-то из тех людей поддерживаете отношения?

— Всех растерял. Но вот человек, который больше всех мне помогал, деньгами в том числе, уже умер. У него был сахарный диабет.

— Почему так долго не получилось поступить? Было очень блатное место?

— Ну, видимо, да. А в 1984 году я нашел объявление и пошел работать дворником как раз там, на Остоженке. Мне дали комнату в коммуналке, ну и дальше все пошло-поехало.

— Мой друг, композитор Владимир Евзеров, живописно описывал ту вашу жизнь, и вас, и белый рояль в обрамлении метел и лопат, который занимал половину дворницкой.

— Ха-ха-ха! Там еще стояли пустые бутылки из-под кока-колы, ликера, водки. А про подвал он рассказывал? У меня там был подвал внизу, я сделал из него бар, только вот нагнуться надо было, чтобы зайти. И у меня там действительно кто только не бывал! Степа Михалков, Егор Кончаловский, Андрей Брежнев, внук Брежнева, да весь тогдашний бомонд!

— Как они вас находили? В дворницкой-то?

— Ну как! У меня было самое тусовочное место. Ко мне приезжали на машинах, на иностранных. Я кричал: «Уезжайте отсюда! Не надо ко мне на таких машинах приезжать!»

— Как вы умудрились собрать богему?

— А там школа рядом была, с французским уклоном, и туда каждый день приводили детей дипломатов, послов, а сопровождающие стояли на улице, курили, потом: «А водички можно?» Ну и как-то сдружились. Жизнь била ключом. Жанна Агузарова у меня там бывала, Ира Отиева, Раиса Саед-Шах, Саша Градский, Наталья Андрианова, благодаря которой я потом поступил в Гнесинку. Много народу тусовалось! Такие интересные встречи! Педагоги потом уже мои приезжали. Общение какое-то интересное было, выпьешь, посидишь, поговоришь… А сейчас все в Интернете. Я считаю, что это, наверное, от комплексов, люди сидят в социальных сетях.

— Ну, хорошо: дворницкая, посиделки, белый рояль, богемный образ жизни — это все здорово. Но должен же был быть какой-то шаг между этим и другим вашим статусом.

— Я познакомился с Раисой Саед-Шах. А поскольку я катался на скейтборде и танцевал брейк-дэнс, она меня свела с Натальей Андриановой, та тоже это любила. И аккурат тогда я уже поступил в Гнесинку, получил все «пятерки» и упал в обморок. На «скорой» увезли. Я в машине очнулся, говорю: «Спирт есть у вас?» Они говорят: «Есть!» Я — им: «Давайте водой разбавим и поехали ко мне!». Ну, в общем, как-то откачали. Потом Наталья говорит: «Серег, там кого-то в варьете берут, на Большой Полянке, кафе «Замоскворечное». Я пришел на прослушивание и подошел, а получал тогда дворником 90 рублей в месяц. А тут за вечер: 10! 20 рублей! Я подумал: «Ничего себе!» Потом еще прошло время — и девочка одна, которая тоже в варьете работала, говорит мне: «Серег, приезжай ко мне в ресторан, я буду гулять». Ну, я приезжаю, а имя мое уже было известно среди иностранцев, путан, среди тех артистов, которые богемой были, хотя народ меня еще не знал. И говорю: «Можно позвать Свету?» Директор: «А кто ее спрашивает?». Я говорю: «Сережа Пенкин». Он говорит: «Заходи! Петь будешь?» Я говорю: «Буду» — и спел в зале две песни: «Санта Лючия» и «Feelings». И тут полетели на сцену доллары, много денег было. Директор — мне: «Будешь работать?» Я говорю: «Да можно было бы…» А там такое место было, это 88-й год, там C.C. Catch приезжала, разные крутые артисты в этот ресторан в Лужниках. Он говорит: «Будешь за вечер получать 50 рублей». Я говорю: «Сколько?» Он: «Ну, сто!» Я говорю: «Сколько?» Он говорит: «Ну, сто пятьдесят. Не хами». За вечер! А я удивлялся не из-за того, что мало, а до фига же! А плюс еще чаевые приносили, еще за месяц получал. И тогда я зажил. Я стал вызывать трактор, который мне чистил снег.

— А вы все еще оставались дворником?

— Дворником, да. Потом меня пригласили в Тунис на гастроли, а потом сразу в Германию, в Канаду и в Америку. И я говорю: «Знаете, мне надо лечь в больницу, я так заболел!» А мне говорят: «Нам нужны не музыканты, а работники!» И за меня тогда там работал мой друг, а я уехал в Тунис. Приезжаю на Новый год, загорелый! Мне говорят: «Ты где был?» Я говорю: «Болел!» Ну, в общем, так, посмеялись. Потом меня еще выгоняли на улицу, хотели другого взять. Мне Кобзон помогал.

— Вы с нашим шоу-бизнесом дружите?

— Нет. Раньше со многими был в друзьях.

— Поссорились?

— Не ссорились, просто разошлись. Лариса Долина не стала звонить, я тоже не звоню. У меня куча видеокассет есть, как мы гуляли, веселились, она, Володя Кузьмин. Всегда как начинающие артисты, так все возле меня, а как только становятся кем-то… Я видел, как Валера Меладзе рождался у Иры Дерюгиной с Валерой Блохиным в Киеве. Леня Агутин первый раз появился на большой сцене в ГЦКЗ «Россия» в моем сольном концерте, он тогда еще босиком на сцену выходил… А как меня подставили в Лужниках на дне рождения в 1991 году! Когда кинули моим пожилым родителям цветы в лицо со словами: «Народ голодает, а Пенкин гуляет!» А что гуляет? Коктейли за три рубля были, и все купили их сами, просто помещение шариками было обвешано, я всегда мог сделать такой антураж, как будто очень дорого.

— Почему вас никуда не приглашают? Ни на крупные съемки, ни на фестивали разные? Вы же плоть от плоти шоубизовский человек.

— Наверное, зависть. Если бы я был посредственностью, сказали бы: «Да ладно, поет он и поет». А когда человек сильный — он сильный.

— А куда вы тратили все эти бешеные деньги во времена своей молодости?

— Когда появились первые деньги, мне хотелось помочь моим родителям, которые столько вкладывали в меня. И мне «в отместку» хотелось подарить им так много! Конечно, я многое не успел, они уже были пожилые.

— Сергей, в свое время вы женились на журналистке! Как вы могли? Это же чудовищно!

— Понимаете, это было в 80-е годы. Она англичанка была, снимала сюжет, а мы же тогда были модные, популярные, необычные люди. И как-то так получилось, что мы с ней сошлись и в этой же коммунальной квартире на Остоженке жили. Она приезжала, потом опять уезжала, говорила: «А может быть, поедем жить в Англию?» Я отказался. Ну и на фоне того, что она не так часто могла приезжать, а я потом на гастроли уезжал, мы редко встречались и на этой почве разбежались.

— Мне казалось, что это, может быть, был коммерческий брак?

— Нет. А отчего он мог быть коммерческий?

— Может быть, ради гражданства?

— Я почувствовал, что вы зададите этот вопрос. И я вам отвечу…

— Не хотите — можете не отвечать!

— Нет, я отвечу! Алаверды! В 1991 году я был на гастролях в Италии, когда произошла здесь революция, и мне предложили на выбор итальянское или американское гражданство сделать. Я сказал: «Нет-нет, я поеду в Россию!» Так что я уже мог получить давно гражданство и жить за границей, но я настолько патриот, что — нет.

— Вы «настолько патриот» в творческом плане?

— Нет, просто как человек.

— Давайте я задам последний вопрос: расскажите про ваши прозвища, откуда они?

— Слово «звезда» пошло от меня и «народный» тоже, еще когда я работал дворником. Но слово «звезда» мне не очень нравится, сейчас столько проституции на сцене, надо быть личностью, а не звездой.

— А «серый кардинал»? Ведь так называют в первую очередь человека при большой власти.

— Наверное, побаиваются меня в шоу-бизнесе, потому что я любому могу в глаза сказать правду. А там очень не любят, когда правду в глаза, потому что все зависимы. А я не завишу ни от кого, настоящий артист не может быть зависим, только тогда он сможет творить, только тогда напишет песни, которые остаются в истории.

— Ну а Принц Серебряный? За эстетику?

— Наверное, за все в одном лице: за образ, за манеры и за пение. Я не пою ширпотреб, мне плевать на формат, я делаю на сцене только то, что хочу.

Татьяна ФЕДОТКИНА.