Газета "Кишиневские новости"

Что поставил на карту Путин, «бросив перчатку» ИГИЛ

Итак, началось. Не покончив с конфликтом с Украиной, Россия официально заявила о своей го­товности поучаствовать еще и в гражданской войне в Сирии. Наш «самый независимый в мире пар­ламент» в виде Совета Федерации за считаные минуты проштампо­вал разрешение президенту ис­пользовать войска за рубежом. В каком-то смысле нечто подобное было почти неизбежным. Сказав «а», обычно приходится говорить и «б». Заявив на весь мир о готовности России сыграть роль «вооруженно­го арбитра» ближневосточной по­литической драки, Путин уже не смог сделать вид, что он ничего та­кого не говорил.

Но шок от новости с Большой Дмитровки это смягчило лишь отчасти. Война есть война. Война никогда не бывает красивой, точной и аккуратной. Война очень редко идет соглас­но заранее составленным планам, зато почти всегда имеет совершенно непредвиденные последствия.

Да, руководитель президентской адми­нистрации Сергей Иванов сразу попытался успокоить публику, у которой слова «прези­дент Сирийской Арабской Республики обра­тился с просьбой о военной помощи» автома­тически рождают тревожные ассоциации. И я склонен относиться к заверениям обитате­лей Кремля — «мы знаем, что мы делаем» — с осторожным доверием.

В момент судьбоносного ввода совет­ских войск в Афганистан в декабре 1979 года мне было всего четыре. И я в силу очевидных причин ничего не помню. Но про политиков, которые сейчас контролируют главные ры­чаги власти в России, этого сказать нельзя. Путину в те декабрьские дни было 27, Сергею Иванову — 26, Лаврову — 29. Поэтому я уве­рен: эти люди не меньше меня понимают все очевидные опасности, связанные с прямым втягиванием России в конфликт в регионе, где все традиционно воюют против всех и где обычно полностью отсутствует логика.

Но есть опасности неочевидные — опас­ности, которые в принципе можно предви­деть, но вероятность и размер которых прак­тически невозможно просчитать. Опасность номер один — возможность «асимметрично­го ответа» ИГИЛ России в виде проведения масштабных террористических актов на на­шей территории. Мой высокопоставленной собеседник в Кремле прокомментировал мне эту ситуацию так: «ИГИЛ в любом случае от­ветило бы России асимметрично. И чем доль­ше затягивать с решением проблемы ИГИЛ там, где эта проблема имеет свой первоис­точник, тем сильнее был бы их ответ».

Опасность номер два — возможность ограниченной эффективности российских авиаударов. РФ — не первая мировая держа­ва, которая вознамерилась решить проблему ИГИЛ с помощью ударов с воздуха. Америка, например, делает это уже давно. А толку от этого все нет и нет. Почему у России должно получиться то, что не получилось у Америки?

Снова предоставляю слово своему со­беседнику из ближайшего окружения Вла­димира Путина: «Да, за время американских бомбардировок территория под контролем ИГИЛ увеличилась на многие тысячи ква­дратных километров. Но удары с воздуха являются эффективными только в случае, если они скоординированы с действиями сухопутных военных подразделений. Россия — единственная сила в мире, готовая коор­динировать свои авиаудары с единственной силой в Сирии, которая реально сражается с ИГИЛ на земле, — сирийской правитель­ственной армией».

Опасность номер три. Сирии она каса­ется лишь косвенно, зато нас — самым пря­мым и непосредственным образом. На изле­те сентября талибам в Афганистане удалось захватить Кундуз — стратегически важный провинциальный центр недалеко от таджик­ской границы. В перспективе — если ситуа­ция в регионе продолжит ухудшаться — это может принудить Россию и здесь вмешаться в ситуацию.

Силовые структуры бывших среднеази­атских советских республик — это понятие весьма и весьма относительное. Сами по себе они не справятся с мощным нашестви­ем через афганскую границу. А бросить эти государства на произвол судьбы — это для России не вариант. Ведь тогда нам придет­ся воевать с религиозными экстремистами уже непосредственно по периметру наших границ.

Переведя разговор с Сирии на Афгани­стан, я на несколько шагов забежал вперед? Абсолютно согласен. Сейчас официальной Москве жизненно важно, помня о Средней Азии, сосредоточиться на обеспечении успе­ха именно своей сирийской операции. Потен­циальных источников опасности для России в Сирии гораздо больше, чем те, которые я обозначил выше.

Впервые с бог весть какого года — мне на память приходит разве что Корейская война 1950–53 годов — наши военные под­разделения будут действовать в той же са­мой стране, где военные действия ведут и американцы. Впрочем, даже в Корее времен войны между коммунистическим Севером и капиталистическим Югом советские летчи­ки присутствовали неофициально — в ранге «добровольцев».

Наше нынешнее военное присутствие не может быть еще более официальным, чем оно есть сейчас. И это делает необходимость «разведения по сторонам» российских и аме­риканских военных просто жизненно важной. Мы не должны попасть по американцам. Они не должны бабахнуть по нам.

Вступив в гражданскую войну в Сирии в ранге прямого военного союзника президен­та Башара Асада, мы не должны напрочь ис­портить отношения с влиятельными суннит­скими мусульманскими государствами, для которого шиит Асад — словно кость в гор­ле. Извечное противостояние между двумя основными течениями в исламе — шиизмом и суннизмом — это не то, во что нам стоит вмешиваться.

Но Россия в Сирии должна не просто «избегать опасностей». Время для дебатов о том, стоило ли России в принципе лезть на Ближний Восток, прошло. Жребий брошен. Возможности дать полный назад у нас либо нет совсем, либо почти нет. Россия в Сирии должна быть нацелена на успех — быстрый, очевидный, максимально недорогой, макси­мально бескровный (если такая вещь вообще возможна в условиях войны).

Мы должны помнить: ставка в игре, в которую вступила Россия, гораздо больше, чем собственно Сирия. Мы ставим на карту собственную репутацию, собственную без­опасность. Мы несравненно более активно, чем раньше, вступаем в бой с глобальной угрозой: об Афганистане, Средней Азии, возможности ответного удара ИГИЛ непо­средственно на российской территории я в этом тексте упомянул совсем не для крас­ного словца.

Не знаю, окажется ли затеянная ли Вла­димиром Путиным сирийская военная опера­ция удачной, — сейчас этого не знает никто, включая самого ВВП. Но я от всей души хо­тел бы пожелать удачи — и нашим военным в Сирии, и всем нам. В современной войне — особенно в войне с такой организацией, как ИГИЛ, — нет четкой линии фронта. В опреде­ленном смысле мы все сейчас находимся на передовой.

Михаил РОСТОВСКИЙ.