Газета "Кишиневские новости"

Михаил РОСТОВСКИЙ, обозреватель

«Мы — не сумасшедшие!» — так один из близких соратников Владимира Путина прокомментировал мне за­падные сообщения о возможном прямом участии российских воен­нослужащих в боевых действиях в Сирии. И это тот случай, когда с по­мощью одной краткой, но емкой фразы сказано абсолютно все.

Россия — страна с глобальными интере­сами. Мы имеем полное право поддерживать режим сирийского президента Башара Асада. Мы имеем полное право помогать ему день­гами, оружием и военным снаряжением. Мы даже имеем право посылать в армию Асада военных советников. У России нет только одного права — права становиться прямым участником гражданской войны в Сирии, пра­ва воевать за и вместо Асада.

Когда в предыдущем абзаце я употребил слово «право», я меньше всего имел в виду по­нятие «международное законодательство». К сожалению, в 2015 году термины «Сирия» и «международное право» уже не имеют друг к другу никакого отношения. В Сирии уже не первый год бушует жестокая гражданская во­йна, в которую влезла масса внешних игроков: Америка, Саудовская Аравия, Турция, Иран…

Говоря «Россия не имеет права», я имел в виду вот что: Россия не имеет права преда­вать свои собственные интересы. Россия не имеет права становиться заложником чужой гражданской войны. Россия не имеет права влезать в авантюру, из которой потом невоз­можно будет вылезти. Нам не нужен второй Афганистан — особенно на фоне и без того вытягивающего все соки из нашей страны украинского кризиса.

Без малого 15 лет тому назад в качестве гостя российского посольства я нанес визит в Сирию. От этого вояжа у меня остались на редкость приятные впечатления. Несмотря на то что на дворе стоял январь, я купался в Средиземном море с пляжей Латакии. Я бро­дил по древним улочкам Дамаска и Алеппо. Я посещал христианские святыни, которыми Сирия просто изобилует.

За все время семидневной поездки никто не сказал мне ни одного дурного слова. Я даже не припоминаю ни одного недружелюбного лица. Но, несмотря на это, я постоянно ощу­щал кожей висевшее в воздухе напряжение. И дело было даже не в предупреждении кол­лег из посольства: «Будь осторожен! Мы все здесь под постоянным присмотром местной госбезопасности!» Дело было в чем-то ином — в некоем инстинктивном чувстве, которое слабо поддается описанию.

Сирия — одна из тех арабских стран, чьи границы были искусственно определены европейскими колонизаторами по итогам Первой мировой войны. Оказавшись после распада Османской империи в роли хозяев Ближнего Востока, англичане и французы не особо задумывались о внутренней целостно­сти создаваемых ими вассальных государств. Главным для них был раздел сфер влияния между собой. Но после окончания Второй мировой войны Лондон и Париж из их ближ­невосточных вотчин постепенно выдавили. А вот созданные ими очаги напряженности так и остались.

Сирия освободилась от назойливой опеки французов только в 1946 году. А уже в марте 1949 года в ней произошел первый военный переворот. Следующий успешный военный путч последовал уже через четыре месяца. Правители Сирии менялись очень быстро — вплоть до того момента, пока в 1971 году единоличным лидером страны не стал про­фессиональный военный Хафез аль-Асад. Он не только остался у руля государства до самой своей смерти в 2000 году, но и сумел передать власть по наследству своему сыну Башару.

Будучи совсем молодым военным лет­чиком, Башар аль-Асад прошел стажировку в советских ВВС — на территории нынешней Киргизии. А став президентом, Асад-старший установил очень тесные связи с Советским Союзом — связи, которые по наследству до­стались нынешним хозяевам Кремля. Кто из партнеров больше выигрывал от этих союзни­ческих отношений — вопрос открытый. В Мо­скве рассматривали режим Асада как одного из главных проводников своих интересов на Ближнем Востоке. Но нередкими были и ситу­ации, когда «хвост вилял собакой»: исправно получая из СССР огромный объем экономи­ческой помощи, Асад «забывал» ставить мо­сковских друзей в известность о своих резких внешнеполитических шагах.

Например, в 1976 году в очень щекотли­вом положении оказался тогдашний совет­ский премьер Алексей Косыгин. В ходе своего визита в Сирию Косыгин вдруг с изумлением узнал: сирийские войска только что вошли в соседнее государство Ливан. И расчет Асада — «большой брат» все проглотит — оправдал­ся: Косыгин не стал ставить в неудобное по­ложение ни себя, ни своего хозяина.

Вернемся, впрочем, в наши дни. В чем се­годня состоит интерес России в Сирии? В чем смысл помощи, которая Москва упорно про­должает оказывать режиму президенту Асада-младшего? И самое главное: правильно ли в Кремле оценивают ситуацию? Ответы на эти вопросы я постараюсь дать чуть ниже. А пока скажу лишь вот что: Сирия сейчас находится в центре большой игры, от которой Россия по-любому не может остаться в стороне.

Конфликт в Сирии уже давно перерос и рамки собственно Сирии, и даже рамки Ближ­него Востока. Когда в 2011 году во владениях Башара Асада началась гражданская война, было в принципе понятно, чего хотят его противники. Во время конфликта Америки с Ираком 1990–1991 годов Сирия поддержала США. Но, несмотря на этот эпизод, в Вашинг­тоне всегда относились к династии Асадов со жгучей ненавистью. Получив в качестве военного трофея голову Саддама Хусейна, покончив с Муамаром Каддафи, американцы хотели и дальше пополнить свою коллекцию «скальпов» враждебных лидеров.

Интерес к Сирии главной финансовой супердержавы арабского мира — Саудовской Аравии — вытекает из наличия внутри ислама двух основных религиозных течений: шиизма и суннизма. Если рисовать картину уж совсем большими мазками, то в Саудовской Аравии есть шиитское меньшинство. Но власть в ней принадлежит суннитам. А основная шиитская держава мира — Иран — по совместительству является и мощным политическим конкурен­том Саудовской Аравии.

В плане политического влияния Сирия уже давно была «спорной территорией» меж­ду саудовцами и иранцами. Суннитов в Сирии — большинство. Но после прихода династии Асадов к власти все командные высоты в стра­не заняли их единоверцы — представители сравнительно небольшой шиитской религиоз­ной общины алавитов. Соответственно, в по­литическом отношении официальный Дамаск ориентировался на Иран — страну, которую считают своим соперником не только в Сау­довской Аравии, но и в Америке.

Короче, и у саудовцев, и у американцев были веские причины желать победы внутри­сирийским оппонентам Башара Асада. Но, к сожалению, на Ближнем Востоке ничего не бывает просто. Ударив по режиму Асада, Запад и его союзники создали необычайно благоприятные условия для лавинообразно­го роста влияния такого «несистемного по­литического игрока», как террористическая группировка ИГИЛ.

Вот как я вижу логику Путина: Америка — одержимый навязчивыми идеями безумец, который не знает, чего творит. Америка уни­чтожила Ирак как целостное и функционирую­щее государство. Америка превратила Ливию в территорию, которая является единой стра­ной скорее по названию, а не по существу. И вот сейчас Америка принялась за факти­ческое уничтожение Сирии. Противостоять этому можно, только оказав помощь режиму Асада — не очень привлекательному в прин­ципе правительству, которое, однако, на фоне ИГИЛ легко может показаться сосредоточием всех достоинств.

Наверняка у ВВП наличествуют и другие соображения: желание поддержать тради­ционного союзника и желание обозначить присутствие России в ключевом для мировой политике регионе Ближнего Востока. Но глав­ное, как мне кажется, это осознание Путиным той опасности, которую и для России, и для всего мира представляют силы типа ИГИЛ.

Однако трезвое осознание опасности — еще не гарантия принятия конкретных пра­вильных политических решений. Во Влади­востоке у Путина спросили: готова ли Россия участвовать в военной операции против ИГИЛ, если против этой группировки сложится меж­дународная коалиция? ВВП ответил: «Мы и так оказываем Сирии достаточно серьезную под­держку — и техникой, и подготовкой военнос­лужащих, и вооружением… Мы рассматрива­ем разные возможности. Но пока то, о чем вы сказали, еще у нас на повестке дня не стоит».

В последнем предложении приведен­ной выше цитаты меня настораживают сло­ва «пока» и «еще». Я не знаю, как мир может решить проблему ИГИЛ. Но я не хочу, чтобы российские солдаты воевали и гибли на Ближ­нем Востоке. У проблемы должно быть иное решение. Владимиру Путину стоит заняться его поисками.