Газета "Кишиневские новости"

Что в России — «Бег по кругу», то в Америке — «Идиш-джаз»…

В МИНУВШЕЕ воскресеньеАндрей Макаревич иСветланаСургановаспЕЛИ вБольшомзалеБиблиоте­кииностранной литературы наНиколоямской. Зал хоть и «Боль­шой», на самом деле маленький, человек на 200. «Доктор Лиза, ко­торую все знают и перед которой я преклоняюсь, собирается уже в третий раз ехать в Донецк, — рас­сказал Андрей Макаревич. — Лег­кораненые оттуда уже уехали, их увезли, а тяжелые остались. На это нужны деньги. Мы придумали такой концерт — Света Сурганова, я — в библиотеке, но там очень ма­ленький зал, поэтому мы решили, что основная история будет проис­ходить в Интернете. Planeta.ru сде­лала прямую трансляцию.

В обстановке, которую уже нельзя назвать здоровой, когда даже благотворительные и искренние поступки, несмотря на все «дежур­ности» о «музыке без границ» и «миру — мир!», чреваты попаданием в списки «национал-предателей из пятой колонны» и «врагов наро­да», мы с Андреем Макаревичем сумасбродно решили сегодня сделать вид, что все хорошо, и поговорить только о прекрасном накануне их с Сургановой замечательной благотворительной акции. Все-таки он не только легенда русско­го рока, человек-эпоха, поэт, художник, писа­тель и музыкант, но и народный артист России («пока еще» — как сам недавно грустно пошу­тил в одном письме), награжденный к тому же орденом «За заслуги перед Отечеством». Пока отечество, узурпированное «карьерными па­триотами», разбирается с собственной адекват­ностью, затянув частушку «а тому ли я дала?», и всерьез рассуждает, кого, чем и не зря ли на­граждало, и не забрать ли теперь все назад, как Крым у Украины, у самого артиста, как всегда, много свершенных дел и творческих планов. Несмотря на «вихри враждебные», он не отка­зывает себе в удовольствии не только всласть заниматься любимым делом, петь, музицировать и сочинять, но даже регулярно и расслабленно поигрывает в бильярд с друзьями на досуге. Вго­няя очередной шар в лузу, приговаривает: «Если не топчешь ты, то топчут тебя — это жизнь»…

✭✭✭

■ Андрей, отклик от людей на вашу с Сур­гановой благотворительную акцию именно такой, на который вы рассчитывали?

■ Да, все идет хорошо. Во-первых, мне нравит­ся, что делает Сурганова. Во-вторых, она легко принимает участие в таких затеях. А в-третьих, так как там маленький зальчик, то органично будет звучать именно акустический минима­листский вариант. Со мной будут играть наш скрипач, аккордеонист и, может, еще один мо­лодой музыкант. Я знаю, что Светлана в таком варианте тоже очень хорошо звучит. Ей пред­ложили, она согласилась, а я очень рад. Поми­мо всего я еще выставил лоты для благотвори­тельной продажи — номерной винил «Машины Времени», очень редкий, который мы писали на Abbey Road, хороший, хай-эндовский, в Гер­мании сделанный. Картину выставил, какие-то книжки. Думаю, это тоже поможет. Вообще, основной сбор средств идет в интернете — там будет и трансляция.

■ Твой недавний альбом-трибют «Облака» с песнями Александра Галича виниловой версии, однако, не имеет, хотя именно в этой работе жажда «вздоха винила» про­сто витает в воздухе…

■ Этого нет по двум причинам. Во-первых, пластинка писалась исключительно электрон­ным способом. Кроме живого аккордеона, все остальные звуки там изначально электронные. Теряется смысл в переносе такого звука на ви­нил. Винил хорош тогда, когда ты пишешь живые инструменты — симфонический оркестр или электрогитары. Во-вторых, я не рассчитывал на большой тираж, потому что, к сожалению, мало кто помнит сегодня, кто такой Александр Галич. А винил — довольно дорогая история сегодня. Если заказывать в той же Германии, то меньше тысячи экземпляров они не делают. А это мно­го на сегодняшний день. Если бы можно было заказать штук сто, я бы, конечно, это сделал, винил, безусловно, приукрасил бы аранжиров­ки, в которых я пытался максимально отойти от бардовского звучания и мелодекламации. Большое спасибо Леониду Каминеру, он заме­чательный электронщик и аранжировщик. Я ему этаким языком режиссера пытался нарисовать картину музыки, которую я вижу внутренним взором и хочу создать — что, как, где, почему эта гармошка должна быть расстроенной, по­чему она далеко, и должно быть ощущение, что идет снег… Но я не знаю, как это сделать! Леня говорит: я подумаю. А потом присылает мне три варианта ночью — как ты думаешь, вот тут идет снег? А эта нота фиолетового цвета?.. Это было на абсолютно интуитивных, легких движениях все сделано.

■ Поэзия, философия, эзопов язык и прямолинейно-обличительные образы пре­вратили песни «Машины Времени» в куль­товые памфлеты своего времени, да и сей­час порох не отсырел, если вспомнить твой недавний цикл песен-зарисовок «Хроника текущих событий». Но даже в далекие уже времена «технологического минимализма» всегда чувствовалось трепетное отношение к аранжировкам, которые, как и тексты, имели абсолютную самодостаточность и несли содержательно-эстетическую рево­люционность…

■ Мы всегда относились к аранжировке с жут­кой тщательностью, причем это было коллек­тивное отношение, а никак не мое. Еще в 70-е у Сережи Кавагоэ или Александра Кутикова оно даже было более пристрастно, чем у меня. Часто, сочинив мелодию и слова и думая, что основная часть работы сделана, мне хотелось уже как можно быстрее подарить это челове­честву. А Кутиков говорил: нет, подожди, это еще не песня, вот давай сделаем, чтобы было клево. И потом история показывала, что он прав. Не надо суетиться!

■ А в кино поп-рок-музыканты любят посни­маться, да? Форма забавы или дополнитель­ная творческая самореализация?

■ Если тебе что-то предлагает сделать чело­век, талантом которого ты восхищаешься, то он может попросить тебя просто постоять грабли подержать, и я знаю, что это все равно будет хорошо. Так зачем отказываться? А по-настоящему талантливых режиссеров, к со­жалению, у нас немного, как и вообще в мире. Если кто-то из таких великих будет мне что-то предлагать, я не найду в себе силы отказать. А просто абы у кого сняться, чтобы мою морду показали в кино, мне это совершенно не инте­ресно. У нас с профессионалами в любой об­ласти сейчас — от музыки до медицины — боль­шая проблема. Их нет, и их некому учить. В 90-е годы растеряли профессионалов, а новых не вырастили.

■ Хоть в кино ты и не «старый бард», но хотел бы узнать о твоем отношении тоже к достаточно расхожему суждению о том, что артист, мол, должен вовремя уйти со сцены. Согласен ли, что должен, и если да — то ког­да такое время наступает?

■ Нет никаких правил и конструкций. Каждый артист — это отдельная судьба, история, от­дельный свод правил и законов. Сколько лет Азнавуру? И никого ничем он не разочаровал. А «Роллинг Стоунз»! Они, конечно, уже не так скачут, как десять или тридцать лет назад, но тем не менее…

■ В прошлом интервью по случаю 60-летия в декабре ты, однако, высказался в том смысле, что быть «старым рокером» все-таки противоестественно, поелику это му­зыка молодых, а любое исключение только подтверждает правило…

■ А много таких старых команд, как «Роллинг Стоунз»? Немного. Мне кажется, артист, если мы говорим о настоящем артисте, не имеет права потерять способность видеть и слышать себя со стороны, как бы он ни любил свою профессию. И когда он видит, что планочка у него начинает падать, он просто не позволит себе дальше работать на сцене.

■ Есть ли «секреты» или особые «техники», чтобы не попасть в «сбитые летчики»? Кто-то пары сезонов не вытягивает, а другие десятилетиями даже не притормаживают, как вы, например.

■ Это никому не известно. Это сочетание огромного количества причин, каждая из кото­рых сама по себе может ничего не значить. По­чему артиста начинают любить? За что любят Мика Джаггера? Красивый? Нет. Поет хорошо? Да нет, как-то странно поет. Скачет здорово? Да, здорово. Но Джеймс Браун скакал так же, даже лучше. А в чем дело? А в том, что все вме­сте сложилось в легенду.

■ А стоит ли иногда идти «на поводу у пу­блики», подыгрывать ей или важны толь­ко собственные желания и амбиции, даже если они идут вразрез с тем, чего хотят по­клонники?

■ Если ты хочешь срубить денег и завтра со­скочить с этого дела, то подыгрывай, но знай, что это ненадолго.

■ Перед тобой когда-нибудь возникала та­кая дилемма?

■ Нет. И уже не будет, учитывая мой возраст. Никогда в голову даже не приходило. Другое дело, что в середине 70-х, когда эта музыка расцветала, «все было впервые и вновь», ког­да чуть ли не каждый месяц появлялись какие-то новые истории — психоделик, джаз-рок, симфо-рок, хэви-метал, панк… Мы все это впитывали, потому что были молодые, и все это отражалось на том, что мы сочиняем. Не потому что мы хотели быть модными, а потому что нам это дико нравилось. Мы еще не прошли весь процесс обучения к тому моменту. Но это и со­впадало с интересами и вкусами продвинутой хиповой публики, которая, собственно, на нас и ходила.

■ А сейчас? Хипари, которые не вымерли, по-прежнему вам верны. А кто из новых по­колений чаще встречается в фан-клубе «Ма­шины Времени» — хипстеры?

■ Публика меняется, и очень зримо. Те, кто хо­дит на наши джазовые эксперименты, на кон­церты «Оркестра Креольского Танго» — это все-таки не «машинская» публика. Это люди нашего возраста, которые любят джаз. А на «Машину» ходят очень разные люди — уже и второе и третье поколения, и дети, и внуки на­ших первых зрителей и поклонников.

■ Какое ощущение было в Лужниках в мае, когда ты смотрел со сцены на многотысяч­ную толпу на юбилейном концерте по слу­чаю 45-летия «Машины»? Там были и стар и млад.

■ Я был очень рад тому, что, как и всегда на больших наших концертах, была невероятно добрая атмосфера. Ни на 20-летии, ни на 30-летии, ни на 40-летии, ни сейчас не было ни одной драки! Не уводили каких-то в задницу пьяных людей. Было хорошо, тепло, были дети на плечах, все радова­лись. Был какой-то абсолютный празд­ник любви. Меня безумно радует, что у нас это есть.

■ Позитива сейчас-то вообще не хватает… А как здорово Кутиков распелся на старости лет! Просто дал фору Мику Джаггеру, если срав­нить ваш юбилейный гиг в Лужниках с их недавним в Гайд-парке!

■ Сашка сейчас много работает с группой «Ню­анс» со своей сольной программой, а там, кро­ме него, никто не поет, так что ему пришлось стать солистом. А потом, прости, мы все-таки помоложе «Роллингов» будем, ха-ха-ха!

■ А ты наблюдаешь, что в целом слушает мо­лодое поколение — например, твои дети?

■ Ваня мне периодически что-то приносит. Но, честно говоря, мне это не очень близко. Он занимается электронной музыкой, пишет киномузыку, работает с какими-то английскими некоммерческими режиссерами… Изначально я не могу понять музыку, которая складывается из кубиков, из набора лупов…

■ Но в аранжировке к твоим «Облакам» тоже использован набор лупов, сочная, свежая краска, да и диджейских ремиксов на песни «Машины» пруд пруди!

■ Я первый и последний раз эту краску попро­бовал (в «Облаках»). Мне этого хватило. Не от­рицаю никакие краски, но пользоваться только этим мне кажется несколько однобоким. По­тому что музыка — это несколько больше, чем набор лупов. Я гораздо больше люблю, когда музыка извлекается из живого инструмента.

■ Теперь каждый месяц чего-то нового не появляется, как ты ностальгировал сегод­ня по 70-м. Получается, все уже открыли-напридумали в музыке?

■ Все открыть невозможно. Лет через двад­цать, если человечество доживет до этого времени, возможно, появится что-то новое. Но я недавно совершенно неожиданно полу­чил дикое удовольствие — купил коробку со 100 дисками американских джазовых чартов с 20-х до 70-х годов прошлого века. Это только лучшие произведения! Каждый диск идет боль­ше часа. Можно сойти с ума — какое там коли­чество потрясающих мелодий, аранжировок, песен написано и забыто! Мне так интересно это слушать и в этом копаться! Там такие за­лежи! Как источник вдохновения для меня это очень сильная вещь… Вот поедем скоро в Аме­рику с программой «Идиш-джаз». Сто лет назад большое количество российских еврейских музыкантов, в основном из Одессы, бежали от грядущей революции в Штаты и написали очень много музыки. Многие произведения стали джа­зовыми стандартами и до сих пор популярны во всем мире: песня «Бай мир бисту шейн», кото­рая у нас называется «В кейптаунском порту», или «Барон фон дер Пшик», или «Старушка не спеша дорожку перешла»… Если бы авторы Цейтлин и Секунда знали, какие сотни миллио­нов принесет песня, они бы не продали ее за 40 долларов в 1932 году! Какие-то песни ста­ли легендами, какие-то забылись. Мы провели историко-культурологическое исследование с музыкантами из «Оркестра Креольского Тан­го» и записали пластинку из этих песен. Она получилась очень удачной, судя по тому, что нас зовут в Америку с этой программой и, как я понимаю, не на русскоязычную аудиторию.

■ В общем, куда ни глянь, настало время хо­рошо забытого старого?

■ Так же, как наша давняя песня «Бег по кру­гу» обрела (к майскому концерту в Лужниках) абсолютно новую жизнь. В 70-е было доволь­но много песен, которые мы просто не могли сыграть и спеть так, как было надо, — из-за от­сутствия мастерства, умения, каких-то инстру­ментов, из-за плохого аппарата. И только со­всем недавно, лет десять назад, послушав нашу концертную запись, я сам себе сказал: «Ну вот, пожалуй, меня, в общем, устраивает, как мы ра­ботаем на концерте». А до этого у меня все вы­зывало очень большие вопросы. Мы сами по­лучаем теперь удовольствие от старых песен, как от новых, а слушатели, особенно молодые, воспринимают часто все это как абсолютное и актуальное откровение.

■ Хорошо бы, чтобы это «актуальное от­кровение» осталось только в музыке! А то, глядишь, к вам опять приставят «искусство­веда в штатском» для душеспасительных бесед, как уже было с вами в 70-е!

■ Ладно, давай не будем скатываться в полити­ку, мне так все надоело!

Артур ГАСПАРЯН.