Газета "Кишиневские новости"

В этом году знаменитая оперная певица Любовь КАЗАРНОВСКАЯи ее муж Роберт РОСЦИСК отмечают серебряную свадьбу. Двадцать пять лет они вместе, поддерживают и дополняют друг друга. Но отношени­ям пришлось пройти проверку на прочность. Обвинения в предательстве родины, препоны со стороны властей, грязные сплетни – их любви ничто не помешало.

Он – элегантный, благородная внеш­ность, учтивость и манеры – настоящий ав­стрийский аристократ. Она – эмоциональ­ная, экспрессивная, открытая и, кажется, очень ранимая. Когда-то Роберта и Любу объединила одна страсть – музыка. Она пела на большой сцене, он был поклонником рус­ской оперы и импресарио в крупнейшем за­рубежном агентстве. Он очень хотел узнать получше эту удивительную страну под на­званием Россия. А она – встретить того единственного, с кем мир засияет всеми красками.

Любовь Юрьевна, вы верите в иде­альную любовь?

Любовь КАЗАРНОВСКАЯ: «Говорят, изначально Бог разделил человека на две половины – мужскую и женскую. Наша за­дача – найти в этом мире свою, потерянную часть. Мы с Робертом вместе двадцать пять лет. И у него был ко мне долгий путь, и у меня к нему. На момент встречи у обоих были се­рьезные отношения, но что-то не дало нам связать себя до этого узами брака. Навер­ное, в глубине души мы не были уверены в правильности своего выбора и ждали друг друга».

Говорят, найти свою вторую половин­ку — один шанс на семь миллионов…

Любовь: «Это очень трудно. Я уже не говорю про те браки, которые заключают­ся по расчету: у него деньги, у меня красота. А вот почувствовать человека сердцем – так, что все время хочется идти с ним рука об руку, – это безумная редкость. Но связующая нить быстро обрывается, если вы не желаете слушать и понимать другого человека. Люди как детали: они подтачиваются, подлажива­ются друг под друга. По жизни нам встреча­ются препятствия, препоны и разные быто­вые неурядицы, которые всегда отодвигают отношения от романтики. Не надо обращать внимания на такие вещи. Подумаешь, невы­глаженная рубашка или неприготовленный обед – мой муж говорит: «Плевать, я сейчас сам приготовлю». Хотя он этого и не любит. У меня то же самое: если я знаю, что нужно что-то для семьи, для дома, я это сделаю. Хотя могла бы использовать время на что-то другое: полежать с книгой, послушать хорошую музыку, сходить к косметологу. Преодоление эгоистических «натягиваний одеяла на себя» – это и есть то, что делает брак идеальным, а совместимость людей – все более радостной и полной. Если выстав­лять напоказ свое эго (А почему я должна? Пусть мучается! Пусть деньги зарабатыва­ет – я хочу этот бриллиант!), отношения рано или поздно упрутся в закрытую дверь».

Как вы с Робертом познакомились?

Любовь: «Разгар перестройки, 1989 год, рухнул «железный занавес». Мой, тогда еще не муж, Роберт работал в одном из веду­щих австрийских агентств по представлению молодых певцов. И он предложил своему шефу: «Я хорошо знаю русский язык, Рос­сию. Могу быть вам полезен в приглашении голосистых русских артистов на прослуши­вание в Венскую оперу». Тот обрадовался. Они побывали в самых известных театрах Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Одес­сы, прослушали сто сорок молодых испол­нителей. Из них отобрали одиннадцать для поездки в Вену. Среди этих счастливчиков была и я… И так вышло, что в зале Венской оперы в момент прослушивания совершенно случайно оказался знаменитый дирижер Ми­хаэль Хампе. Вместе с не менее знаменитым Гербертом фон Караяном он ставил «Тоску» на пасхальном фестивале. Во время моего пения этот человек вдруг бросается к Робер­ту и начинает что-то взволнованно говорить. Роберт подозвал меня и сказал, что Михаэль Хампе собирается организовать мне встре­чу с Караяном. Позже Роберт рассказывал: «Видела бы ты свое лицо! Ты так скептиче­ски ухмыльнулась: мол, где я и где Караян!». А я на самом деле с глубочайшим уважением относилась к Герберту фон Караяну, считала его одним из величайших современных му­зыкантов. Петь для него означало для меня почти то же самое, что петь самому Госпо­ду Богу! И вот на следующий день в офисе у Роберта раздался звонок. Звонила дирек­тор пасхального фестиваля фрау Бурхарт: «Господин Караян примет молодую певицу из России 8 марта». Меня предупредили, что обычно прослушивание длится две минуты. Потом он делает такой знак рукой: мол, все понятно, до свидания! Но расстраиваться не стоит. Главное, сам факт – прослушива­ние у Караяна!».

Сколько же вы пели в итоге?

Любовь: «Я приготовилась, взяла две арии: «Молитву Тоски» и сложнейшую Аме­лию из «Бала-маскарада». Она идет один­надцать минут. Я спела всю арию, Караян меня не остановил. Потом говорит: «Очень хорошо. А что есть еще?» Отвечаю: «Маэ­стро, еще я приготовила «Молитву Тоски». – «Давайте» – и делает два щелчка фотогра­фу. После моего выступления Караян сказал: «Спуститесь ко мне». А я даже не знала, как пройти со сцены в зрительный зал. Вышла за кулисы, пошла блуждать. Маэстро смотрит на часы, спрашивает у Роберта: «Где эта рус­ская певица?» Наконец я до него добрела, из­виняюсь, что задержалась. Он смеется: мол, ничего страшного. Спрашивает: «Любите ли вы «Реквием» Джузеппе Верди?» – «Обожаю, маэстро!» – «Что ж, тогда вы вместе со мной будете исполнять «Реквием» на фестивале в Зальцбурге. Кто представляет эту певицу? Вы, Роберт?». Так Роберт стал моим импре­сарио, а я получила свой первый междуна­родный контракт. Но, к сожалению, «Рекви­ем» мы исполняли уже в память о Караяне. Он скончался за несколько дней до открытия фестиваля».

Ужасная, просто мистическая исто­рия…

Любовь: «Да, мы с Робертом пришли на очередную репетицию и не заметили, что на здании вывешен черный флаг. Идем по коридору к кабинету Караяна, навстре­чу нам бросается фрау Бурхарт. «Вы к маэ­стро?! Разве вы ничего не слышали? Его не стало сегодня утром…» Шок. Я просто сползла по стенке. Когда на закрытии фести­валя вместе с Рикардо Мутти мы исполняли «Реквием», все зрители встали, у людей тек­ли слезы. Там, в зале, находилась вдова Ка­раяна – Элиетт, его друзья, ученики – все, кто обожал маэстро. И это было такое сильное эмоциональное потрясение – мне казалось, именно так и должен звучать «Реквием».

Правда ли, что вам тогда досталась подкова, которая стала вашим талисма­ном?

Любовь: «Да, это настоящая суздаль­ская подкова, которую привез в свое время Святослав Рихтер. Она лежала в кабинете Караяна – на счастье. В день моего высту­пления фрау Бурхарт дала эту подкову мне как дебютантке. Я ее прижала к груди – сразу как-то так тепло мне стало, спокойно. Ведь эту подкову держали в руках Герберт фон Караян, Мстислав Ростропович, Святослав Рихтер, певцы, дирижеры и многие другие выдающиеся музыканты. И, честно говоря, я не смогла с ней расстаться, увезла с собой. И она действительно принесла мне столько счастья и радости! Я брала ее на все свои важные премьеры, в самые ответственные моменты она всегда меня сопровождала. И когда на свет должен был появиться наш сын Андрюша, Роберт принес мне ее в ро­дильную палату».

Вы говорили про союз «деньги и кра­сота». А в вашем с Робертом случае – что получилось?

Любовь: «Творческий и человеческий союз. Я всегда мечтала, чтобы моим спут­ником жизни был творческий человек. У Ро­берта безумно много идей – по проектам, по планам – и мы их вместе воплощаем. Когда меня спрашивают: «А почему у вас с Робертом нет брачного контракта?», – меня это приводит в возмущение. Я не хочу «под­стилать соломку» под те отношения, которые называются любовью. Это значит, с первых дней я впускаю ложь в свою жизнь. Когда я читаю, как наши супермодели и красави­цы рассказывают в интервью о своих крутей­ших мужьях-бизнесменах, и я вижу лицо этой модели и этого бизнесмена, мне сразу ста­новится не по себе. Но Господь все видит. Если ложный посыл на отношения, все кон­чается быстро. Когда мы с Робертом позна­комились, стали говорить и просто не мог­ли «расцепиться языками». Обнаружились одинаковые пристрастия во всем: в книгах, певцах, музыке, кино. Первый звонок Робер­та из Вены длился час. Я сказала: «Это же безумно дорого! Ты вылетишь в трубу!» А он: «Плевать! Нам так интересно говорить!» Мы поняли, что мы по жизни «близнецы». Гово­рили все в один момент, одни и те же фразы, одинаково оценивали ситуации, людей. Со­впадали по всем пунктам. Это чудо, большая редкость, но это так. Мы – друзья и едино­мышленники по жизни!»

В советские времена брак с ино­странцем не очень-то приветствовали…

Любовь: «Да… столько нелицеприят­ных высказываний было в мой адрес! «Ро­дину продала! Столько хороших мужиков в России – чего ей надо? Дура!» Истории о себе слышала невероятные: будто бы я вы­шла замуж за какого-то старика, у которого кучи денег по углам. Наверное, Роберт при­прятал их в тот мешок, где лежали мои кол­готки со стрелками. (Смеется.) Я приехала в Вену с чемоданчиком, в котором был та­кой специальный пакет порванных колготок под брюки. Я с помощью крючка поднимала петлю. Роберт так хохотал! Он спрашивал: «А почему нельзя под брюки надевать целые?». Европеец, далекий от советских реалий! В результате мешок отправился в мусорное ведро. Огорчалась я недолго – в Вене с кол­готками проблем не возникало. На самом деле поступок «серьезного мужика» совер­шил Роберт. Когда мы попробовали распи­саться в Ленинграде, столкнулись с боль­шими сложностями. В ОВИРе сообщили, что я должна пригласить Роберта на подачу заявления, потом он должен уехать и ждать еще три месяца. И не факт, что дадут одо­брение на заключение брака. Мы не хотели расставаться. Роберт сказал: «А если ни­чего не получится? У тебя будут проблемы! Я не могу этого допустить. Давай попробу­ем зарегистрироваться в Вене». Мы отдали все документы. Единственное – нужно было разрешение от советского посольства, что оно не возражает против этого брака. И вот здесь начались всякие проволочки. Но Ро­берт повел себя жестко. Он заявил, что если не получит разрешения, то не будет делать никаких проектов в России. Когда чиновник в посольстве увидел, с кем Роберт собира­ется вступить в брак (а я была уже известной певицей, что называется, подающей надеж­ды), спросил: «А почему именно с ней?» Ро­берт ответил: «Ну извини, так получилось». (Смеется.) Тот: «Хорошая девочка, перспек­тивная. Она, наверное, карьеру решила де­лать?» Неприятные, обидные вещи… Но мой будущий муж все это стерпел, мы посмея­лись – у обоих все в порядке с чувством юмо­ра. Много разных глупостей мы слышали за своей спиной, но жили в эйфории своей любви, радости и не обращали внимания на сплетни. В Вене нас расписали. Я была одной из первых ласточек. Потом брак с ино­странцами стал модой!»

А как вы решали вопрос, где жить: в России или Европе?

Любовь: «А он по большому счету не сто­ял. Я сразу заключила контракты: Венская опера, Metropolitan Opera, Зальцбургский фестиваль. Нам удобнее было жить в Вене. У Роберта там квартира, он венец. Его мама живет напротив. Пока мы путешествуем, она смотрит за домом. Я совсем не хотела рвать с Мариинским театром, но ОВИР поставил условие – каждый раз, приезжая в СССР, опять получать визу в любую страну! У меня же был советский паспорт, разрешение на работу в Европе. И каждый раз продле­вать все это – страшная головная боль. Мой бедный паспорт напоминал по толщине кни­гу – туда вклеивали все новые и новые стра­ницы. Я поговорила с Валерием Гергиевым (художественный руководитель Мариинско­го театра. – Прим. авт.). Он был не в востор­ге, что уезжает ведущая солистка – я практи­чески оголяла репертуар. На какое-то время это сильно осложнило наши отношения. По­том мы встретились в Metropolitan Opera: он дирижировал «Отелло», я пела. Поговори­ли – так возник проект «Саломея», который стал моей большой удачей! Когда мне дали почетное гражданство Австрии, жить стало легче: я уже могла свободно перемещаться по миру».

Ваш сын родился в Вене?

Любовь: «Да, Андрюша – единствен­ный настоящий коренной венец среди нас. Роберт-то появился на свет в Америке (его родители работали там по контракту), я – москвичка. Когда Андрюше исполнилось три месяца, я заключила серьезный контракт с Metropolitan Opera. И мы решили сделать Нью-Йорк нашей средой обитания. Тогда я поняла, какого замечательного человека послал мне Господь в мужья. Он взял на себя большую часть бытовых проблем. Андрюша открывал глазки рано утром и начинал улю­люкать. А мне, чтобы нормально репетиро­вать, нужно было хорошенько высыпаться. И муж хватал коляску и уходил гулять с ма­лышом в Центральный парк. Потом сын не­много подрос, и мы отдали его в Manhattan school for boys – интернациональную школу, где обучались австрийцы, греки, французы. Самое забавное, что через десять дней все дети уже начинали говорить по-английски. Также он стал ходить в музыкальную школу, поскольку у него сразу же обнаружился от­личный музыкальный слух».

Но в итоге вы все равно вернулись в Россию…

Любовь: «Я очень привязана корня­ми к культурному генофонду своей стра­ны. И всегда ощущала сильную связь с Россией. Мой педагог, Надежда Мат­веевна Малышева-Виноградова – вдова профессора-пушкиниста Виктора Влади­мировича Виноградова, которая в свое вре­мя служила педагогом-концертмейстером оперной студии Станиславского, внушила мне благоговение перед XIX веком, который называли расцветом русской национальной культуры. И наша оперная школа – это про­должение традиций. Но главная причина опять-таки заключалась в Андрюше. Встал вопрос: где и как продолжать его музыкаль­ное образование? Покрутившись и «понюхав воздух» там и сям, мы поняли, что лучше, чем в России, образования не дают, это несрав­нимый уровень. В Америке сын занимался в Manhattan school of musik, она считается одной из лучших. Знаете, как там учатся дети? Система «Судзуки» – друг у друга. Там не знают, что такое постановка руки, индивидуальные занятия – всего тридцать минут в неделю. Здесь же Андрюше дали скрипку, и час педагог с ним работал. Мы не жалеем о своем выборе. У Роберта здесь масса интересных проектов, он востребо­ван. Он знает язык, понимает природу рус­ского человека, любит русскую культуру. У него никакой ломки не произошло, а вот у меня она была бы, если бы мы решили остаться в Вене. Помню, я сказала мужу: «Ты хочешь, чтобы я впала в депрессию?!» Вена – это город для обеспеченных пен­сионеров, красивый музей. Цюрих – еще хуже, респектабельная столица банкиров. Еще дождь льет постоянно. А в Москве, куда мы вернулись в конце девяностых, царило такое оживление! Тут все бурлило, откры­валось столько возможностей! К тому же тогдашний мэр, Юрий Михайлович Лужков, оказался моим большим поклонником. Такое большое количество концертов, интересных встреч, прекрасный круг общения! Олег Ян­ковский, Саша Абдулов, Сергей Соловьев. Когда я уезжала, их называли «открытиями», а к тому моменту они стали мэтрами. Мы выросли в одной среде, у нас одни ценно­сти, мы говорили на одном языке. В общем, это было счастливое время. Хотя и дефолт, и карточки, и масса всякого негатива…»

Ваш сын учится в Московской кон­серватории. Вы довольны его успеха­ми?

Любовь: «Он хороший, талантливый па­рень, но мы его все время подталкиваем. «У тебя такие условия, чтобы ты сложился как творческая личность! В двадцать раз лучше, чем у ребят, которые живут в общежитии, вынуждены добывать деньги на кусок хле­ба». Потому что я вижу иногда проявления лени: «Да ладно, мама. Я лучше завтра». Не­которым людям многое дано от рождения: внешность, способности, обстоятельства появления на свет. Но существует мнение, что дети успешных родителей творчески складываются очень трудно. Во многом это верно. Видя ореол благополучия, окружаю­щий семью, они считают, что так будет всег­да, без особого труда. Поэтому мы с сыном ведем очень серьезные беседы, пробива­емся к его нутру: «Андрюша, так нельзя, ты легкомысленно относишься к жизни». Федор Шаляпин говорил: «Я сын пьяницы, мужик от сохи, всю жизнь учусь. Я не просто эти зна­ния беру, я их выдираю из глотки!». И Сер­гей Рахманинов жаловался: «Федор опять меня замучил: сейчас приеду на дачу, буду заниматься сольфеджио и гармонией, с ним ни поспать, ни поесть». Так и должен прояв­лять себя человек творческий. Мы приходим в этот мир, чтобы учиться, и всегда должны быть открыты новым знаниям. Столько му­зыки, книг, разных исследований вокруг! И если вы постоянно находитесь в процессе познания – это и есть самое большое сча­стье».

Любовь Юрьевна, помимо концертов у вас немало интересных проектов, в том числе «Международная академия»…

Любовь: «Эта идея возникла два года назад. Мы решили соединить два прекрас­ных вида искусства – скрипку и голос. Два самых совершенных, из созданных Богом ин­струментов! Они учатся музицировать вме­сте – это школа! По сути, мы даем молодым талантливым исполнителям дорогу в про­фессию, предоставляя возможность высту­пить на большой сцене. Академии проходят по всему миру: Париж, Ницца, Барселона, Вильнюс. Подготовка отнимает много сил и времени. Порой по десять часов занима­емся с ребятами. А потом, после концерта, они, конечно же, еще хотят провести «разбор полетов»: что получилось, что нет. Но игра стоит свеч. У учителя должны быть ученики. И достигнув в профессии определенных вы­сот, надо передать свой опыт следующему поколению. Как мне Надежда Матвеевна го­ворила: «Я передаю тебе эстафету из века XIX в XXI». А носить свои знания в себе, ни с кем не делясь, – это грех».

Инна ЛОКТЕВА.