Газета "Кишиневские новости"

Крестьянский вождь Нестор Махно стал невероятно популярен, потому что обещал защитить деревню от города

Первое убийство он совер­шил совсем молодым. На суде хладнокровно выслушал при­говор: смертная казнь. Забо­лел туберкулезом и вряд ли собирался жить долго. Храбр был до безумия. Восхищенно рассказывали, что он преспо­койно разгуливал под пулями, как другие гуляют под дождем. Не терял спокойствия в бою. Но пьянел от первой рюмки.

Учился всего четыре года. Зато был прирожденным оратором и артистом. Но если задавали неожиданный вопрос, а он не знал, что ответить, то глотал слова и заикался. Оттого в принципе предпочитал объясняться языком оружия. Отступление и поражение его не пугали. Невероятно энер­гичный, поднимался вновь и вновь и упорно продолжал свое дело.

Знаменитый анархист и предводитель крестьянского повстанческого движения Нестор Иванович Махно родился в Гуляй­польской волости Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губернии. Пас­сионарная личность, он нашел себя в рево­люции. Спокойная жизнь была не для него.

НАЧИНАЛ С УБИЙСТВ И ГРАБЕЖЕЙ

Человек, от которого после революции зависела судьба юга России, не производил впечатления крупного политического лиде­ра. С виду неказист. «С землисто-желтым, не чисто выбритым лицом, с впалыми щека­ми, с черными волосами, падающими длин­ными прядями на плечи, в суконной черной пиджачной паре и высоких сапогах — он напоминал переодетого монастырского служку, добровольно заморившего себя постом».

Внешность обманчива. Нестора Ива­новича выдавали глаза: «Сначала я думала, что только мне делается страшно, когда он взглянет на меня своими серыми, холод­ными, стальными, прямо-таки какими-то гипнотизирующими глазами, но потом ока­залось, что самые заядлые разбойники-махновцы не выносили этого взгляда и на­чинали дрожать мелкой дрожью».

Под внешней холодностью и непод­вижностью лица кипели страсти, которые он скрывал. Но бешеные эмоции рвались на волю! Выросший без отца, юный Мах­но начинал еще при царизме в гуляйполь­ской группе «Вольного союза анархистов-хлеборобов». И сразу проявил склонность к насилию. Послужной список для совсем еще молодого человека внушительный: убийства, налеты, экспроприации.

Если в обеих столицах эсеры занима­лись политическим террором, то на местах боевые акции частенько вырождались в форменный грабеж. «Это был какой-то пси­хоз, — вспоминал один из старых революци­онеров, — какая-то массовая зараза. Банки, магазины устраивали электрическую сигна­лизацию, и эксы обрушивались на мелкие лавочки, на обывательские квартиры».

Судил его военно-окружной суд в 1910 году. Смертный приговор по мало­летству заменили каторгой. Махно недолго посидел в Екатеринославе, потом его пере­вели в Москву, в Бутырку, которую тогда именовали Всероссийской центральной тюрьмой. Держали в кандалах. Тюремная камера стала для него университетом. Он считал абсолютным злом любое государ­ство и любые партии. Ему нравились толь­ко, как он говорил, «простые труженики, не вкусившие еще городского политического яда». Иначе говоря, он желал быть един­ственным политиком в стране.

Махно освободила революция. Ранним утром 2 марта 1917 года он вышел из ворот Бутырской тюрьмы. Вернулся в родные ме­ста. Создал вооруженный отряд. Никого не спрашивая, объявил себя комиссаром Гу­ляйпольского района. И постановил испол­нить вековую мечту крестьянина: поделить всю землю поровну.

«ТЫ — НАШ БАТЬКО!»

Со временем Нестор Махно приедет к Ленину, чтобы объяснить главе советского правительства: крестьянство видит в рево­люции «средство избавления себя от гнета и помещика, и богатея-кулака, но и от слу­ги этих последних — власти политического и административного чиновника сверху». Деревня желала жить без города. В центре Гуляйполя Нестор Иванович держал речь перед крестьянами:

— Я революционер Махно. Я со своим отрядом несу смерть палачам свободы тру­дового народа Украины.

И когда он произносил эти слова, люди падали на колени в ужасе и страхе. Ему эта сцена понравилась. Крестьяне кричали:

— Отныне ты наш батько, и мы умрем вместе с тобою! Веди нас против врага!

Что представляло собой Гуляйполе тогда? Население: двадцать–тридцать ты­сяч человек. Несколько школ. И вот важная деталь: до революции Гуляйполе выступило против столыпинского закрепления земли в частную собственность. Покупать землю на родине Махно не желали. А Нестор Ивано­вич пообещал раздать землю — бесплатно и по справедливости. Он повел крестьян разорять помещичьи усадьбы, богатые ху­тора и процветающие хозяйства немцев-колонистов, которых в тех местах было немало. Забирали все, что хотели: скот, инвентарь. Остальное — сжигали.

Почему разворовали не все? В чем смысл уничтоже­ния чужой собственности?

А это и есть затаен­ная мечта тех, кто не пе­реносит чужого успеха: пусть все превратит­ся в пепел, лишь бы больше никто на этом не обогащался! Махно хотел, чтобы владель­цы мельниц и маслобо­ен отказались от своего имущества в общую поль­зу. А сельская беднота тре­бовала взорвать их или сжечь: «Прогоним власть, тогда построим новые».

В Гуляйполе был коммерческий банк. Нестор Иванович постановил: пусть банкиры перечислят деньги на революционные цели. Пришел в банк, предъявил подписанное им же постановление. Руководители банка по­смотрели на него. И выдали деньги.

«Деревня есть царство анархии, — за­писал в дневнике профессор Московского университета Юрий Готье. — Когда она спо­койна, то жить хорошо; когда она приходит в кинетическое состояние, спасайся кто может. Никто не хочет ничего делать; наш человек понимает свободу по-своему — как свободу от всякого дела и обязанности».

Нестор Махно оседлал восстание де­ревни против города. Крестьянское само­сознание строилось на уверенности в том, что городские жители — паразиты. А госу­дарство — зло. Идеал — это вольная жизнь, в которой вообще нет места начальству. Крестьянину никто не нужен: ни священни­ки, ни начальники, ни сборщики налогов, ни торговцы. Сами будем меняться с горожа­нами всем необходимым…

«Население требовало немедленного похода на город, чтобы разогнать засевших там ненужных, вредных для дела правите­лей», — вспоминал Нестор Иванович.

Он воспользовался невероятной актив­ностью разбуженных революцией крестьян. Дал выход накопившемуся в деревне на­пряжению. И внутридеревенская вражда превратилась в готовность перебить всех и каждого.

«Месть тем, кто рвет и топчет жизнь социально замученного, политическим на­силием изуродованного и духовно пора­бощенного трудового народа! — призывал Махно. — Больше не будет пощады врагам трудящихся. Пощады не будет никому».

Город боялся Махно. Деревня встреча­ла его с восторгом, потому что он раздавал землю, обещал избавить от налогов и хлебо­поставок. Он повсюду находил сторонников, которым по душе пришлись анархистские лозунги вольности и самоуправления. Кре­стьяне всей душей мечтали остаться вовсе без власти, которую страстно ненавидели саму по себе. Желали, чтобы их оставили в покое. Сопротивлялись всем, кто пытался забрать хлеб. На зданиях повстанческого штаба висели лозунги: «Власть рождает паразитов! Да здравствует анархия!», «Мир хижинам — война дворцам!»

КТО ПРИДУМАЛ ТАЧАНКИ?

Пулеметная тачанка вошла в историю как оружие Первой конной армии в Граж­данской войне. В реальности это Нестор Иванович посадил своих бойцов на тачан­ки. И создал мобильную пехоту, которая успешно противостояла регулярным воору­женным силам.

Тачанка — это немецкие рессорные четырехместные дрожки, на которые уста­навливали станковый пулемет. Махно рек­визировал дрожки у немецких колонистов. Вместе с хорошими лошадьми. Нестор Иванович с нескрываемым удовольствием вспоминал, как умело использовал этот вид оружия массового поражения.

— Гаврюша, возьми прицел! — прика­зывал Махно пулеметчику.

«Кучер поворачивал лошадей в нужном направлении. А Гаврюша словно присосал­ся к пулемету. Я крикнул Гаврюше: «Бей!» Пулемет «максим» заговорил как бы с за­держкой, но так метко, что ни один из напа­давших, разорванных пулями, не устоял».

Через много лет после его смерти среди европейской молодежи обнаружилось мно­жество поклонников Махно; их завораживал его бунтарский авангардизм. Нравилась его идея, что революция способна разгореть­ся из одного-единственного очага вооруженной борьбы, который нужно вовремя разжечь. Идеи Махно вдохновляли пылкие сердца молодых идейных анархистов, готовых до конца сто­ять за свои идеалы. Поклонником Несто­ра Ивановича стал знаменитый Дани­эль Кон-Бендит, самая популярная фигура парижских баррикад времен сту­денческой революции 1968 года.

А советскую власть дол­го преследовал страх перед кре­стьянскими восстаниями, гасить кото­рые так же трудно, как тушить загоревшийся торф: едва залили пожар в одном месте, огонь полыхнул в другом!.. И не отпускали пугающие воспоминания о неуловимой ар­мии Махно.

Один историк иронически заметил: это правда, что анархия — мать порядка. Если люди долгое время вынужденно живут в ситуации анархии, они сделают все, что­бы вернуть порядок. Так и произошло. На­смерть перепуганное анархией, символом которой стал Нестор Махно, наше общество осенью 1917 года выбрало самый жесткий режим из всех возможных.

Леонид МЛЕЧИН.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: В дерев­ню с Первой мировой войны вернулись люди, которые не хотели расставаться с винтовкой.

Первые статьи Леонида Млечина из серии: «ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВО­ЛЮЦИЯ. ГЕНИИ И ЗЛОДЕИ» читайте на сайте www.mk.ru.