Газета "Кишиневские новости"

Некролог Евтушенко должны были бы писать равные. Его кол­леги по редкой профессии «вла­ститель дум»: Вознесенский, Ах­мадулина… Эти трое собирали стадионы. Они тогда были у всех на устах. Увы, их уже нет.

Но и среди них Евтушенко был первым. Только он стал выше послов, выше министра иностранных дел. Он строил стратегический мост доверия между СССР и Западом. Де­лал всё, чтобы нас лучше понимали и меньше боялись. С ним встречались и даже дружили премьер-министры и президенты. Очень раз­ные господа — лидер США и лидер Кубы. К его стихотворению написал музыку гениальный Шостакович.

Мальчики и девочки со школьной скамьи бредили его стихами. Они и сегодня читали бы их наизусть, если бы знали о существовании такого поэта. Марш по Тверской 26 марта — это его знаменитые «Мальчики».

ДАВАЙТЕ, МАЛЬЧИКИ!

Я был жесток. Я резко обличал,

о собственных ошибках не печалясь.

Казалось мне — людей я обучал,

как надо жить, и люди обучались.

Но — стал прощать…

Тревожная примета!

И мне уже на выступленье где-то

сказала чудненький

очкарик-лаборантка,

что я смотрю на вещи либерально.

Приходят мальчики,

надменные и властные.

Они сжимают

кулачонки влажные

и, задыхаясь

от смертельной сладости,

отважно обличают мои слабости.

Давайте, мальчики!

Давайте! Будьте стойкими!

Я просто старше вас в познании своём.

Переставая быть к другим жестокими,

быть молодыми мы перестаём.

Я понимаю, что умнее —

со стыдливостью.

Вы неразумнее, но это не беда,

ведь даже и в своей несправедливости

вы тоже справедливы иногда.

Давайте, мальчики!

Но знайте, — старше станете,

и, зарекаясь ошибаться впредь,

от собственной жестокости устанете

и потихоньку будете добреть.

Другие мальчики,

надменные и властные,

придут, сжимая кулачонки влажные,

и, задыхаясь от смертельной сладости,

обрушатся они на ваши слабости.

Вы будете — предсказываю — мучиться,

порою даже огрызаться зло,

но всё-таки в себе найдёте мужество,

чтобы сказать, как вам ни тяжело:

«Давайте, мальчики!»

Эти стихи в день марша у памятника Пуш­кину мог бы читать молодняк. А кто-то, наблю­дая внезапное массовое жесткое задержание, возможно, сказал бы, что Евтушенко ошибся. Мол, власть давно перестала быть молодой, однако совсем не устала от собственной же­стокости. Даже наоборот — становится всё жесточе.

Но Евтушенко не ошибся. Да, человек с возрастом становится мудрее, терпимее. И поэт эти стихи написал о человеке. А власть бесчеловечна. Эти стихи не про неё. Она сразу после марша заколотила памятник Пушкину забором и даже не понимает, насколько это символично и бесполезно.