Газета "Кишиневские новости"

Наш спецкор своими глазами увидела последствия братоубийственной сирийской войны

Сирия вновь на первых полосах мировых газет. Теракты в Хомсе и Эль-Бабе, провинции Алеппо, где погибли 68 человек, прави­тельственные войска атакуют террористов ИГИЛ (запрещен­ная в России террористическая организация) в районе древней Пальмиры, взята стратегическая высота 939,5.

Наш специальный корреспон­дент проехала от Дамаска до Алеппо дорогой жизни и смерти, часть которой контролируется боевиками ИГИЛ, чтобы свиде­тельствовать: Сирия жива.

Очень скверная примета

Это была пятая моя поездка в Сирию. И единственный вопрос, который задавали дру­зья и коллеги, узнав, куда я опять еду: зачем? Далекая чужая страна. Далекая и чужая война. Зачем так рисковать собой? Я тоже хотела бы найти ответ, именно поэтому и взяла билет на самолет.

Единственный в неделю рейс в Сирию из московского «Внуково» полон, так что при­шлось выбирать окольные пути. От ливанского Бейрута до Дамаска часа три по занесенным снегом перевалам. Начинается метель, до­роги перекрыты полицией, наш военный джип скользит на поворотах. «Русские?» — это дей­ствует практически как пароль. Русских про­пускают без вопросов.

Зимой 2013 года почти все, кто прилетал тогда в Сирию, вынуждены были также доби­раться сюда из Ливана. По аэропорту Дамаска прицельно долбили «Градом». Я помню, как, выбрав прямой рейс, вжималась при посадке в кресло и молилась, чтобы пронесло.

Тогда казалось, что все — это конец, Си­рия не устоит, Дамаск падет, Асада уничтожат, а что будет дальше… Хорошего никто не ждал. Чудес не бывает.

Нынешний Дамаск, спустя полтора года после начала российского военного присут­ствия в Сирии — лично Асад попросил об этом лично Путина — типичный ближневосточный город, с многолюдием на улицах, очень деше­выми, несмотря на войну, торговыми лавками, с модным вертящимся рестораном на послед­нем, 15-м этаже 5-звездочной гостиницы, луч­шей в столице.

«Такой вертящийся ресторан есть только у нас и в Москве», — хвалится мой друг, мест­ный журналист Анас, мы знакомы с ним уже три года, многое вместе пережили. Теперь сидим и курим кальян. Хорошо.

Хорошо, когда не стреляют.

Но приметы не только горячей, но и хо­лодной войны с Западом налицо. Никакие иностранные платежные системы в Сирии по-прежнему не работают, как у нас в Крыму в 14-м году, банкоматов, кроме своих, сирий­ских, которых очень мало, здесь нет, огром­ные очереди стоят, чтобы получить наличку в банке. Также все еще не вернулись в Дамаск и западные посольства — не из-за соображе­ний безопасности, думаю, это часть игнора по отношению к Сирии, громкое «фи» политике страны и бессилие от того, что ее не удалось сломать. Люди вынуждены ездить в Ливан, чтобы получить визы.

Я прошу невозможного — попасть в Алеппо. Самый большой город Сирии, мно­гомиллионный мегаполис когда-то, который продержался под террористами четыре года и был освобожден совсем недавно, при рос­сийском военном участии.

Ночной дозор

Последняя пара сотен километров дороги в Алеппо простреливается боевиками ИГИЛ. Из примерно тысячи машин, ежедневно везу­щих грузы в Алеппо, десять туда не доезжают. Это статистика.

При нас подстрелили два авто, огром­ную фуру с мандаринами и белую легковуш­ку, обогнавшую нас минут за десять до того на повороте.

Ржавые остовы догоревших автомоби­лей и пассажирских автобусов оттаскивают с обочин в пустыню: там жаркий климат быстро превратит металл в труху.

Хорошо российским телевизионщикам, их забрасывают в Алеппо военными бортами, плохо российским телевизионщикам — они не видели того, что видели мы. Вырванные взры­вами и сожженные оливы, ветви мира — кому они мешали, это ведь были просто деревья. Летим на скорости 150. «Позывной – Гастел­ло!» — хлопаем по плечу нашего водителя Ах­мета, который, не разбирая дороги, то и дело выскакивает на встречку, лавируя между гру­зовиками и шальными пулями.

Надо успеть засветло, днем единствен­ную трассу на Алеппо контролируют между­народные бригады — суровые бородатые мужики из ливанской «Хезболлы», иранских подразделений «Стражей исламской револю­ции». Блокпосты через каждый десяток кило­метров. На ночь во избежание лишних жертв дорога перекрыта.

«ДАИШ», — тычет пальцем наш сопрово­ждающий доктор Дауд на темную точку где-то в бескрайних песках. «Пять километров, и там ДАИШ», — поясняет он.

Только не говорите сирийцам «ИГИЛ», они не поймут. В арабском мире название этой террористической группировки ДАИШ. Оно тоже представляет собой аббревиатуру «Исламское государство Ирака и Леванта», но при этом еще и созвучно с местным понятием «опущенные», то есть не крутые бандиты, а те, над кем издеваются, глумятся. Одним словом, слабаки.

Понятно, что боевики ненавидят это сокращение — ДАИШ — и, как обычно, от­резают языки и головы тем, кто его произ­носит.

В марте 2015-го Межрелигиозный совет России на своем заседании в Госдуме тоже принял решение отказаться от аббревиатур ИГ и ИГИЛ в пользу ДАИШ, так как эти понятия дискредитируют не только ислам, но и вообще любое государство. Но ребрендинг не удал­ся, к сокращению ИГ все давно привыкли. А бывший президент США Барак Обама в одной из речей даже произнес слова ДАИШ и ИГИЛ (ISIS) с паузой, через запятую, вероятно, ему доложили, что это две разные террористиче­ские организации.

…Алеппо прорастает из пустыни беско­нечными заводскими корпусами, трубами, ги­гантскими пустыми цистернами. Когда-то это был главный промышленный центр Сирии.

Восточные районы города. Все та же трупная серость домов, хотя кое-где сохнет на разбомбленных балконах на веревке ниж­нее белье, женщина в хиджабе выбивает ко­вер во дворе. Объясните мне, вот как можно выбивать ковер в двух километрах от линии фронта?!

Свои среди чужих

Четкий водораздел, будто две половинки от разных фотографий. Мы и они. Демаркаци­онная линия прекращения огня. Разрушенный дом. А через дорогу — работающее колесо обозрения в парке. Дети занимаются спортом на стадионе. «Тренировка шла, мы объясняли ребятам: вот здесь тренируйтесь, а за ту ли­нию в нескольких метрах уже нельзя заходить, потому что туда дотянутся снайперы террори­стов», — буднично рассказывает Ахмет Ман­сор, глава Комитета спорта Алеппо.

Армия оказалась не приспособленной к уличным боям гражданской войны. Невоз­можно подготовиться к тому, что брат идет на брата, а вчерашний сосед и товарищ, совер­шив намаз, дает автоматную очередь в спи­ну. Если бы знать, какая она будет, эта война, заранее… Оружие осталось еще советское, с 60-х годов, — старые «калаши», старые само­леты…

Но как такое могло случиться, что бое­вики идеальным геометрическим квадратом сгруппировались в одном районе города?

«Просто война в Сирии готовилась лет за десять до того, как началась; восточные кварталы Алеппо — самые бедные, Саудов­ская Аравия начала вкладывать деньги в строительство исламских школ для бедня­ков, медресе, мечетей, они завозили свои учебники, программы, по которым учили детей. Десятилетие понадобилось для того, чтобы вырастить из малышей настоящих фа­натиков; потом, конечно, к ним добавились наемники из разных стран, пробравшиеся в Сирию через практически не охраняемую границу с Турцией», — рассказывает Илия Самман, член политбюро Сирийской нацио­нальной социалистической партии. СНСП — тоже оппозиция, но официальная, у них есть несколько мест в парламенте.

Они — вторая по величине после правя­щей БААС партия в Сирии. Выступают за из­менение Конституции и смену власти, но де­мократическим путем, и при этом прекрасно понимают, что в сегодняшней ситуации за­менить Башара Асада невозможно, потому что нет того, кто сможет и готов нести от­ветственность за происходящее.

Иди и смотри

Вода в Алеппо стоит 3 доллара за 1000 литров. Все источники захвачены в приго­родах ДАИШ, вода ушла не через каналы, а в землю, затопила близлежащие села, но в самом городе ее нет.

Купленной воды хватает ровно на две недели. Вода дорога, если учесть, что сред­няя зарплата в Алеппо 60 долларов в месяц и работы нет, нет торговли на рынках, которые годами удерживались боевиками и были за­минированы ими при отходе.

«Проверено. Мин нет», — написано на чистом русском при въезде в Старый город. Все восточные базары похожи друг на друга только в хорошие времена.

На развалинах рынка до сих пор пахнет гарью. Свисают разорванные электрические провода, внизу — обрывки растяжек. Прямо в кучу свалены пустые гильзы и пропитанные оружейным маслом хвосты от мин.

Я беру себе на память как сувенир боль­шую гильзу, буду дома ставить в нее цветы. И еще хвост от мины — просто так.

Сопровождающий доктор Дауд тянет меня за собой.

«Look, look», — повторяет он по-английски, будто бы и не знает других слов: «Смотри, смотри».

Он рассказывает о том, что когда-то у него было три магазина и он был обеспечен­ный человек. «Смотри, смотри…» Темный провал в стене, обугленная комната с раз­грабленным сейфом, с разбросанными по полу бухгалтерскими книгами. Я понимаю, что это все, что осталось от его лавки.

Он гладит эти изнасилованные, зага­женные стены, как мать новорожденного ребенка, затем ведет меня в другую лавку, и еще в одну… Лавки похожи как братья; я пытаюсь сказать, что я уже все тут увидела, но вдруг понимаю, как это важно для него — быть здесь, трогать, чувствовать, вспоми­нать… «Look, look».

«Я обязательно отстроюсь, не пройдет и 20 лет», — обещает мне доктор Дауд. Да­лись им эти двадцать лет… В одном из бес­численных закоулков базара на сломанных стульях сидит группа мужчин, в потертых пальто, в старых шарфах. Это друзья Дауда, тоже лишившиеся всего. Они ждут работни­ков, чтобы начать ремонт, терпеливо и не­спешно — двадцать лет впереди все-таки.

Один из них, Наил, хорошо говорит по-русски. У него жена из наших, но сейчас она в России с детьми.

Луч солнца пробивается сквозь взор­ванный купол рыночной мечети. «Террори­сты не пощадили свою мечеть тоже, а ведь они сами мусульмане», — говорю я Наилу. «Какие они мусульмане, свиньи они», — про­износит он самое страшное на востоке ру­гательство.

…Нищий старик на руинах базара про­сит милостыню. Дети тащат домой «добы­чу» — полное ведро воды. Самый крайний магазинчик уже открыт, там продают свежие яйца, три десятка в картонном контейнере — самый ходовой товар в Алеппо.

Пробитая автоматными очередями же­лезная крыша над старым рынком — как кар­та звездного неба.

Екатерина САЖНЕВА, Дамаск—Алеппо—Москва.