Газета "Кишиневские новости"

И все-таки, есть ли в популярной мед­ленной и лиричной «Жестокой любви» Киркорова плагиат на некогда не ме­нее ходовую электронную композицию Symphonic  Space Dream?А чего, брат­цы, гадать — не проще ли обратиться к профессионалу, скажем, прекрасному композитору Владимиру ДАШКЕВИЧУ?Он по нашей просьбе прослушал снача­ла Маруани, потом Филиппа, ну и с ходу разложил все по полочкам… и даже наи­грал на рояле по телефону, развивая тему (жаль, вы не услышите!).

— Подобные вещи — самые скользкие в плане постановки диагноза «плагиат». Ну что я слышу у Маруани? Типичная фа-минорная секвенция. Сейчас Киркорова слушаю. Так, всё, хватит (спустя три минуты). Припев у Киркорова сходен, но перенесен с фа мино­ра в си-бемоль минор. Но тут дело вот в чем — этот припев нельзя назвать мелодией, это абсолютно типичная, ходовая секвенция, ха­рактерная для многих припевов такого рода песен. В этом жанре таких секвенций можно набрать сколько угодно.

— Но секвенционный ход одинаков?

— Практически да. Но тем не менее я бы это плагиатом не назвал. Если мелодия была бы взята из запева — это другое дело. (Играет на рояле.) А тут я больше 7–8% заимствования не натянул бы, а это — не плагиат.

— Но поклонники слышат именно при­пев, он самый сладенький — па-па-па-па- па…

— Поклонники отмечают схожесть, но есть законы музыки. Мелодия идет в запевной части. В припеве идет — развитие темы. А раз­витие очень часто аналогично. Эту секвенцию (играет) можно продолжать до бесконечности, господи, да у симфонистов сколько угодно та­ких случаев встречается. А в попсе — вообще сплошь и рядом. Вот Таривердиева, когда он якобы заимствовал у Лея, обвиняли серьез­нее — речь тогда шла о мелодии, а не о при­певной части, привязались к схожести первых звуков и дальнейшему романтическому раз­витию… О чем это все говорит в слу­чае с Киркоровым? Мелодический ресурс жанра стоит на нуле. И они толкутся в одном и том же интонационном болоте. Это болото не рождает новых ви­дов мелодического озарения. Все это — инерционное пись­мо. Вот идет по инерции триви­альный секвенционный ход — и повторяется он до бесконечности.

— Но слушатель воспринимает припев как мелодию, вот в чем пробле­ма…

— И это неправильно, потому что мело­дия — это как свой дом не перепутаешь с до­мом соседа. Настоящая мелодия возникает очень редко, даже такая, как Besa me Mucho, — и черта с два ты сделаешь заимствования из нее, настолько она самоцельная, в любом пла­гиате все равно обозначит свое лицо. А в слу­чае Маруани—Киркоров никакого лица нет.

— Ну а в случае с Таривердиевым, с его «Песней о далекой родине» и шляге­ром Лея?

— Ну никакого там не было пла­гиата, конечно. Можно тут не со­мневаться. Микаэл, допустим, находился под влиянием фран­цузской шансонной романтиче­ской мелодики, но он настолько яркий сам по себе мелодист, что везде ощущается его соб­ственное лицо. А в нашем слу­чае — это такая пустышка, которая промелькнула и ушла. Такие сканда­лы рождаются из ничего. Композитор — человек, который строит форму. Как Шуберт в маленькой песне Ave Maria выстраивает божественную форму… но таких композито­ров можно перечесть, взяв лишь несколько комплектов рук. Но потом из этого товара делается секонд-хэнд, перешивание под себя. С чем мы и имеем дело. А само поня­тие секонд-хэнда отрицает как плагиат, так и авторство.

Ян СМИРНИЦКИЙ.