Газета "Кишиневские новости"

Выживший в авиакатастрофе на Ямале: «После падения спаслись четыре человека. Но один парень не дождался спасателей. Скончался через 15 минут»

21 октября на Ямале потерпел кру­шение вертолет Ми-8 авиакомпа­нии «Скол», на борту которого находились 19 пассажиров и трое членов экипажа. Вертолет перевозил вахтовиков по маршру­ту Сузунское месторождение — Но­вый Уренгой. В результате авиака­тастрофы погибли 19 человек. Трое выжили.

Выживший Алексей Веремьев: «Поначалу было страшно летать. Потом привык. Теперь, наверное, опять будет страшно»

42-летний Алексей Веремьев, один из трех выживших в той авиакатастрофе. Родом мужчина из поселка Целинное Курганской области. До родного села Алексей еще не до­брался. Когда доберется — неизвестно.

— Я до сих пор в больнице Нового Урен­гоя нахожусь. Операцию жду. Потом — реа­билитация. А дальше как пойдет. Врачи пока не дают никаких прогнозов, — спокойно начал беседу Веремьев.

Удивительно, что человек, который нахо­дился на волосок от смерти, никого не винит в происшедшем, никого не осуждает.

— Как вы себя чувствуете?

— Уже лучше. У меня диагностировали перелом бедра и ушибы по мелочи. Так что все нормально. Жить буду.

— Страшно было летать на вертоле­тах?

— Поначалу было страшно. Потом попри­выкли. Но сейчас, видимо, опять будет страш­но. Часто боковой ветер мог шатать технику. Сильно нештатных ситуаций я не припомню. Первый раз в такую передрягу попал.

— Авиакомпания «Скол», чей вертолет разбился, — единственная компания, ко­торая выполняла внутренние рейсы?

— Внутренние рейсы выполняли и дру­гие авиакомпании. Но вертолеты, на которых перевозили рабочих, одинаковые. Новой тех­ники там нет.

— Между нефтяными месторожде­ниями только вертолеты летают?

— Только вертолеты. Площадок для са­молетов там нет.

— Жизни пассажиров страхуют перед вылетом?

— Я никогда не задумывался об этом. И не интересовался этим вопросом. Сейчас нам выдали документы, что мы все были застра­хованы. Не знаю, насколько это правда. Еще не разобрался.

— Компенсацию обещали выпла­тить?

— Никто не обещал, но я в Интернете прочитал, что губернатор Ямало-Ненецкого округа обещал пострадавшим выдать по 500 тысяч рублей. По страховке это или нет, так и не понял.

— Все выжившие в той авиакатастро­фе в больнице или кого-то уже выписа­ли?

— Все ребята еще в больнице. В сосед­ней палате мой товарищ по несчастью лежит, Дмитрий Верзилов.

— В разбившемся вертолете было много ваших знакомых?

— Там были почти все мои знакомые. Я не знал только членов экипажа.

— Расскажите, как устроен внутри пассажирский вертолет? Там предусмо­трены ремни безопасности?

— Большая часть пассажиров сидит на длинной откидной лавке, которая располо­жена вдоль всего салона. Ремни безопасно­сти там есть. Можно пристегиваться. Можно не пристегиваться. Никто за этим не следит. Пилоты не объявляют ни о взлете, ни о посад­ке. Бортпроводники тоже отсутствуют. Это же вертолеты для рабочего класса. Погрузились и полетели. Каждый сам за себя.

— Пилоты объявляли о нештатной си­туации по громкой связи?

— Нет. Пилоты в грузопассажирском вер­толете из кабины вообще не выходят. Да и как там объявлять, если в салоне стоит такой гул, что невозможно докричаться до ближайшего соседа — ему надо в ухо кричать, чтобы он что-то услышал.

— Алексей, когда вы поняли, что с вер­толетом случилось что-то неладное?

— Через полтора часа и понял. Вертолет тогда стал как-то странно вилять, его силь­нее затрясло. Но я даже представить не мог, что он падает. Поверьте, не так я себе пред­ставлял падение. Я тогда подумал: наверное, ветер усилился. Ведь вертолет и до этого момента трясло, вилял он слегка, но здесь штормить стало в разы сильнее. То, что воз­можна нештатная ситуация, я понял, когда в салон выбежал один из членов экипажа и стал подключать какой-то прибор. Нам он ничего не говорил, даже жестами не объяснился. Но выглядел он обеспокоенным.

— Между собой пассажиры хоть же­стами переговаривались?

— Нет. Все притихли. Паники особой я не наблюдал. Гул в салоне поднялся еще более сильный. Многие сидели в наушниках и во­обще не реагировали на происходящее.

— Один из выживших рассказывал, что люди бросились писать SMS?

— Я ничего подобного не заметил. Лично я ничего не писал.

— Что потом происходило?

— Как такового момента падения и удара я не почувствовал. Отрубился в какой-то мо­мент. Потерял сознание. Даже не помню, как это произошло. Последнее, что я помню, — как лавка стала уходить из-под меня. Я схва­тился за нее и отъехал вместе с ней. Потом все. Провал. Больше моя память ничего не за­фиксировала. И слава Богу. Я очнулся, когда машина лежала на боку на земле. Меня чем-то придавило. Кое-как я вытащил ногу, дополз в более-менее свободное место, уселся и начал звонить в МЧС.

— После падения остальные выжив­шие подавали какие-то сигналы?

— Первым, кого я увидел живым, оказал­ся Дима Верзилов. Я как мог подполз к нему, спросил, не звонил ли он в МЧС. Он сказал, что не успел еще. И тогда я стал набирать но­мер.

— Вы сразу поняли, что практически все пассажиры погибли? Или не сразу со­образили, что произошло страшное?

— Это покажется странным, но сообра­жал я хорошо. Голова была очень спокойная. Первое, что стал делать, — кричать: мол, есть кто живой?! Большая часть тел сместились к кабине пилота. Вот там была тишина. Никто не издавал никаких стонов, хрипов… После падения выжили четыре человека. Но один парень не дождался спасателей. Скончался через 15 минут. Хотя мы его очень просили не умирать…

— Долго ждали помощи?

— Шесть с лишним часов. Был сильный туман, наш вертолет не подавал признаков жизни. Спасатели никак не могли определить место падения. И мы не могли подать сигнал бедствия, сообщить точные координаты, по­светить чем-то, в конце концов.

— Что вы делали все эти 6 часов?

— Разговаривали со спасателями. Уго­варивали еще одного выжившего, молодого парня Валеру Светличного, подать хоть какой- то сигнал, чтобы нас заметили. Он единствен­ный из нас мог передвигаться. Тот парнишка все никак не мог найти спичек, телефоны у нас сели, посветить фонариком тоже не могли… Мы только потом поняли, что он плохо сооб­ражал, находился в состоянии шока. Свет­личный выбрался из вертолета и долго ходил вокруг машины, повторял: «Как же так? Как же так?».

— На улице очень холодно было, вы ведь могли замерзнуть?

— Понятия не имею, как там было на ули­це. Мы с Верзиловым из вертолета не вылеза­ли. Не могли пошевелиться. Так и пролежали внутри 6 часов.

— Вы успели написать SMS близким?

— Я сдуру позвонил родным. Волновался, что пропадет билет домой. Вот, позаботился об этом. Предупредил их, чтобы сдали билет. Денег ведь лишних нет. Кто же мне все рас­ходы оплатит? Видите, насколько хорошо го­лова работала.

— Работа на Севере стоит того, чтобы так рисковать?

— На Ямале платят хоть что-то. У меня на родине нет работы за такие деньги.

— За какие деньги?

— Вахтовики зарабатывают 50–60 тысяч рублей в месяц.

— Позже вы анализировали ситуацию. Никаких предчувствий не было перед по­летом?

— Все это глупость — предчувствия, зна­ки… Человек не может знать, где его настигнет смерть, иначе не было бы несчастных случаев. Нет, у меня не было никаких предчувствий. Я летел домой. Думал об этом. Пребывал в от­личном настроении.

Вахтовик: «Вертолету не хватило топлива?»

Второй наш собеседник — вахтовик с Се­вера. С погибшими ребятами работал на Яма­ле. Имя свое мужчина попросил не называть. Боится лишиться заработка.

— Вертолеты на Ямале действительно старые?

— Бывало, летишь на таком вертолете и слышишь свист изо всех щелей, кажется, пол вот-вот провалится, внутри все трясется. Я вот через месяц туда вернусь, посмотрю, может, изменилось что. Хотя ребята, которые сейчас там работают, считают, что изменений, даже после трагедии, не предвидится. Когда кто-то из наших на днях намекнул руководству, мол, страшно летать, ему ответили: «Не нравится — не летай. На твое место желающих полно».

— Сами летчики не боятся пилотиро­вать такую технику?

— С летчиками мы эту тему не обсуждали. Но специалисты говорят, что Ми-8 вроде на­дежный вертолет, если его эксплуатировать правильно, проводить регламентные работы, отслеживать ресурсные показатели.

— Трудно устроиться вахтовиком на Север?

— Простым рабочим устроиться просто. На Севере сумасшедшая текучка, молодые там не задерживаются, поэтому для низов вакансий вовсе полно. Это до руководящего звена там не доработаться, карьеру на Севе­ре не построишь. А обыкновенным рабочим — добро пожаловать.

— Сколько платят за одну вахту рабо­чему?

— На одной вахте, которая длится от по­лутора до двух месяцев, можно заработать и 150 тысяч рублей. Месячная зарплата вахто­вика — в районе 60–80 тысяч рублей. Вообще, вахта должна длиться не больше 30 дней. Но обычно люди задерживаются до двух меся­цев. Один наш товарищ как-то проработал три месяца без выходных. Очень ему нужны были деньги. Потом скончался. Тогда стали жестче контролировать этот процесс. Вооб­ще, денег на Севере полно, нефти хватает. На одном месторождении мы добываем до 700 кубов нефти в день, это большие деньги. Там десятки месторождений. Вот и подсчитайте прибыль.

Вдова Наталья Токарева: «Мы 12 часов ехали на катафалке с гробом»

Один из погибших вахтовиков — 38- летний Николай Токарев из крошечного села Усть-Тарка в Новосибирской области. Дома его не дождались жена Наталья, дочь и сын. На Севере мужчина работал автоэлектриком больше 15 лет.

— Компенсацию за погибшего вам вы­платили?

— Пообещали заплатить компенсацию, но пока тишина. Когда мы узнали о трагедии, нам позвонили и сказали, что все организуют: на опознание нам ехать не придется, гроб до­ставят, похороны оплатят. Но за все пришлось платить самим — и на опознание ехать, и гроб до места доставлять. В Уренгой мы полетели за свой счет. Из нашего села добрались до Омска. Это 200 км. Потом долетели до Мо­сквы. Там ждали пересадки на рейс до Ново­го Уренгоя еще 8 часов. Там нас поселили в общежитие. Обещали организовать встречу с директором предприятия, но встреча почему- то сорвалась. Еще меня удивило, что к нам приставили конвой, даже не разрешали об­щаться с родственниками других погибших. Обратно нас отправили рейсом до Тюмени. А оттуда мы на катафалке, вместе с гробом, ехали 12 часов до своего села.

— Вы знали, на каких вертолетах ле­тал Николай?

— Конечно, он рассказывал, жаловался. Вот и в прошлом году он чудом уцелел. Гово­рил, что должен был полететь на Ми-8, но не попал на рейс. Тот вертолет разбился. Тогда тоже погибли люди. Но, видно, от судьбы не уйдешь.

— Когда вы разговаривали с супругом последний раз?

— Накануне его вылета. Коля как раз в вертолет садился. Совсем не переживал, го­лос его был спокойным. Мы договорились со­звониться утром следующего дня. Но на дру­гой день телефон его был уже недоступен.

По количеству погибших авиаката­строфа на Ямале стала самой крупной с участием вертолетной техники за послед­нее время. Следственный комитет России возбудил уголовное дело по статье «Нару­шение правил безопасности движения и эксплуатации воздушного транспорта, по­влекшее по неосторожности смерть двух и более лиц» (статья 263 УК). Подозревае­мые в деле пока отсутствуют. Предпола­гаемых причин катастрофы в настоящее время три: неблагоприятные метеоусло­вия (сильный туман), отказ техники и на­рушение правил безопасности полета. Ни одна из них пока не стала приоритетной.

Ирина БОБРОВА.