Газета "Кишиневские новости"

Борис Моисеев сдержанно хло­пал из партера феерическому Ни­колаю Баскову на премьере шоу «Игра». В какой-то момент даже показалось, что дай Боре кирпич, и он бы запульнул им на сцену, пока туда салютом из цветов сы­пались букеты, и вышел бы вон, громко хлопнув дверью. Маэстро могло показаться, что идея его былого не менее феерического шоу «Борис Моисеев и его леди» слямзилась в новоиспеченную ба­сковскую «Игру» — без «здрасьте-подкрасьте» и прочих церемони­альных формальностей. Хотя Боря должен был понимать, что эти леди ведь вездесущи. Тем более в ТАКОЙ игре: шоу-бизнес — ковар­ная стезя. Поэтому Боря хлопал. Сдержанно. Пытался, видимо, по­нять, простить и из зала не вышел до финального аккорда.

«Филипп, не надейтесь!»

В каждой из шести частей этого не просто шоу, а многоактного спектакля бенефициант, «зо­лотой соловей России» в обязательном по­рядке пел дуэт с кем-то из своих «соловушек». В «Маскараде» — с Валерией в маске («Сохранив любовь»), в «Поиске» — с Софи в ракушке («Ты — мое счастье»), в «Театре» — с «Джульеттой» Алиной Август («Ждать тебя»), в «Империи» — с роскошной «Клеопатрой» Таисией Повалий («Ты далеко», «Отпусти меня»), в «Варьете» — в постели с Натали («Николай-Николай»), а в фи­нальном «Триумфе» поп-император, разумеется, мог слиться в экстазе творческого соития только с императрицей эстрады Ириной Аллегровой. Премьерный дуэт «Цветы без по­вода» дал жирный повод искупать «монарших» персон оглушительной овацией и цветочным дождем.

Все остальные «леди Баско­ва» безумствовали в зале — их были тысячи! Его целевая, так сказать, аудитория — всех возрастов, со­циальных слоев, образовательных уровней и даже музыкальных наклон­ностей. Режиссер церемоний «МК» ZD Awards Сергей Петров, оглядывая торжественное собрание, цокал язы­ком: «Такого съезда сливок общества (на концертах эстрадных звезд) я дав­ненько не припомню. Диапазон — от Валентины Матвиенко до Кати Лель, и этим все сказано!» Я бы вместо Кати Лель поставил в качестве полюсного маркера все-таки Аллу Пугачеву, а всех остальных — между ними с Матвиенко, но Катя, конечно, более емкое отображение глубины и широты диапазона. Многих леди, разумеется, сопровождали или разбавля­ли своим присутствием весьма важные мужчины — от Иосифа Кобзона и Максима Галкина до правительственно-кремлевских чиновников с очень известными лицами (но я как музыкальный журналист всегда путаю их имена).

В общем, ни одно шоу, в том числе и «ми­рового уровня», давно не собирало в Москве столь представительного собрания, и это не только говорило о статусе и весе именинника, закатившего гулянку в канун своего 40-летия, о его востребованности как артиста, но и было на­стоящим вызовом. И «золотой соловей России» Басков на этот вызов ответил безупречно (хотя любому критику, конечно, всегда хочется нагнать сомнений, покопаться в проколах).

Зритель получил сполна именно то, чего хотел, — шоу эпического масштаба, человека-праздника, позитивного весельчака, умеющего не высасывать из зрителя энергию, а дарить ее всем в округе, радующего и слух — соловьиными трелями, и глаз — блестящими нарядами. Кутюрье Владимир Середин и Валентин Юдашкин вложили, видимо, всю свою изобретательность в решение невыполнимой, кажется, задачи: виртуозно пре­вратить вызывающий басковский кич в предмет изящного искусства.

Известные шлягеры, хиты, премьеры (5 но­вых песен) сыпались как из рога изобилия. Но лучшим, пожалуй, актом этого насыщенного спек­такля стал все-таки «Театр» — реверанс другой, оперной ипостаси артиста, о которой все реже и он, и его публика уже вспоминают. Переклич­ка с Лучано Паваротти в канонической «Памяти Карузо», где оба артиста (один вживую, другой на видеопроекции) сошлись в одной тонально­сти, была бесподобна, трогательна и удивила, прямо сказать, тем, что г-н Басков по-прежнему блестяще владеет всем арсеналом тенорового звучания.

В финале г-н Басков пошел собирать цве­ты уже по залу, припадая к ручками дам и рас­целовывая всех подряд. Не пропустил, конечно, главную щечку — пугачевскую. Наткнулся потом на Киркорова. Секундное замешательство. Губы уже почти потянулись. Но. «Филипп, не надей­тесь!» — хохотнул Николай и ретировался. Так и остался поп-король без поп-императорского поцелуя… «Игра» закончилась.

«Люди орут: пой «Шарманку!»

Выжатым лимоном после трехдневного кремлев­ского марафона г-н Басков отнюдь не выглядел. На банкете в дорогущем ресторане, где гостей закармливали просто неприличным для кризис­ных времен количеством крабового мяса, а гости, икая, довольно резюмировали: «Достойно, од­нако!» — Николай до поздней ночи (или раннего утра) выплясывал с гостями дискотеку, и модные клубные па, кстати, удавались ему гораздо про­ворнее, чем постановочные номера в Кремле. После плясок и сытной еды он был готов к раз­бору полетов с «ЗД».

■ Николай-Николай! Костлявая рука кризиса все сильнее сжимает горло шоу-бизнеса, и не только его. Официально объявленный бюд­жет твоей «Игры» — $2 млн. Ты же не газо­нефтепром. Откуда в эти непростые времена столько куража?

■ Ну, я же артист! А это — «Игра»! Как я должен был выглядеть — побитым молью? Если от всего отказываться и идти простым путем… Мол, все — я знаменитый, популярный, востребованный, и почивать на лаврах. Шоу в юбилей разве можно было делать вполруки?! Все делается из любви к зрителю и к искусству. А так — да, одни расходы! Не просто всё. На эти деньги можно было бы год на Мальдивах сидеть и просто читать свежие но­вости…

■ На эти деньги можно было бы и дольше сидеть, даже не читая никаких новостей… А в новостях, между тем, даже на гостелеви­дении, как само собой разумеющееся, тебя называют исключительно «императором эстрады». Однако не тесновато ли на нашей эстрадной поляне от «монарших» персон — поп-королей, королев, императриц, прин­цесс, принцев… Кто, кстати, главнее — поп-император или поп-король?

■ Я не соревнуюсь. Поп-король — тоже пре­красный артист, а жажда пальмы первенства у него, наверное, заложена изнутри. И я не претендую на какие-то лавры, на все эти формальности. Но такие сравнения и эпите­ты в мире эстрады — обычное дело, не надо этому придавать столь серьезное значение. Между артистами всегда идет — подспудно или явно — какое-то соревнование. Как и в спорте. Иначе не было бы золотых, сере­бряных и бронзовых медалей. Естествен­но, приятно, когда употребляют какие-то «императорские» эпитеты, это часть моей жизни, но нужно уметь сохранять здоро­вую иронию — и по отношению к другим, и к самому себе… Хотя до сих пор не по­кидает ощущение, что у меня все только начинается. Как артист и как певец к 40 годам я только созрел, и теперь, может быть, произойдет резкий поворот в моем творческом развитии после этого шоу.

■ Резкий поворот? Куда?

■ Буду искать, наверное, другие выразительные средства, другой репертуар. То, что теперь мне будет уже ближе. С одной стороны, создался уже образ человека-праздника. Когда я выхожу на сцену, люди встают с мест, выходят танцевать, людям хочется оторваться от повседневности. Я не пою каких-то нудных песен про то, что любовь прошла и все разбито… С другой стороны, лю­бому артисту нашего жанра очень трудно бывает порой найти свое «я», знаю это не понаслышке.

■ То есть осталось еще что-то невысказан­ное?

■ Конечно! Возможно, что уже в следующем году меня не увидят в привычных пестрых, ярких костюмах, в стразах. Может, произойдет кар­динальная смена имиджа и будет другой артист. Но всему свое время. Нельзя делать что-то ис­кусственно. Я должен сам наиграться — поэтому и шоу называется «Игра», — насытиться тем, что я могу сделать именно сейчас и, возможно, не по­зволю себе сделать потом. В другое состояние надо переходить естественным образом, чтобы не жалеть ни о чем.

■ Ну, ты же грозишься теперь образ поме­нять. А эта вечная дилемма между высоким искусством (классикой) и «плебейской» эстрадой была для тебя моментом истины когда-то? Не жалеешь, что сделал выбор в пользу эстрады? Понятно, что прибыльнее. Но есть еще и зов души, ты получал классическое образование…

■ Так сложилось. Опера была для меня всегда эмоционально очень тяжелым жанром. Там нужно иметь железные нервы. А потом, опера — такая же рутина. Я с этим столкнулся. Готовишь спек­такль, поешь премьеру и потом должен петь еще дюжину этих же спектаклей. Для чего?! Потому что зарабатываешь деньги по контракту. У лю­бого оперного певца есть репертуар, какая-то планка того, что он должен спеть в своей жизни, к чему он идет… Нужно всегда соответствовать какому-то канону. Ты поставлен в очень жесткие рамки. У меня, к счастью, сложилось так, что я смог быть более свободен в своих выборах.

■ Значит, новое прочтение Ленского мы уже не услышим?

■ Кто знает? Может, я, как Градский, в свое время еще вернусь в Большой театр и спою какую-то партию. А может, нет. Я очень счастлив, что сам себе художник, сам рисую свою картину так, как мне нравится. Я не слушаю никаких мнений, не пытаюсь равняться на кого-то и быть на что-то похожим. И эта абсолютная внутренняя свобода мне нравится, дает мне как раз ту самую гармо­нию, о которой ты говорил. Есть люди, которым я нравлюсь, которые меня боготворят, а есть и те, кто считает меня крайне несуразным персо­нажем…

■ Это мягко сказано…

■ Я это знаю, и мне это нравится. Главное, что я живу и делаю что-то, а многие ведь даже не име­ют шанса выразить себя. Поэтому я благодарен Богу за то, что у меня есть. Имея классический голос, в эстраде я «получился» логически. Многие пробуют, кстати, но мало кому удается. Мы как-то говорили с моей любимой певицей, которую ты знаешь очень хорошо, Монтсеррат Кабалье. Она мне сказала: ты должен делать то, где бу­дешь чувствовать себя абсолютно счастливым, и не слушай ни-ко-го! И я делаю то, где я себя так и чувствую — абсолютно счастливым. Я пою песни Игоря Крутого на стихи Михаила Гуцериева…

■ Еще бы — не чувствовать себя при этом счастливым!

■ Язва… Я перепеваю какую-то классику, пою смешные песни — «Николай, Николай», того же «Натурального блондина», песни, за которые я получал «Золотые граммофоны», которые воз­главляли хит-парады… И я в этом логичен, счаст­лив… Люди 16 лет уже орут на концертах: пой «Шарманку», «Я буду руки твои целовать»! Это прекрасно.

■ Как человек-праздник, балагур и любимчик светских хроник ты держал все эти годы пу­блику в напряжении не только песнями, об­разами, шоу, шутками, но и вереницей потен­циальных «невест», которых менял то ли как перчатки, то ли как носки с трусами… И?

■ А что? Может, после 40 я еще и внезапно же­нюсь!

■ Ключевое слово здесь «внезапно»?

■ Я вообще семейный человек. Смотрю на своих родителей, они 40 лет вместе! Думаю, мне просто надо успокоиться. Но я еще пока волнуюсь. Во всем. В каких-то своих желаниях, в ритмах жизни, в целях… Как только пойму, что хочу тихого се­мейного счастья… У меня всегда была мечта — на год уехать куда-нибудь. Думаю, мое счастье ждет меня где-то.

■ Видимо, в очереди с цветами на твоих кон­цертах, которая и мавзолейную переплю­нет…

■ А посмотри на меня! Ко мне что, не может сто­ять очередь?!

■ Из тех, кто эту очередь уже отстоял, ты можешь кого-то выделить, добрым словом вспомнить? Уже запутался, кто там после Ок­саны Федоровой еще был, их как звали?.. Кто самая любимая-то?

■ Не буду говорить! Чтобы не расстраивать других, ха-ха-ха… Три девицы вечерком пряли поздно под окном… Каждая сплела в моей жиз­ни, знаешь, свой узор. Я очень влюбчивая натура. Я — Весы…

■ А выяснилось, что традиционный гороскоп устарел, и ты уже не Весы, а, возможно, Ра­ком даже стал. Или Девой…

■ Фигушки! Это уже опровергли. Знаешь, мне кажется, я вступаю сейчас в самую интересную свою пору. И, может, все сложится именно так, что после этого концерта появится другой Ба­сков, в совершенно другом статусе, качестве… Может, он будет более осознанный, будет искать другие варианты своего музыкального воплоще­ния. Может быть, эта «Игра» как раз и будет той самой точкой, после которой, наигравшись за по­следние 20 лет, я открою для себя новые смыслы, роли, главы. Не знаю…

■ И в 45 будет шоу «Басков — ягодка опять»…

■ Не ягодка! Фрукт!

Артур ГАСПАРЯН.