Газета "Кишиневские новости"

«Девочка с тортиками»: «Это был мой персональный Чернобыль…»

«Меня зовут Таня Белькова. У меня рак груди. Нет, все не так. Мне трид­цать один год. У меня трое детей. Пете — одиннадцать, Вите — семь, Маше — пять. Я работаю, и у меня рак груди. Я была лысая, я была некрасивая. Но есть косметика, чтобы нарисо­вать брови. Красивые платочки от­лично смотрятся на голове без волос. Я знаю много способов, как спрятать лицо болезни. Да, рак — это больно. Но не страшно и не унизительно. Я сама прошла этот путь»

Мы встречались с Таней в апреле, когда она делала «красную» химию. Невысокая, то­ненькая, как веточка, бледная. Ни волос, ни ресниц, ни бровей. Мы сидели в кафе, и я ста­ралась не смотреть, с каким трудом ей дается каждый кусок. Но от этой хрупкой девушки ис­ходил такой мощный поток энергии, что я не сомневалась: она выскочит из этой страшной передряги.

Договорились о новой встрече после того, как отступит болезнь. И вот восемь ме­сяцев спустя мы опять встречаемся в кафе. Я с трудом узнаю в модельно красивой девушке, на которую заглядываются мужчины, ту заму­ченную болезнью тень. Нет, она по-прежнему весит 42 килограмма вместе с одеждой, и та­лию можно перехватить сомкнутыми руками, но эта мальчишеская стрижка, сияние глаз, свежесть кожи — неужели так бывает?

Тогда она обещала лечащему врачу- онкологу испечь свой фирменный тортик в сентябре.

— Ничего не испекла. Четыре «красные» химии я работала. После каждого сеанса не­сколько дней ничего не ела, чтобы не тошни­ло от запаха еды. Пила только свежевыжатые соки. Поднимаешь себя любым способом и идешь работать. Думала, вот все закончится, и я буду печь торты в полную силу.

Потом начались таксаны — еще четыре химии, и у меня съело руки. Мне всегда везет на побочные эффекты. Кожа слезала как пер­чатка. Пальцы потеряли чувствительность, и она пока не восстановилась. Не могу пользо­ваться иголкой, потому что не чувствую: взяла ее или нет?

Я теперь даже не боюсь сдавать кровь из пальца! Но работать в таком состоянии было невозможно. Я надевала тканевые перчатки, потом резиновые, чтобы иметь возможность детям хотя бы завтрак приготовить. На этом с тортами все закончилось. Единственный торт я приготовила Пете на день рождения. Я делала его три дня. Обычно за это время я успевала испечь 30 тортов.

— Сил не было?

— Не было. Они исчезли, когда началось облучение. Там ведь не только ожог, еще и лейкоциты падают. Спать хотелось адски. В семь утра я детей будила в садик. Отводила, возвращалась домой и спала до пяти. А потом везла детей на разные развивающие занятия. Летом один благотворительный фонд подарил нам путевку на море. После отдыха я снова на­чала печь торты. Они хорошо расходились, а потом наступил день, когда я бисквиты поста­вила и поняла, что у меня нет сил их собрать. Они простояли два дня, и я все выбросила. Один раз пекла капкейки, и мне тяжело было держать миксер. Маше еще справила розовый торт, как она мечтала, а на Витин день рожде­ния уже не смогла. Впервые сама заказала торт. Его никто не стал есть…

— Но вот лечение, наконец, законче­но. Наступило такое долгожданное выздо­ровление.

— Не выздоровление, а ремиссия. Все люди, которые проходят лечение от рака, ждут этого волшебного слова «ремиссия». Тебе сказали: «У тебя ремиссия, и, значит, ты здо­ров!» Неправда. Лучи сжигают сердце, легкие, трахею. Химия разрушает печень. Получается, что все внутренние органы, которые отвеча­ют за наше здоровье, сильно пострадали. Их надо восстанавливать.

Нужна реабилитация, которую наше го­сударство еще не придумало для онкоболь­ных. Спортсмены после травм, люди после инсульта проходят реабилитацию. И после рака нужно время, чтобы истощенный и от­равленный химиотерапией организм смог восстановиться.

— Красивая стрижка. Новые волосы быстро отросли?

— Когда обещают, что волосы начнут ра­сти через две недели после химии, это неправ­да. Я закончила химию 27 июля, в сентябре только начали появляться первые «пенечки». Волосы росли седые, виски были все белые. Дольше всего ресницы восстанавливались. Они растут сначала прямо, а потом веером во все стороны. Хрупкие, ломкие. Интерес­ная вещь произошла с бровями. Я выщипала брови один раз. Они больше не растут.

— Операция, химиотерапия, лучевая терапия — долгий и тяжелый путь. Что чувствует человек, когда начинается об­ратный отсчет?

— Ты живешь, борешься… Это как до моря идти пешком из Москвы. Тяжело, боль­но, ботинки износились, и вот ты зашел в си­ние волны по колено и не знаешь, что делать дальше. Это похоже на синдром возвращения с войны, как у афганцев. Есть два типа людей: такие, как я, которые говорят: живем дальше, причем лучше, чем раньше! Будем получать новые впечатления, смотреть хорошие филь­мы, гулять. Общаться с людьми, которые мо­гут себя преодолеть, кто сам себя вытащил из кризиса — любого.

Другие думают: а вдруг я заболею сно­ва? Значит, спорт нельзя, бассейн нельзя, все нельзя! Человек засунул себя в кавычки: «инвалид».

Я знаю, у меня есть сегодня и есть завтра. Все может сломаться в любой момент.

— Ремиссия — зыбкое слово…

— Рак — это не ангина и не перелом, ко­торые без причины не повторятся. Ремиссия означает, что болезнь в активной форме от­сутствует. Она ушла на год, на пять лет, на всю жизнь у кого-то. У меня была знакомая, Катя из Новосибирска. Три месяца назад она напи­сала, что у нее ремиссия. А потом — рецидив. Больница. Катя умерла за несколько дней до Нового года. Ей было чуть за тридцать. Рань­ше рак молочной железы встречался у женщин после 45 лет, а сейчас болеют мои ровесницы. Почему? Я маленькая, худая, с тремя детьми, спортивная, вегетарианка. А люди с лишним весом, алкоголизмом, курящие с 13 лет, ле­жебоки в порядке, у них максимум холестерин и сердце.

…Скажу прямо: я редко встречала людей такой степени открытости, как Таня Белькова. Это, конечно, одна из причин невероятной по­пулярности ее Инстаграма. Подписчики, а их около 35 тысяч, каждый день читают летопись ее жизни как роман.

Открытость — это еще и незащищен­ность. И даже такой сильный человек, как Таня, иногда не выдерживает, когда читает злобные и завистливые комментарии. Был момент, когда она брала тайм-аут в Сети, что­бы просто перевести дух.

Когда я впервые после долгого перерыва пошла в спортзал и сделала пост о первой тре­нировке, мой Инстаграм просто взорвался не­гативом. Люди писали: «Если у тебя есть силы ходить в зал, почему ты не можешь печь тор­ты?» Как объяснить, что это разные вещи?

Они не могут простить, что я выздорове­ла. «У тебя больше нет рака? Хорошо, но ты должна быть нищая, жалкая, страшная».

Приходили смотреть, как я умираю. Мама троих детей, без мужа, с кучей диагнозов, без денег, печет торты. Перестанет печь — умрет с голода. Первые четыре химии я пекла нон- стоп по 10 тортов. Недосыпала, упали пока­затели крови, и я поняла, что надо снизить активность. Но зато мы продержались лето. Когда я выкладывала фотки с химии, где у меня в вене катетер, мне была обеспечена куча лайков. Как только картинка сменилась и меня перестало быть жалко, все изменилось.

«Почему ей подарили море?» «Зачем ей солнце после химии?» Такие вопросы. На солнце нельзя с одним типом рака — с мела­номой. А для таких, как я, есть куча защитных кремов, шляпы, платки. Я брала с собой зон­тик. Солнце касалось моей кожи только когда я ходила плавать. Я прокатилась на всех гор­ках, с диким визгом!

Троллят подружки по диагнозу: либо кто болеет сейчас, либо кто тоже выздоровел, но живет не такой жизнью, как я. Они не понима­ют: почему у меня есть силы пойти в театр или в кафе, а на торты — нет? Красиво одеться, сидеть в кресле и пить кофе — это легко. По­пробуйте. А печь нон-стоп в жаре — это очень трудно.

— Наверное, это издержки популяр­ности. И хороших людей все-таки намно­го больше. Именно они поддерживали в самое тяжелое время и словом, и день­гами.

— Конечно! И я безмерно им благодар­на. Какие-то магазины присылали платья и другую одежду, а одна брендовая компания подарила дубленку. Я только потом узнала, сколько она стоит… За время болезни у меня собралась целая коллекция красивых платоч­ков и косыночек. Я их берегу.

У меня появился друг, которому можно в полчетвертого утра отправить SMS с прось­бой забрать меня из другого города, и он от­ветит: «Я могу выехать сейчас же!»

Однажды я написала в Инстаграм: «Друзья, а если у вас будут ненужные би­леты в театры или на выставки (детские и взрослые), мы с тройней бы с удоволь­ствием сходили. Они сейчас стали такие любознательные! Нужно куда-то водить по выходным, иначе вот как сегодня будет — я весь день в пижаме, нежно жалею себя перед завтрашними процедурами. Будет мне персональный Чернобыль. Страшно немного. Боюсь ожога под мышкой, так как там шов заживал долго и болезненно». Мне дарили билеты, кидали ссылки на скидки или бесплатные спектакли.

— Рак — это еще и огромный опыт по­терь и, как ни странно, приобретений.

— Я писала в Инстаграме, что мой рак за­брал у меня несколько близких друзей, поч­ти год активной и полноценной жизни, а еще волосы и ногти. При этом он забрал с собой аллергию на манго, которая была у меня с 7 лет (впервые дед из Индии привез нам манго, с тех пор как раз). Рак подарил мне несколь­ко некрасивых шрамов, а заодно и несколько новых, верных и искренних друзей, подарил мне целый месяц влюбленности тогда, вес­ной, подарил мне возможность быть собой и говорить о том, что мне кажется важным. И благодаря всем этим обстоятельствам сейчас есть такая я, более понимающая, более рани­мая, более настоящая.

За время болезни я поняла, что надо ис­кать в себе возможность не столько изменить мир, сколько свое отношение к нему. Мир не изменится. А от того, что тебе в метро улыб­нулась незнакомая красивая девочка, в нем станет немного теплей.

У меня появилось это потрясающее ощу­щение женственности и привлекательности, когда люди смотрят не с сочувствием, а с вос­хищением. Я так ждала этого момента и, на­конец, сожгла календарь за тот год, все стра­ницы с датами химии и облучения.

И сейчас могу прийти и сказать: «Здрав­ствуйте, меня зовут Татьяна Белькова. Я многодетная мама, я опять победила рак. Это круто».

Елена СВЕТЛОВА.

P.S. Вчера Таня опять начала печь свои волшебные торты.