Газета "Кишиневские новости"

Максим АВЕРИН: «С артисткой жить не хочу, с ней с ума сойдешь»

Сорок лет не отмечают. Так что давайте просто, без эпитетов — Максим Аверин. Этого достаточ­но? Громкое имя, большой артист? Спасибо сериалам! Вот ушел из по­пулярного театра на вольные хле­ба, теперь сам себе режиссер. Те­атр имени Аверина — звучит гордо. Но справится ли? Нужно меняться, не повторяться, не пропасть в кор­поративах. Нужно предъявить что-то, кроме кошачьей улыбки. По­лучится ли у Аверина? Очень бы хотелось.

«Вы меня не любите — я вам желаю счастья»

— Перед тем как встретиться с тобой, я разговаривал с одной девушкой. Ты у нее был чем-то вроде кумира…

— Был?

— Вот именно, что был. Она практически ходила по твоим следам, а теперь за­являет: «Ну нет, это все в прошлом. Он теперь такой одинаковый, везде повто­ряется…»

— Каждый человек имеет право сделать пле­вок в спину. Ну, ради бога, я не против. Пле­вок в спину — значит, я впереди. Главное, чтобы не было равнодушия по отношению ко мне.

— Я думал, ты ответишь: она меня не знает всего, пусть она придет ко мне в театр.

— Ну, перестань. Я человек, который еже­дневно, выходя из подъезда, оказывается под обстрелом невежества и хамства. Это нормально. Я только лишь могу защищаться. Надо держать спинку ровно и не обращать внимания. Потому что если я буду подстра­иваться под влияние каждого человека, где я-то останусь. Вы меня не любите — я вам желаю счастья.

Но и я имею право на свою жизнь. Я не ду­маю, что моя жизнь одинакова. По крайней мере в этой стране многих людей я научил улыбаться.

— По-твоему, это вообще сверхзадача артиста — научить улыбаться?

— Это моя миссия в этом мире. Даже если я играю трагические роли, я хочу, чтобы у человека, зрителя моего, оставался свет. Своей работой я не разрушаю, я созидаю. Помогаю очень многим людям жить. Люди, которые мне пишут каждый день, от мала до велика, говорят мне: спасибо, я буду жить. Ну и зачем мне после этого обращать внима­ние на какую-то девочку, которой я перестал нравиться. Я даже ее не помню.

— Но ты же понимаешь, что такое отно­шение к тебе во многом благодаря теле­видению, сериалам?

— Что плохого в телесериалах? Не понимаю, в чем меня люди хотят обвинить.

— Никто тебя не обвиняет, я просто кон­статирую факт.

— Я в «Глухаре» уже семь лет не снимаюсь. У меня другие фильмы, которые, между про­чим, побили рекорды и «Глухаря». «Склифо­совский» попал в сердце зрителей и профес­сионалов, врачей. Они мне пишут, что своей работой я доказал, что про врачей можно снимать. Потому как то, что было снято до нас, никуда не годится.

— Вот видишь, ты тоже оскорбил целый пласт советского кинематографа. Пом­нишь «Дни хирурга Мишкина», там Еф­ремов врача играл?

— Я своей работой никого не оскорбляю. Я вообще никого никогда не осуждаю. Но, про­стите, если вы делаете работу про врачей, а артист начинает в районе гланд вырезать аппендицит, — я считаю, что это неуважение к профессии. Поэтому мое условие было на площадке — должен быть действующий хи­рург. Пока я не научился правильно держать предметы, я в кадр не входил. Неправда, когда актриса входит в палату к больным, а у нее вечерний мейк-ап и вот такой шиньон волос. Вот я против этой пластмассовости, которая сейчас на экране процветает. Все сюжеты одинаковые: обиженная, брошен­ная, пришла пешком в Москву, потом она попала под изнасилование, под «КамАЗ»… История Золушки. Это все ненастоящее — вот против чего я.

— В истории Золушки ничего плохого нет, важно, как это сделать.

— Да, все зависит от того, в чьих руках это находится. Я — благодарный зритель, но ког­да я вижу неправду, моя кожа начинает воз­мущаться. Девиз по жизни теперь у меня: не очаровываться, чтобы не разочароваться. Я все время подпадаю под это. Читаю сцена­рий, загораюсь, я этим жить начинаю. А по­том оказываюсь в руках бездари. И все, это катастрофа.

— И ты можешь сказать бездари, что он бездарь?

— Да. Я очень интеллигентный в жизни, я очень добрый, очень хороший, но в про­фессии — тут извините. Я сражаюсь за свою работу, понимаешь? Как-то на съемках ре­жиссер начал орать, хлопнул дверью: «Вот, делайте сами чего хотите». Я сказал: «Ну-ка, стоп! Прежде чем уйти, надо что-то создать, так что вернись, мой дорогой, давай-ка мы сделаем с тобой работу хорошо». Не надо лучше всех, просто сделайте хорошо. Кру­гом советчики, все знают, как играть, как снимать…

— Но Андрею Сергеевичу Смирнову ты, наверное, не будешь так говорить?

— Мне было счастье оказаться в таких руках (в фильме «Жила-была одна баба». — А.М.). В моей жизни, слава богу, были люди, кото­рые научили меня профессии в кинематогра­фе, я им очень благодарен. Но когда я оказы­ваюсь в руках такого мастера, я счастлив, вот тогда я должен идти за режиссером. А когда режиссер сидит, ковыряет в носу и нога на ногу — то это не мое. Зачем? Тогда уберите свою фамилию из титров.

«Формы много, человека нет»

— Ты говоришь, а я вспомнил о Гурченко. Она ведь важный для тебя человек?

— Мы с Люсей просто совпали, мы зажига­лись друг от друга. Есть несколько человек в жизни, которые очень на меня повлияли. Райкин — человек, который колоссальным образом на меня повлиял, и я до гробовой доски буду благодарить этого человека. За очень многое. Константин Аркадьевич го­ворил такую фразу: каждому таланту нужен пинок. Вот за эти пинки, которые он мне да­вал и этим самым меня вырастил. Так я стал артистом, понимаешь. Я благодарен людям, которые приняли меня в театральный вуз. Этих педагогов уже почти нет никого…

— Людмила Марковна на съемках филь­ма «Любимая женщина механика Гаври­лова» взяла бразды правления у самого Петра Тодоровского. И делала там все что хотела. Сама.

— Петр Тодоровский — великий режиссер. Другой вопрос, что уникальность Гурченко в том, что она неравнодушна к профессии. Она, как говорит про нее Михалков, и дом сожжет, и оправдает себя в суде. Просто химия, которая происходит на площадке, — это особая химия. Там же нет половых признаков. «Извините, пожалуйста, я вам на ногу наступил» — такого там не может быть. Только работа. Артист должен рабо­тать каждодневно. Вот я приезжаю в Но­рильск… Вы скажете: ну, Норильск… Но­рильск! Люди там, может, покруче будут, чем это Садовое кольцо. Каждый день они выходят в пургу, в стужу, выживают. И ког­да такая публика приходит, для меня это дорогого стоит, потому что они потратили деньги, которые зарабатываются таким ад­ским трудом.

— А плакать зал ты тоже можешь заста­вить?

— Я хочу, чтобы зритель остановился на се­кундочку в этом кошмаре и аде. Мы в суете совершенно позабыли о главном предна­значении человека — жить и любить. Мы все время живем в кредит. Вот завтра обя­зательно начнем новую жизнь, завтра обя­зательно будем счастливыми. Самолеты падают, люди не встречаются, люди расста­ются… Моя задача, чтобы человек вернулся к самому себе. Театр сейчас мега, супер: 3D, 4D, все летает… Формы много, человека нет. Это как страницы журнала, а мы пролистыва­ем, пролистываем. Если ты не в таблоидах, ты никому не нужен.

— Ты стремишься к независимости в этой самой зависимой профессии. Не хочешь все делать по щелчку, падать мимо сту­ла. Но если режиссер прикажет…

— Смотря какой режиссер. Если режиссер сможет заразить тебя своим замыслом, ты будешь и мимо стула, и по щелчку, и из пра­вого глаза слеза… И тогда чудо происходит. Не ты плохой, а наоборот: ой, какой же ты не­вероятный! Так Михалков работает.

— Ты разве работал у него?

— Я работаю у него сейчас, преподаю в ака­демии. Он все никак не возьмет меня сни­маться, о чем я сожалею. Потому что он мой режиссер.

«Не хочу играть чужую роль»

— Когда ты смотришь на себя, этакого прыгающего, скачущего, ведущего кор­поративы, даже читающего стихи, ты не думаешь: для кого я это читаю? Кому это нужно?

— Я не веду корпоративы. В Новый год я от­дыхаю. Потому что на протяжении многих лет я был Новым годом в каждом доме: три года НТВ делал Новый год со мной. Я не работаю в Новый год, так как считаю, что праздник должен быть у всех.

— Да, а для твоих коллег это самое хлеб­ное время.

— Эта жизнь не чья-нибудь, моя. Я никого не осуждаю. И не завидую успеху, потому что ты не знаешь цену этого успеха — на что че­ловек пошел, на какую сделку. Я свою жизнь строю. У меня никогда не было такого: ах, Хабенский лучше, Безруков лучше. Нет, я занимаюсь собой.

— А есть еще 4М. Никто мне не докажет, что сегодня есть артисты этого поколе­ния лучше Машкова, Миронова, Мако­вецкого и Меньшикова. Ты не пробовал их переиграть?

— Я никогда перед собой такую задачу не ставил. Зачем? Упаси Боже когда-нибудь на чьих-то местах оказаться. Не хочу играть роль Машкова, Миронова… Я обожаю этих людей. Миронова я вообще считаю артистом номер один. Но… Есть Чарли Чаплин, а потом уже все остальные, и расслабьтесь. Никогда в жизни я бы не хотел гнаться за местами, рейтингами, это все для продюсеров. Для меня это не цель. Хотя я, конечно же, доста­точно амбициозный, достаточно чистоплот­ный в профессии. Просто я ничего не делаю специально.

— И ты любишь пробы?

— А как же. Разве это унизительно? Один ар­тист как-то пристал ко мне в Петербурге: «Ты украл у меня краски». Артистические имея в виду. Но я никогда ни у кого ничего не крал. Ну как же без проб? А то потом придешь на съемочную площадку, к тебе подведут партнершу и… ничего. Нет химии. Фригид­ность.

— Макс, тебя, наверное, уже тысячи раз спрашивали: ну почему ты никак не же­нишься? Ты, наверное, задушить уже всех готов за такой вопрос. Задуши меня, Макс.

— Дело в том, что мужчина-артист это во­обще история сложная. Большая часть моей аудитории — женщины. И я должен быть холостым. Потому что как только я женюсь, многие разочаруются.

— Ну ты прямо конъюнктурщик какой-то! Продюсер, а не артист.

— В какой-то степени да. Но я же должен как-то ответить на твой вопрос.

— А с Анной Ардовой? Это рекламный ход?

— Да мы пошутили!

— А я-то купился, порадовался за тебя.

— Так в Википедии уже написали, что мы муж и жена.

— Вы так подходите друг другу. У нее чув­ство юмора отличное, у тебя. Эх, жаль.

— Это шутка. Самая главная афера ХХ века — «Черный квадрат» Малевича. Он посмеялся над нами. А это розыгрыш.

— Да вся жизнь розыгрыш.

— Но чувство юмора никто не отменял. И самоиронию. Если я буду к себе серьезно относиться, что я тогда сыграю. Раневскую тоже спросили: «Фаина Георгиевна, когда вы играете, забываетесь в роли?» — «Если бы я забывалась, я бы упала в оркестровую яму». Так что лучше я с Ардовой поработаю, чем буду с ней жить. С артисткой жить не хочу, иначе с ума сойдешь. Мне-то с собой не скучно… а тут… Но на все воля Божья. Хрен его знает, где на тебя кирпич упадет.

Александр МЕЛЬМАН.