Газета "Кишиневские новости"

Как создаются костюмы для оперы и балета в Большом театре?

Шуба Бориса для сцены коронации к опере «Борис Годунов» от Федоровского, костюм Анастасии к ба­лету «Иван Грозный» от Вирсаладзе, платье Турандот к опере «Турандот» от Ногиновой, костюмы к балету «Драгоценности» от Зайцевой… Каждый из них, созданный в разное время для Большого театра, — произ­ведение искусства. Штучный товар «от кутюр». За каждым из них — труд сотен уникальных специалистов.

Костюмерно-пошивочный цех распола­гается под самой крышей Большого театра. «Под конями», — говорят сами мастера. Сидя за швейными машинками, они видят, как взмывает вверх колесница с четверкой лоша­дей, ведомая обнаженным Аполлоном, из всего одеяния на ком — плащ и фиговый листок.

— Артистам непросто было вы­кроить время, чтобы выйти из театра и прийти на примерку. Сейчас им для этого нужно лишь открыть со­седнюю дверь, — говорит заведую­щая художественно-костюмерной частью Большого театра Елена Зайцева, под чьим началом рабо­тают художники-модельеры, муж­ские и женские костюмеры, гримеры, мастера костюмерно-пошивочного цеха, цеха головных уборов, постиже­ры, обувщики, а также специалисты по ро­списи тканей — всего 300 человек. Днями напролет они рисуют, чертят, кроят, выреза­ют, строчат, вышивают, клеют, красят, чтобы в семь вечера тысячи глаз увидели красочный спектакль.

Работа над костюмами начинается с эскизов. Здесь тон задает художник по ко­стюмам, который является членом постано­вочной группы. В Большом театре помнят великого мастера Симона Вирсаладзе. Пре­жде чем приступать к созданию костюмов, он несколько раз слушал музыку, беседовал с режиссером-постановщиком, балетмей­стерами.

Самым «многонаселенным» спектаклем в Большом считается опера «Борис Году­нов», для которой было создано более 900 костюмов общей стоимостью около 67 мил­лионов рублей.

И если где-то в театрах костюм предна­значен сразу для двух артисток и застежки для корсета шьют сразу в два ряда, то в Большом такого нет.

— Мы стараемся, чтобы у каждого артиста даже в хоре и кордебалете был свой костюм, — говорит начальник женского костюмерно-пошивочного цеха Наталья Алдошина. — С одной стороны, индивидуальный костюм — это роскошь, с другой — гарантия того, что человеку будет удобно и он будет выглядеть достойно.

«Пришел — и растворился»

В светлом помещении с окнами на ква­дригу с Аполлоном портные, утопая в тюле и шелке, создают невесомые облачения бале­рин.

В пошивочных цехах работают мастера-универсалы. Немало тех, у кого стаж работы 30, 40 и даже 60 лет.

— Театр становится домом, — говорит Наталья Геннадьевна Алдошина. — Мы рабо­таем с 9 утра до 6 вечера, но время здесь течет по-другому. Его не замечаешь. Спохватишь­ся, уже девятый час вечера. Здесь — храм, пришел — и растворился. Время пролетело. Перед премьерой никто не думает о планах на вечер — самое главное, чтобы спектакль состоялся. Я в Большом работаю уже 11 лет. При приеме на работу заместитель начальни­ка цеха сказал: «Поймите, даже если вы уми­раете, спектакль должен состояться». Что бы с нами ни случилось, зрители уже купили би­леты, они пришли отдохнуть в этот вечер…

Пошивочный цех заставлен манекенами. Те, что с «грудью» и другими накладкам под фигуру, принадлежат оперным певицам. На других неподвижных фигурах — куклах — воз­душные одеяния девушек-виллис. Эти при­надлежат артистам балета.

Любопытно, что у многих солистов есть свой, именной манекен, который полностью повторяет его фигуру. У стены стоит тот, что принадлежит народной артистке РФ Свет­лане Захаровой. На хрупкой, изящной кукле — костюм княжны Мери из спектакля «Герой нашего времени». Платье, в котором танцует прима-балерина, сейчас ремонтируется.

Рядом с мастерами на столах лежат бе­лоснежные пачки. С этими многослойными короткими жесткими юбками, которые со­ставляют основу балетного костюма, отдель­ная история.

Раньше их шили из муслина и тарлата­на и крахмалили перед каждым спектаклем. Майя Плисецкая вспоминала, что ее первая пачка весила несколько килограммов, «была жесткая, торчащая, попахивала отчего-то ке­росином». Крючки, которые замыкали пачку по спине и на талии, были тяжелые, сродни рыбацким грузилам.

Потом пачки стали делать из нейлона, а чтобы многослойная юбка не провисала, ее по центру стали поддерживать тонким стальным ободом. Первый такой образец «на стальке» Майя Плисецкая привезла с английских га­стролей в 1957 году. Он-то и стал в России эталоном.

Мастера признаются, что балетный ко­стюм создать ох как непросто. Он должен быть безукоризненно посажен, ведь каждый лишний сантиметр, лишний грамм ткани от­ражается на танце.

В балете «Корсар» Елена Зайцева, доби­ваясь исторической точности, решила сде­лать для танцовщиков многослойные наряды: надеть на них трико, панталоны, юбку, жилет, рубашку, камзол-бамбетку, шапочку, а еще — пояс для кинжала, гетры, парик и усы.

— Они привыкли, что у них только трико и колет… А тут целый гардероб с красочной отделкой, — с улыбкой вспоминает Елена Зайцева. — Когда танцовщики об этом услы­шали, они не давали мне прохода. Заходила в лифт и слышала: «Как это мы можем танце­вать в юбке? Как мы будем делать туры?..» Я говорила: «Поверьте, вы сможете!» Очень со­противлялись, но потом оценили образ, сей­час щеголяют, радуются как дети. У зрителя создается ощущение, что они заглянули в за­мочную скважину, где идет пышный костюми­рованный имперский балет конца XIX века.

«Пять тысяч камней для шубы Бориса Годунова»

А мы тем временем идем на правую «палубу», как называют мастера свой поши­вочный цех. Здесь располагаются мастера мужского театрального костюма. Это мир из­ящных колет принцев, шелковых шароваров, мундиров времен войны 1812 года…

Когда интересуюсь, какой материал счи­тается самым сложным в работе, они хором говорят: «Бархат. Его стоит только раз про­строчить, и распарывать уже нельзя — оста­ются белесые следы от вылетевшего ворса».

На вешалке весит боярская шуба без рукавов. На приколотом ярлычке — пометка: «Борис Годунов». Артист хора Дмитрий Не­красов». Оцениваю шубу на вес — не более 7–8 кг.

— А вот у Федора Федоровского в по­становке 1948 года шуба весила все 20, — смеются мастера. — Облегчение вышло из-за особых «пророщенных тканей» — ноу-хау художника-постановщика Павла Каплевича. С помощью специальной машины он «проращи­вал» в различных тканях золотые и серебря­ные нити — получился эффект винтажа. Вид как у парчи, а весит гораздо меньше. Чтобы облегчить костюм, мы также используем ис­кусственный мех.

Это особенно важно, если учесть, что ко­стюмы в новой постановке оперы Мусоргско­го «Борис Годунов» обильно украшены дра­гоценными камнями. Например, на каждом из трех костюмов Марины Мнишек — тысяча камней, на каждой из четырех шуб Бориса Го­дунова их по 5 тысяч.

Мастерицы-вышивальщицы работают также с гипюром, который имитирует вышивку гладью, выполняют выпуклую отделку, внутрь которой набивается вата. И даже шьют мягкие кинжалы с кристаллами Сваровски, которые невозможно отличить от настоящих.

— Бывает, что артист капризничает, говорит, что костюм ему не подходит? — спрашиваю я у Натальи Алдошиной.

— Художник по костюмам изначально учитывает все пожелания артистов. Бывает же несколько составов, четыре, а то и пять, у артистов разные фигуры, разный рост, и ху­дожник иногда даже меняет цвет костюма или силуэт. Сейчас, например, для певицы Агунды Кулаевой, занятой в спектакле «Кармен», ху­дожник придумал жилеточку, а мы ее испол­нили. Певцы, например, не любят, когда шея несвободна. Все это учитывается.

Есть солисты, на которых можно ориен­тироваться. Допустим, если Света Захарова приняла костюм, все будет хорошо. Если Ма­рия Александрова мерялась и сказала, что вот так будет лучше, художник по костюмам к ее мнению прислушивается, они уже видят спектакль в целом.

За все время, что я служу в театре, не было ни одного отказа от костюма. Всегда находится какой-то компромисс. Театр ведь — дело коллективное.

Особое дело — примерки. Одни артисты, по рассказам мастеров, мужественно пере­носят примерки, которые могут длиться по­рой и 40 минут, и час. Другие с порога могут категорически заявить: «У меня полчаса до репетиции».

А вот кто всегда весел и радуется новому костюму как ребенок, так это танцовщик Дми­трий Гуданов. С большой любовью портные вспоминают также артиста балета Николая Цискаридзе. «Он очень уважительный чело­век. Здоровался с каждым портным, знал всех по имени-отчеству. Николай обожал блестя­щую, красивую отделку. И никаких капризов. Он абсолютно не звездный, общительный и позитивный человек», — говорят мастера.

— Костюмы могут претерпеть ради­кальные изменения уже после генераль­ной репетиции?

— Бывает, что детали костюма не играют на свету, и их невозможно рассмотреть из по­следних рядов партера, как это было, напри­мер, в «Спящей красавице». Минимизирован­ную отделку пришлось пересмотреть, нанести специальной краской складки, тени. То есть «обжить» костюм. Это нормальный рабочий процесс.

В театре знают: до премьеры фотографи­ровать костюмы запрещено. Они защищены авторскими правами.

По существующим приметам, художники-модельеры, пока не прошла премьера спекта­кля, никогда не сдают на склад ткани. А масте­ра, сдавая костюм, непременно выбрасывают все булавки, которыми скрепляли его детали, чтобы костюм не вернули.

И вот открывается занавес. Мастера, стоя за кулисами, слышат аплодисменты. Это и есть награда за проделанную работу. Художники-модельеры, портные, мастера театральной обуви смотрят премьеру и чув­ствуют свою сопричастность. А завтра, в 9, — снова на работу…

Светлана САМОДЕЛОВА.