Газета "Кишиневские новости"

В СМИ часто появляются сюжеты о том, как людипо темилиинымпри­чинамуходят воевать вряды ИГИЛ. Из последнего можно вспомнить историю студентки МГУ Варвары Карауловой или командира таджикского ОМОНа Гулмурода Халимова, которые поеха­ли в Сирию убивать «неверных». При этом россиянам почти ничего не извест­но о тех, кто борется с чумой XXI века в своем доме. «МК» повезло взять ин­тервью у Мишеля Мизаха, 25-летнего гражданина России и Сирии, который несколько дней назад вернулся из Дамаска, где воевал в рядах пропра­вительственного вооруженного форми­рования «Шабиха». Он рассказал, что сирийцы думают об этой войне, своем президенте Башаре Асаде, Исламском государстве и будущем.

— Почему ты решил поехать в Си­рию?

— У меня отец из Сирии, и там осталось много родственников, с которыми мы прак­тически ежедневно общаемся, считай, живем на две страны. Мы христиане. Троюродный брат воюет в рядах сирийской армии, дядя и тетя, будучи гражданскими, погибли в 2012 году в районе Каламун. Поэтому, когда я смо­трю новости, меня мучают некоторые угрызе­ния совести… Я уже три года хотел поехать туда, но постоянно что-то мешало — то жена, то работа. Только сейчас звезды сошлись, и у меня появилось свободное окно.

— А когда «арабская весна» только началась, как твоя семья относилась к ней?

— Сначала семья относилась к протесту­ющим с сочувствием, но потом выяснилось, что непримиримая часть светской оппози­ции отстаивает интересы Турции и арабских монархий. Плюс перспективы исламизации протеста были многим видны, и их опасались. Наверное, как и все нормальные люди, наша семья, все мои друзья и знакомые в Сирии резко отрицательно относятся к ваххабитам и вообще к любому религиозному экстре­мизму. В Сирии идет война не с Асадом, а с цивилизацией как таковой. ИГИЛ забирает людей в рабство, распинает их на крестах, вводит средневековые налоги для христиан, а шиитов и алавитов убивает на месте… Вы хотите жить по шариату, чтобы за сигарету и алкоголь вас могли убить, а за зауженные джинсы избивали палками на городской пло­щади? Никто этого не хочет! А мы знаем, что так будет, если Дамаск падет.

— В ополчение только сирийцы входят или это интернациональная бригада?

— Едут из Ливана и Ирана, потому что понимают, что если Сирия падет, то они бу­дут следующими. Они нам и военных совет­ников, и оружие поставляют… Вся «шиитская ось зла» за нас! С остального мира я не видел бойцов… Как мне показалось, посольство Сирии в России не одобряет подобные темы. Возможно, это связано со слухами, которые ходят вокруг так называемого «русского ле­гиона», который несколько лет назад был нанят каким-то питерским ЧОПом, чтобы во­евать за Асада. Но когда они прилетели в Да­маск, российская сторона возмутилась, «ле­гионеров» вернули на родину и завели пару уголовных дел за наемничество. В общем, легально воевать за Сирию можно, только если есть сирийское гражданство или некое межправительственное соглашение. Зато на стороне исламистов настоящий интернацио­нал — они валят к нам вообще отовсюду.

— Как тебя Дамаск встретил?

— Я прилетел в международный аэро­порт Дамаска, и первое, что увидел, это большое количество солдат и ополченцев. Но гражданская жизнь продолжается, в центре города люди ходят по улицам, ничего не бо­ясь, несмотря на периодические минометные обстрелы. В христианских районах ситуация чуть сложнее, но и там магазинчики работа­ют. Мой отряд как раз возле них базировался, на северо-восточной окраине Дамаска, на­против оппозиционного района Дума, кото­рый целиком занят исламистами. Он всегда был населен религиозными радикалами, так что никто не удивился, когда там оказался рассадник боевиков. Правда, к моменту мое­го приезда район был уже давно взят в осаду и у врага не было никакой возможности вы­рваться, так что мне там относительно просто было, если сравнить с тем, что происходит на севере Сирии…

— Когда говорят «ополчение», сразу представляешь себе разношерстную пу­блику, кое-как одетую и вооруженную, «Шабиха» похожа на это?

— Нет конечно. Мне в первый же день выдали стандартную армейскую амуницию, провели инструктаж и отправили на позиции. Кормят тоже до отвала, ну если ты сможешь есть, конечно, потому что на нервах не до этого… В рационе — вся национальная кухня, блюда из мяса, бобов, сладости всякие. Пач­ку сигарет дают на два дня, но они такие креп­кие, что этого вполне хватает. Плюс местные продукты каждый день носят, мы и армия для них как последняя надежда. Возможно, в от­дельных населенных пунктах, где местные жители собрали всю имеющуюся у них уни­форму и оружие, связались с армией и сказа­ли, что их подразделение из стольких-то че­ловек теперь часть ополчения, есть какие-то перебои со снабжением, но в Дамаске в этом плане как на курорте. Но ополченцам ничего не платят, вместо этого Асад дает их семьям всевозможные льготы.

— Какие вообще отношения между армией и ополчением?

— Подчиненные. Оппозиция любит вы­ставлять «Шабиху» варварами, которых правительство взяло под свое крыло, а они этим пользуются и только грабят и насилу­ют… С правдой это не имеет ничего общего. Конечно, гражданские могут гибнуть от пра­вительственных войск, но, к сожалению, это особенность боя в городской черте. Иногда таких жертв не удается избежать, тем более что исламисты прикрываются мирными жи­телями. Если бы мы на самом деле вырезали всех, кто поддерживает врага, Дума был бы давно разрушен. Танками раскатали бы за день, тем более что некоторые горячие голо­вы к этому давно призывают. Но Асад этого не хочет, наоборот, он даже зарплаты про­должает платить тем чиновникам, которые теперь работают на Исламское государство. Наша задача не геноцид устроить, а объеди­нить страну. Поэтому перед каждым выходом на задание нам говорили, что мы ни в коем случае не должны стрелять по гражданским. Если же кто-то из них умирает, то по каждому факту проходят проверки, при необходимо­сти вплоть до трибунала.

— Давай больше конкретики, как от­ношения строятся между «Шабихой» и армией?

— Армия дает задание, все необходи­мые сведения, поддержку и так далее. По­ставляет нам инструкторов. С разрешения Асада «Хезболла» тренирует ополченцев там, куда не может добраться армия. Возможно, в отдаленных населенных пунктах ополченцы могут поддерживать связь только эпизодиче­ски, но если этого не происходит совсем, их отряд не будет считаться частью ополчения. Другими словами, ополчение — естествен­ное продолжение армии. Связь осуществля­ется через командиров отрядов. Все вопро­сы утверждаются в армии и в гражданских администрациях, если это необходимо. Ни­чего на свой страх и риск не делается. Если ополчение решает, что для обороны необхо­димо снести дом, то вначале нужно получить разрешение от городских властей. Конечно, бывают случаи, когда уведомить не успева­ешь, но тогда ты должен рассказать обо всем уже постфактум. Что касается ротации, мой командир провоевал в составе армии 4 года сержантом, был ранен и отправился в опол­чение. Вообще же в ополчение набирают до­бровольцев, которых за отличие в бою могут перевести в армию.

— Получается, ты в первый же день оказался на линии фронта? Командир во­обще проверял твои способности?

— Да, смешная история получилась… В прошлом я проходил военные сборы в Сирии, где стал снайпером. Но пока мы шли на по­зиции, выяснилось, что стреляю я не очень — не смог попасть по банке, стоящей на бочке примерно в ста метрах от меня. В результате меня сделали обычным стрелком, ну и рядо­вым, так как званий в отряде нет, и ты либо командир, либо рядовой. А так — да, с перво­го дня в бою оказался, ну или с первой ночи, так как днем там жара свыше 40 градусов и что-либо делать тяжело. Пока не стемнеет, нашей главной задачей было не давать спать врагу, чтобы ночью он не слишком резвился. Основные бои начинаются примерно в 6–7 часов вечера, когда начинает спадать жара. Правда, как мне рассказывал наш командир, даже самые тяжелые бои на нашей позиции — ничто по сравнению с тем, что происходит на севере Сирии, где у исламистов есть тяжелая артиллерия, танки и грузовики со смертника­ми. Если у нас за неделю погибли 6 человек, и то из-за собственной ошибки, то там за ночь может погибнуть около 300 человек.

— А как погибли эти 6 человек?

— На второй день моего пребывания они пошли на подмогу соседнему отряду, который захватывал дом с исламистами. Они вошли в здание, откуда боевики уже убежали. По всем инструкциям сначала туда должны были вхо­дить саперы, потому что исламисты всегда минируют постройки перед тем, как покинуть их… Забыли, ошиблись и взорвались.

— Ты знал, откуда были твои враги?

— В ночь на третий день мы взяли в плен одного боевика, он оказался сирийцем из Алеппо, который признался, что состоял в ИГИЛ. В соседнем квартале он убил одну армянскую семью — женщину и ее четырех­летнюю дочь, отрезал им головы. Он забрал­ся к ним в квартиру, когда уходил от погони ополченцев… Потом он, видимо, пытался удрать в Думу, но, так как неместный, просто заблудился и вышел на нас. Если кто-то пере­живает за его судьбу, то не стоит. Он жив, мы его передали военной милиции.

— А как ты понял, что он из Алеппо?

— По акценту. Арабский язык — это что- то вроде латыни Ближнего Востока. Его по­нимают все, но говорят на своих местных диалектах. А когда человек говорит на чисто арабском, он либо очень образованный, либо носитель какого-то местечкового диалекта, или вообще не сириец и не араб, а язык зна­ет по Корану. Так я идентифицировал среди боевиков выходцев из СНГ и Северного Кав­каза… Их там довольно много, и они самые отмороженные.

— В полный рост в атаку ходят?

— Вот именно… На следующую ночь по­сле взятия пленного исламисты попытались захватить наш дом. И вот эти выходцы из СНГ, вопя «Аллах акбар» и что-то про доблесть исламских воинов, в полный рост пошли на­встречу нашим автоматным очередям. Может быть, они были под наркотой или пьяные, но вообще в халифате ни то, ни другое не при­ветствуется, вплоть до смертной казни. Все­го в тот день на нас нападали 30–40 человек, из них мы убили около десятка.

— А с местными жителями успел по­общаться, что они думают о войне?

— Все очень устали, но они поддержива­ют Асада, потому что понимают, что если по­бедят исламисты, то им придется несладко.

— А о России что думают?

— Сторонники Асада очень хорошо к России относятся еще со времен СССР, а сейчас тем более. А вот если игиловцы узна­ют, что ты славянин или у тебя жена славянка, то тебя точно убьют, потому что после чечен­ской войны Россия считается одним из глав­ных врагов исламистов.

Артур АВАКОВ. Фото АР.