Газета "Кишиневские новости"

Россиянин, сбежавший от джихадистов: «Они приходят к тебе по социальным сетям»

Актер Вадим До­рофеев. Молодой, красивый, амби­циозный. Несколь­ко месяцев назад он, оставив жену и детей, уехал в Си­рию, объяснив свое решение просто: «На то воля Аллаха!» А еще через некоторое время его супруге при­шло SMS: Вадим погиб, сражаясь в рядах террористической группи­ровки «Исламское государство». 19-летнюю студент­ку МГУ Варвару Караулову уда­лось остановить на турецко-сирийской границе. Предполо­жительно, девушка хотела встать под черные знамена джихада.

И это только те случаи, о которых стало известно. О тех десятках-сотнях молодых лю­дей, которые пересекают границу тайно, из­вестно мало. Родные не поднимают паники, боясь осуждения и уголовного преследова­ния. Да и не знают они зачастую, куда уехали их сыновья, мужья, братья. Одни из последних данных о количестве россиян в рядах ИГИЛ и других запрещенных бандформирований на территории Сирии или Ирака озвучил глава ФСБ Александр Бортников. По его словам, сейчас там находится около 1700 российских граждан. И за прошедший год количество та­ковых возросло практически в два раза.

Зачем они едут на чужую войну? Как увозят из дома миллионы, а потом просят прислать им денег на еду? Как их вербуют? И как им удается вернуться? Об этом мы пого­ворили с одним из россиян, которому удалось вырваться из Сирии.

Уроженцу Грозного Саиду Мажаеву 22 года. Два года назад он отправился в Сирию воевать на стороне джихадистов. Это сейчас он говорит: «Я понимаю, что мне и таким, как я, просто запудрили мозги». Тогда же его не смогли остановить ни мать, ни беременная долгожданным первенцем супруга.

Саиду повезло: спустя полгода благо­даря ранению он смог убежать из джамаата, в котором состоял. Он был осужден, отсидел положенный срок и вышел на свободу.

— Знаете, после этих историй с актером Вадимом Дорофеевым и студенткой Варей Карауловой все заговорили о сети вербов­щиков. Якобы девушек заманивают туда с помощью психологических техник, мужчинам обещают баснословные деньги. В моем слу­чае ничего этого не было. Вербовщики с той стороны играют на живущем в каждом чело­веке чувстве справедливости. И это самое страшное…

Для Саида путь в джихадисты начался с видеороликов. Такими, по словам молодого человека, закидывают всех ребят из кавказ­ских республик.

— Они приходят тебе по Viber, Whatsapp, в социальных сетях. У всех один сюжет — как там, в Сирии, убивают женщин, детей. Во всех роликах один и тот же посыл: «Где же вы, на­стоящие мусульмане, вы должны заступить­ся за единоверцев…» Я сначала не обращал внимания на эти призывы, потом стал заду­мываться, вступил в тематическую группу, начал списываться с ребятами, которые там находились. Где-то через полгода я подумал: если бы с моей семьей, в моем городе такое случилось, может, кто-то бы пришел на по­мощь и мне. Так почему же я здесь сижу и без­действую? Поддавшись этим настроениям, я решил уехать.

Как такового конкретного вербовщика в моем случае не было. Первое время я просто списывался, как я считал, с такими же, как я, ребятами, которые мне объясняли, что долг каждого правоверного мусульманина — при­ехать в Сирию. В итоге я им поверил. Я считал, что еду туда защитить тех самых беззащитных женщин, стариков, над которыми измывают­ся подконтрольные Асаду войска. Я настолько был ослеплен этой идеей, что даже не подумал поискать в Интернете другую точку зрения.

— Как ты объяснил родным свой отъезд? Сказал, куда едешь и с какой це­лью?

— Нет, конечно. Истинной цели моей по­ездки они не знали, в противном бы случае сами пошли в правоохранительные органы. Родным и жене я просто сказал, что хочу про­должить обучение в Турции. Они мне повери­ли.

— Тебе самому не показалось, что это слишком: оставить беременную супругу и отправиться на чужую войну?

— Конечно, было сложно. Но я тогда думал: у нас все тихо, за супругой есть кому присмотреть, здесь мама, папа. А мне нужно ехать туда: кроме меня и таких, как я, о них ни­кто не позаботится.

— Можно спросить у тебя о твоих ре­лигиозных взглядах?

— Вы имеете в виду, был ли у меня ра­дикальный настрой, был ли я религиозным фанатиком? Однозначно нет.

Саид вспоминает: примерно за три ме­сяца до отъезда уже появился конкретный человек, который в дальнейшем и должен был руководить его действиями.

— Это был вербовщик?

— Нет, скорее человек, который должен был меня пошагово направлять. Мы с ним по­стоянно были на связи. Он объяснил, как мне нужно действовать. По прилете в Стамбул я должен был купить новую SIM-карту, позво­нить по определенному номеру. На вопрос, от кого я приехал, назвать его имя. После чего за мной должна была прибыть машина. Я все исполнил, но встретить в аэропорту меня не смогли. Вместо этого рассказали, что мне нужно взять билет на автобус и доехать до турецко-сирийской границы.

— А как они проверяют, не шпион ли ты? Вряд ли же они раздают такие теле­фоны кому попало.

— Нет, конечно. У меня там были знако­мые ребята, через которых меня «пробивали». Должен быть конкретный человек, который за тебя сможет поручиться.

— Деньги на билет до Стамбула тебе выслали?

— Нет, я поехал на свои. Да и вообще, никому оттуда деньги не высылают. Как мне объяснили, это небезопасно.

— Слышала, что в Турции есть русская община, которая занимается подготовкой и переброской новобранцев в Сирию.

— Я об этом тоже слышал. Но в Турции я не жил. В день прилета я взял билет на авто­бус и сам доехал до границы. Там мне велели ждать на остановке. Спустя несколько часов ко мне подошел человек, мы сели в маши­ну, где уже собрались еще человек 10 ребят, прибывших ранее. Руководил всей операцией проводник, который должен был переправить нас в Сирию. Это был турок, но он немного мог изъясниться по-русски.

— Как вы переходили границу?

— Нас было человек тридцать. Минут двадцать мы бежали по полю. С вышек нас заметили пограничники, начали стрелять. Но, слава Богу, никого не ранило. Хотя я знаю не­сколько случаев, когда люди получали серьез­ные ранения, умирали. В одном случае это была женщина, она не могла быстро бежать.

«Паспорт не пригодится, ты же приехал умирать…»

На той стороне группу Саида пересади­ли в другую машину. Их отвезли в лагерь для новобранцев.

— В этом лагере проверяют, от кого ты приехал, с какой целью, насколько сильны твои убеждения. Как проверяют? Задают вопросы, например, приехал ли ты с целью обогащения, или же свято веришь в идею. Готов ли выпол­нять все, что скажет амир (командир). Здесь же нужно было дать присягу, поклясться, что до конца дней я буду подчиняться амиру.

Саид уверяет: присягу он не давал.

— Я сказал, что мне нужно подумать, по­смотреть, что там происходит. Одним словом, я как-то отмазался.

Через шесть дней из лагеря для новичков его переправили на территорию джамаата. Молодой человек говорит, что он состоял в «Имарате Кавказ» — запрещенной на терри­тории РФ террористической организации.

— С ИГИЛ у них одни и те же цели. То есть мы были все как бы вместе. Но конкретно в ИГИЛ я не состоял.

— До приезда или непосредственно на месте проверяли твою физподготовку? Интересовались, есть ли военный опыт?

— Нет.

— И тебе не показалось это странным? Не было ощущения, что тебя будут исполь­зовать как пушечное мясо?

— Я это понял, как только пересек грани­цу, когда у меня забрали паспорт. Отдавать документы я не хотел. Но мне сказали: «За­чем тебе паспорт? Разве ты не приехал, чтобы умереть?» Я сказал, что хотелось бы еще по­жить. Но мне не терпящим возражений тоном объяснили, что сдавать паспорта — внутрен­нее правило. А их здесь не нарушают.

— В чем заключалась твоя служба?

— Первое время я просто слонялся без дела: оружия мне не давали. Через три недели мне выдали автомат, объяснили, как им поль­зоваться, сказали, что нужно охранять склады с боеприпасами. На боевые действия меня не пускали, потому что у меня не было опыта.

— Расскажи, из каких стран еще там были люди, зачем они приехали?

— Были немцы, французы, ребята из Ни­герии, даже из Бразилии несколько человек добрались. Зачем приехали? У всех, с кем я разговаривал, цель была одна: помочь якобы угнетаемым братьям-мусульманам. Все туда приехали ради идеи. А вообще расспраши­вать друг друга о каких-то личных моментах там было запрещено. Бывало, подойдешь к кому-то из парней, спросишь, откуда он, есть ли семья. Рядом тут же появляется представи­тель местной службы безопасности, который объяснит, что любопытство тебе может дорого обойтись. Они следили, чем мы занимаемся, о чем разговариваем, не фотографируем ли случайно какие-либо объекты, не отправляем ли кому-нибудь SMS. Иногда я замечал: вроде бы человек рядом с тобой сидит, читает что- нибудь. Но ты понимаешь: он следит за тобой. Сразу по приезде в лагерь нам сказали, что телефон лучше не доставать. Если увидят, что мы сфотографировали кого-то из бойцов или место, где мы находимся, это может плохо кончиться.

— Но связь с родными была?

— Домой мы звонили крайне редко. Я, на­пример, в первый раз с супругой поговорил только спустя месяц после приезда. Интер­нета у нас не было, туда же, где он был, нас не пускали. Объясняли, что это отвлекает от наших целей — не дай Бог кому-то домой за­хочется.

— Вам платили деньги? Некоторые эксперты называют цифры в три–пять ты­сяч долларов за месяц.

— Не знаю, кто и сколько платил амирам, но рядовые, такие, как я, денег не получали точно. Все туда поехали ради идеи, которая, как я понял уже на месте, оказалась обма­ном.

— Почему?

— По большей части единственное, чем занимался наш джамаат, — это выяснение отношений с другими формированиями. Там очень много разных группировок, которые вроде бы объединены единой идеей — они воюют против Башара Асада, добиваются установления «Исламского государства» на всей сирийской территории. На самом же деле они собачатся между собой, нападают друг на друга, отнимают дома, деньги, оружие. Называют все это трофеями. Какой-либо гло­бальной идеей там и не пахнет. Амирам глав­ное отхватить лакомый кусочек, наворовать побольше. Там осталось очень много богатых особняков, хозяева которых бежали от войны на свободные территории. Амиры захватыва­ют эти дворцы, заселяются туда, купаются в бассейнах, отмокают в джакузи. Этих домов там так много, что некоторые амиры переез­жают из одного в другой.

— А реальные боевые действия там велись?

— Иногда. Но по большей части это все была инсценировка боевых действий. Амиры выбирали какой-то дом, зачастую пустой или ранее нами захваченный. Но для операторов, которые снимали эти бои на камеру, гово­рилось, что там засел противник. Потом они делали вид, что захватывают эти здания: стре­ляли, бросали гранаты. Потом эти ролики от­правлялись спонсорам и закидывались в Ин­тернет, мол, приезжайте братья-мусульмане, помогите нам. И доверчивые ребята, такие, как я, на это велись.

— Но зачем им нужны новые бойцы?

— Анастасия, очнитесь, они вообще-то на этом деньги делают. Чем больше формирова­ние, тем большее финансирование можно за­требовать от спонсоров.

— То есть того, что ты видел в роликах, убийств женщин, детей, ты там не видел?

— Нет. По отношению к мирному на­селению насилия не было. Им вообще было наплевать на мирных людей — они между со­бой отношения выясняли. Хотя нет, была одна жуткая ситуация. Группировка, которая нахо­дилась по соседству с нами, убила несколько десятков женщин и детей, расстреляли их из автоматов. По их словам, эти люди были пре­дателями, что-то кому-то выдали. А как мо­гут быть предателями пацаны 12–14 лет или старики? Ролик той казни обошел весь мир. После этого я еще сильнее задумался, как бы вырваться оттуда.

— Что бы ты сказал ребятам, которые сейчас подумывают уехать туда?

— Чтобы они не совершали моих оши­бок. Не поддавались россказням интернет- зазывал. Они думают, что едут защищать людей от несправедливости. Но все они за­блуждаются. И пусть каждый знает: путь туда прост, а вот вырваться и вернуться назад очень сложно…

Анастасия ГНЕДИНСКАЯ.