Газета "Кишиневские новости"

Осужденный в США на 25 лет «русский мафиозо» раскрыл тайны американской пенитенциарной системы

Если уж на кого и обменяют укра­инскую летчицу Надежду Савчен­ко, так это на российского «ору­жейного барона» Виктора Бута. По крайней мере такие слухи упорно муссируются в дипломатических кругах. В общем-то это логично. ОНА — в московском СИЗО «Ма­тросская Тишина», ОН — в амери­канской тюрьме «Марион». А что, если бы все было наоборот?

Как на самом дележивется за американской решеткой россий­скому заключенному Буту? Что за новые обстоятельства появились в деле человека, которого спецслуж­бы США упорно считают «одним из крупнейших нелегальных торгов­цев оружием» в мире?

Наш спецкор Ева МЕРКАЧЕВА за­дала эти и другие вопросы Виктору БУТУ. А он прислал картины, кото­рые рисует в тюрьме.

МЕЖДУТЕМКСТАТИКСТАТИСПРАВКА“СПРАВКА“МК”ИЗДОСЬЕ“МК”ВАЖНОВАЖНОВиктор Бут приговорен к 25 годам заключения за намерение продать партию оружия колумбийской ле­вой группировке ФАРК (в роли ко­торой выступали платные агенты американской спецслужбы). Отбывает нака­зание в тюрьме «Марион», расположенной в штате Иллинойс. Учреждение было открыто в 1963 году для того, чтобы заменить тюрьму «Алькатрас». Долгое время «Марион» была тюрьмой супермаксимальной безопасности. Заключенных вплоть до 2006 года содержали в отдельных клетках 23 часа ежедневно без малейших человеческих контактов. Среди арестантов были агенты советской и израиль­ской разведок, наркобароны, грабители бан­ков.

— Виктор, как вам живется в амери­канской тюрьме? Что вам разрешено де­лать, что запрещено?

— Я содержусь, вернее, меня содержат в так называемом блоке контроля коммуни­каций (Communication Management Unit) «Ма­рион». Это тюрьма в тюрьме: мы полностью изолированы от остальной части исправи­тельного учреждения. Мы не видим и не слы­шим «нормальных» зэков. Даже на свидания с адвокатом или представителем посольства водят так, чтобы мы не могли увидеть ничего из «другого мира».

— «Мы» — это кто?

— В нашей «желтой субмарине» сидят 40–45 человек. Естественно, контингент осо­бый. Большинство (примерно 70%)так назы­ваемые исламские террористы, в том числе принявшие ислам американцы, «патриоты» и конституционалисты, республиканцы (не пу­тать с республиканской партией). Остальные — для баланса — жулики, убийцы, сексоты из других тюрем и те, кто «сдал» свои тюремные банды.

— Как к вам относятся заключенные?

— Нормально. Лично я общаюсь в основ­ном с белыми политзаключенными, с «па­триотами» (все они ненавидят сегодняшнюю власть в Америке). Дружу с одним хорошим иранцем.

А вообще все арестанты обычно кучку­ются по национальному признаку. У нас есть две группы арабов, которые даже между со­бой почему-то не разговаривают, хоть всегда держатся вместе. А остальные постоянно об­щаются. Мусульмане насмотрятся по телеку новостей и ну давай все бурно обсуждать. Они как-то в камерах свои флаги развесили. Но об этом узнал начальник, флаги конфисковали. Их наказали как нарушителей режима.

— Выходит, телевизор у вас там есть? Что вообще представляет собой сама ка­мера?

— Камера-одиночка, похожа на келью. На каждые шесть келий есть телевизор, кото­рый висит на стене в коридоре. Звук — через ФМ-приемник. Но я телевизор из принципа не смотрю. Уже привык без него, так спокойнее. Тем более что в новостях про Россию один бред показывают. Есть свой особый карцер на 6 камер.

— Интересно, за что туда сажают?

— В основном за нарушения типа «не то письмо послал судье», «покушение на угрозу прокурору». Бывает, сажают в карцер за драки (они, правда, случаются очень редко, на моей памяти, может быть, пару раз в год). Я тоже был в карцере. Однажды повесил сушить по­лотенце в неположенном месте, вот и наказа­ли меня.

— И чем жизнь в этой «тюрьме в тюрь­ме» отличается?

— Жесткостью. Меньше прав для заклю­ченных, больше воли для надзирателей. В этом блоке серьезные ограничения на обще­ние с волей. На общем режиме полагается 300 минут в месяц телефонного разговора без ограничения количества звонков. А у нас раз­решено только 2 звонка по 15 минут в неделю (всего 120 минут в месяц).

— Свидания разрешены?

— Да, но все свидания только через стекло. И надо записываться на определен­ное время, чтобы разговор был прослушан специалистами и переводчиками так назы­ваемого бюро контртерроризма ФБТ, кото­рое курируется Агентством национальной безопасности.

— Но письма-то доходят без всяких ограничений?

— Вся корреспонденция сканируется, переводится и только после такой «перлю­страции» доставляется. Недавно «концлагер­ное» начальство объявило о новых правилах. Раньше можно было посылать запечатанные письма как специальную корреспонденцию, без досмотра, определенным категориям: адвокатам, судам, конгрессам, прессе и, на­конец, посольству. Теперь — только адвокату. Да и то после того, как «гражданин начальник» проверит их и разрешит запечатать конверт.

— На самом деле в российских СИЗО порядок еще жестче. Без цензуры в прес­су вы точно ничего не пошлете…

— А мне лично вообще запрещено офи­циально какое-либо общение с прессой. Всем журналистам, пытавшимся получить свида­ние, было отказано. Про то, что здесь никог­да не бывают правозащитники, как в России, я даже не говорю.

— А как с медицинским обеспечени­ем?

— Раз в неделю происходит «обход глав­врача». Только вместо доктора — директор тюрьмы «со сворой разных генералов». Они заходят во все клетки, здороваются, что-то записывают в блокноты, гремят ключами, ко­торых у них у каждого килограмма по три на специальных ремнях, и резвенько так уходят. Результатов от такого общения ждать беспо­лезно. В ответ на мои просьбы о стоматоло­гическом лечении просто предлагают удалить чуть ли не половину зубов.

— Проблемы с зубами — результат не­полноценного питания?

— Именно. Но были случаи, когда кор­мить вообще забывали (это было в федераль­ной тюрьме Нью-Йорка, где провел почти два года, пока шел процесс). А воду приходилось пить из-под крана.

— Даже не верится…

— Я вам так скажу: наши совковые пред­ставления об Америке — где есть «скорый» и «милостивый» суд присяжных, вежливые над­зиратели — всего лишь мираж. Вот смотрите: количество жителей США составляет всего лишь 4% от населения земли, но 25% всех заключенных планеты сидят именно здесь. И это не столько правоохранительный феномен, сколько прибыльный бизнес. Тут даже так и пишут в газетах — тюремно-промышленный комплекс. Федеральное бюро тюрем ис­пользует частные тюремные корпорации. Три крупнейших из них возглавляют большие директора ФБТ, их акции котируются на Уолл-стрите. Наряду с профсоюзом тюремщиков они очень активно участвуют в избирательных кампаниях разного уровня, жертвуя миллионы долларов на эти кампании.

— Откуда берут деньги?

— Зэки — дешевая рабочая сила. Компа­ния, управляющая всеми производствами в ФБТ, платит максимум 200 долларов в месяц за квалифицированный труд. Это уже конку­рентно с Китаем или Индией. Это большой же­стокий бизнес на горе и страданиях простых людей (кстати, большинство зэков — негры и латиносы). Поэтому условия содержания здесь прямо пропорциональны расходам на содержание.

— А я слышала, что деньги на тюрьмы тратятся немалые…

— По данным самого ФБТ, в 2014-м на 1 заключенного тратилось около 34 тысяч дол­ларов в год. Это примерно 5000 рублей в день! Теперь представьте, что нашему ФСИН будут платить по 5000 рублей в день на 1 заключен­ного? Можно ли создать такие условия, что тюрьма будет как санаторий? Даже не сомне­ваюсь. Да, тюрьмы в США чистые, ухоженные. Но тут все заковано в бетон, запрещены дере­вья, кусты, газоны. И все кругом серого цвета: здания, заборы и даже одежда заключенных. Повсюду бешеное количество колючей прово­локи, бронированных дверей, сетки-рабицы… Даже небо можно увидеть с трудом.

В ФБТ сейчас 300 тысяч душ… По стати­стике, в 2014 году в США проживали 56 мил­лионов людей, прошедших тюрьму. Но даже гражданами их трудно назвать: они пожизнен­но лишены из-за судимостей избирательных прав (не могут голосовать на выборах), не мо­гут получать пособия, продуктовые карточки. И если «бывший зэк» будет жить с семьей, ко­торая получает субсидию на аренду жилья, то семью лишают этого пособия.

По рассказам сокамерников, после суда 99% семей распадаются, так как сроки даже за незначительные проступки — 8–10 лет, за остальные — 20–30 лет. Очень много видел зэков с пожизненными сроками, чаще всего у них — по 3–4. То есть, по логике, зэк должен умереть в тюрьме, реинкарнироваться и ро­диться опять, сдаться в тюрьму, там умереть… И так несколько раз!

— Чем вы занимаетесь в тюрьме с утра до вечера?

— Йогой, самообразованием, медити­рую. Спортзала здесь нет, это аргументиро­вано тем, что заключенные могут улучшить физические характеристики, оказать сопро­тивление персоналу тюрьмы и совершить по­бег. По этой же причине, кстати, запрещены книги, направленные на улучшение физиче­ской формы.

— А что же вы тогда читаете?

— На днях перечитывал «Похождения бра­вого солдата Швейка» Гашека, и одна мысль очень интересна: «Военно-юридический ап­парат был великолепен. Такой аппарат есть у каждого государства, стоящего перед общим политическим, экономическим и моральным крахом. Ореол былого могущества и славы оберегался судами, полицией, жандармери­ей и продажной сворой доносчиков…» Это меткое определение очень точно подходит к тому режиму глобалистов, которые правят бал в Америке.

— Вы не признаете себя виновным ни по каким пунктам. Но почему вы оказались втянуты в эту историю?

— Я не признавал и не признаю. У меня было достаточно времени, чтобы ознакомить­ся с материалами дела. Нет никаких докумен­тов, которые могли бы доказать мою причаст­ность к преступлению. Ничего нет! Но суду оказалось достаточно показаний спецаген­тов США. Это нонсенс! То, что произошло со мной, — эксперимент. Американские власти хотели посмотреть, что будет, если захватить россиянина и объявить его мировым преступ­ником (в моем случае торговцем оружием). И ведь после меня сколько еще россиян по все­му миру было арестовано и отправлено в США для суда и отбывания наказания. Среди них многие проходят по делам о так называемом компьютерном мошенничестве. Но где дока­зательства? На их арест потрачены миллионы, как и на мой.

— В медиа за вами закрепилось про­звище «оружейный барон». Не обидно?

— Вешали на меня еще и другие гром­кие ярлыки — «властелин войны», «торговец смертью». Все это типичные приемы англо-саксонского набора психологической войны глобалистов. Это их мифы, это их проблемы, не мои. Какой смысл на это обижаться?

— А дома у вас было личное оружие? Быть может, вы ходили на охоту?

— Нет. Я и стрелять-то не умею.

— Что вы думаете о возможности пе­ресмотра вашего дела?

— Это возможно, если будет давление со стороны РФ. Пока этого не будет, суд просто будет отказывать, отклонять все ходатайства и жалобы, даже не утруждая себя какой-либо мотивировкой, просто нет — и все тут.

— Как вы оцениваете своих новых юристов и работу, проделанную Альбер­том Даяном?

— Про адвокатов, что старых, что новых, — это как в футболе, можно бегать и потеть, но без голов выиграть невозможно. Добьют­ся моего освобождения — тогда и проведем «разбор полетов». Пока это рано делать.

— Как вы воспринимаете перспекти­ву нахождения за решеткой в течение еще почти 20 лет?

— В моей ситуации, в этой бетонной пом­пе, думать о 20 или 30 годах нет смысла. Мож­но держать человека за решеткой, но его дух, душу в тюрьму посадить нельзя.

— Допустим, дело пересмотрят, вас экстрадируют и выпустят. Что вы хотели бы сделать после освобождения?

— Первое, чего хочу после возвращения на Родину, — сходить в хорошую русскую баню на дровах!