Газета "Кишиневские новости"

Писатель Захар Прилепин рассказал, когда мы помиримся с Украиной

Захар Прилепин недавно полу­чил самую престижную россий­скую премию «Большая книга» зароман «Обитель». В Москву на вру­чение «награды» он приехал бук­вально сразу же после своей по­ездки в Новороссию. Там, кстати, Захар Прилепин бывает регуляр­но. В интервью писатель и бывший омоновец рассказал нам, почему он не готов снова взять оружие в руки.

Крымский восторг

— После того как вам вручили премию «Большая книга», поднялась настоящая волна критики. Мол, Прилепин не досто­ин этой победы. Не кажется ли вам, что причина такой бури не сам роман, а ско­рее ваша позиция по Украине и большие симпатии к ополченцам?

— Безусловно, это так. Все мои взгляды, ко­торые я высказываю последний год, начиная с Майдана, вызывают очень большую желчь и раздражение у определенной части нашей публики. Не могу сказать, что мне из-за всего этого становится обидно. Но, что бы там ни говорили, «Обитель» по-прежнему возглав­ляет список продаж по книжным Москвы, Пе­тербурга и интернет-магазинам России.

— Почему вы так часто ездите в Новорос­сию?

— То, что там сейчас происходит, — это и мое личное дело. Я вчера признался своему тестю, что для меня рождение детей и присо­единение Крыма стало соразмерной душев­ной радостью. Помню, когда узнал об этом, меня охватил абсолютный восторг, как будто в моей жизни произошло что-то очень важ­ное. При этом я прекрасно понимаю: то, что происходит сейчас в Донецке и Луганске, — сложная, трагическая история. И я пытаюсь как-то минимизировать тот ужас, который людям там приходится переживать. Привожу туда гуманитарную помощь, пытаюсь как-то ускорить процесс обмена пленными. Это не просто. Например, чтобы избежать общения с различными правозащитными организа­циями, на Украине многих ополченцев, взя­тых в плен, судят по уголовным статьям. И тут же рассылают по тюрьмам. Найти их следы в атмосфере полной юридической дестабили­зации крайне сложно: следователь, который их посадил, может уже не работать, судья — ничего не знать. А между тем в Донбассе пленные украинцы сидят в отдельных специ­альных помещениях. Туда могут приехать их матери, поговорить с сыновьями, потрогать их. И это на территории, которую у нас мно­гие воспринимают как место беззакония и кошмара!

— У вас никогда не было мысли, когда вы находились в Новороссии, взять в руки оружие?

— Возникают такие мысли. Но, для того что­бы перейти в этот режим прямого военного противостояния, нужно разрешить для себя некоторые жесткие сложные вопросы. А я пока не могу этого сделать… Меня мучает проблема нашего родства с этим народом. Да что там говорить, во мне самом есть укра­инская кровь… При этом я вижу абсолютную правоту моего государства и тех жителей До­нецка и Луганска, которые хотят отделения от Украины.

Европа — как ребенок

— Вы общались с ополченцами. Что это за люди, почему они бросают свои семьи и едут воевать?

— Там совершенно разные ребята — до­нецкие, луганские, городские, деревенские. У многих в ходе этой войны сгорело жилье, погибли близкие. То есть, как вы понимаете, это очень мотивированные люди. Многие — из России. У нас как-то принято считать, что туда едут какие-то алкоголики, деструк­тивный элемент. Это совершенно не так. Никакой алкоголик не способен решиться на такой шаг. Напротив, многие из россиян — вполне состоявшиеся семейные люди 30–35 лет, имеющие сбережения, какие-то доходы. Они закупили на свои деньги обмундирова­ние, которое, кстати, стоит довольно доро­го, и поехали в Новороссию. Зачем? Про­сто эти мужчины в какой-то момент решили для себя, что альпинизм, игра в пейнтбол и какой-нибудь удивительный туризм — не са­мый лучший способ приложения их сил. Они не только испытывают какие-то родственные чувства по отношению к людям на Донбассе, но и еще прекрасно понимают, что сейчас идет геополитическая война между Россией и ее стратегическими противниками. И они на передовой этой войны.

— Глава Украины Петр Порошенко фак­тически ввел экономическую блокаду Донбасса. Как вы относитесь к такому решению?

— Оно должно казаться диким для любого вменяемого человека. Двум миллионам лю­дей в регионе отказали в зарплатах и пенсии, в жизни! Их постоянно бомбят, выморажива­ют и морят голодом. А Европа, у которой нас призывают учиться человечности и гуманиз­му, спокойно смотрит на это и делает вид, что все нормально. Это якобы Россия там что-то натворила, а Порошенко совершенно ни при чем. Становится понятно, что в нашем мире можно сделать все что угодно: например, оцепить колючей проволокой какую-нибудь страну, сказать, что там все плохие, и начать выжигать ее напалмом. И Европа согласится. Она как ребенок. Ей можно сказать: сербы хо­рошие, а хорваты плохие, вот это Баба-яга, а это Василиса Прекрасная. И все, вопрос ре­шен: кто не за наших, тех мы будем балаба­шить.

— Как вы думаете, эта экономическая блокада может заставить людей в Ново­россии попроситься обратно в состав Украины?

— Нет. Ситуацию уже не вывернуть наизнан­ку. Конечно, у жителей Луганска и Донецка есть усталость, раздражение. Но это не зна­чит, что они пойдут и упадут в ноги тем людям, которые вот уже практически полгода бомбят их не переставая.

Лишь бы не было войны

— После ситуации в Луганске и на Донбас­се не изменилось ли отношение к России у жителей других регионов Украины, ко­торые раньше смотрели на нас с симпа­тией? Хотят ли теперь жители Одессы, Харькова, Мариуполя участвовать в соз­дании русского мира, общего культурного пространства?

— Я там не был. Но думаю, что большая часть людей хочет, чтобы просто не было войны. Но, как вы понимаете, решает все не большинство, а агрессивное, смелое и мужественное меньшинство. Оно есть и исчисляется десятками тысяч людей. Эти люди ничего не простили и ничего не забы­ли. Рано или поздно они скажут свое сло­во.

— Вы часто говорите о русском мире. Не кажется ли вам, что в результате минских соглашений о прекращении огня было в некотором роде совершено предатель­ство этого русского мира. Все-таки тогда армию ополченцев остановили практиче­ски на подходе к Мариуполю…

— Нет, я в этом не уверен. Все-таки есть де­сятки самых разных фактов, которых мы не знаем, а потому не в состоянии учесть. Мо­жет быть, только спустя годы станет понят­но, что тогда вообще происходило и стояло на кону. Кроме всего прочего, надо отдавать себе отчет, что взять город — это дело не­простое. Даже самые сильные армии с этим справляются далеко не всегда. Поэтому я бы не рискнул говорить, что, если бы ополченцев не остановили, они бы обязательно взяли Ма­риуполь и все было бы прекрасно. Я помню, как мы отвоевывали Грозный. Приходилось сносить полгорода, чтобы просто туда зайти. Поэтому давайте не будем упрощать ситуа­цию. И, кстати, находясь в Донецке, я никогда не видел, чтобы ополченцы бомбили какие-то дома…

— Сейчас многие боятся эскалации кон­фликта на Украине, включения в него каких-то новых стран. Есть основания у таких опасений?

— Очевидно, что ни одна европейская страна не воспринимает всерьез какого-либо воен­ного противостояния с Россией. Во-первых, они ужасно боятся, во-вторых, не готовы к этому. Так что третьей мировой не будет, не надо впадать в истерику. А вот с Украиной нам еще долго придется налаживать нормальные отношения. Явно это произойдет не через год и даже не через два. Но это нормальный и не­избежный процесс.

Екатерина ДЕМЕНТЬЕВА.