Газета "Кишиневские новости"

Водорезова рассказала нам, что общего между ней и Сотниковой

Была звездной фигуристкой, от которой в восторге заходились трибуны, — Леночкой Водорезовой. Стала — звездным тренером Еленой Германовной Буяновой. Теперь ее спортсмены без конца на устах у болельщиков: олимпийская чемпионка Аделина Сотникова и чемпион России Максим Ковтун. Аделина уже отдыхает, Максим выступает на чемпионате мира, Елена — вновь у бортика. Этот олимпийский сезон не забудет ни один из них.

— Вспомним день победы?

— Безумие такое. Мне кажется, я давно такой не была!

— Вы никогда и Олимпийские игры не выигрывали.

— Когда Аделина катала дорожку и мы еще не понимали, что это «золото», но по­нимали, что медаль, — я уже, если кто видел, легла на борт. Скакали Ира Тагаева, Петя Чернышев, а я уже не стояла, смотрела, об­локотившись на борт. То, к чему мы пришли, далось очень дорого. До Игр я не понимала вообще, куда и с кем я еду. И это состояние угнетало. Я не знала, будет ли Максим как за­пасной выступать. А его ведь надо было тоже готовить. Вплоть до первого февраля я еще ничего не знала про Сотникову. То Аделина едет с командой, то нет, и так потом получи­лось… Вот даже набор слов, смотрите, ка­кой: я ей сказала, когда мне сказали, что она едет, а потом пришлось говорить, что не едет! Представляете, как это все надо было пере­жить? Потом она должна была в качестве за­пасной обязательно приехать в Сочи: сидела на трибуне и смотрела. И уже дома, в Москве, видела, как награждали команду без нее.

— Вы оставались в Москве?

— Да, готовила Максима. И была в су­масшедшем доме еще до Олимпиады. Ре­бята видели мое состояние — а я была, если честно, убита тем, как это все делалось. И до сих пор никто никаких концов найти не может. Кто решал, что Аделина не будет выступать в команде, почему именно так решал? Никто не признается. Я была на «нервяке» в Москве, а Татьяна Анатольевна Тарасова, находясь в Сочи… Мы договорились, что она принимает одну, я остаюсь с другим. Хорошо, что у нас есть Татьяна Анатольевна! Мы с ней перезва­нивались, она мне — про Аделину там, я — про Максима здесь. И таким вахтовым методом занимались спортсменами. Потом она Адели­ну перенаправила, я ее снова подхватила. Не представляете, как Сотникова разозлилась — за что ее так? Хотя, казалось бы, после чем­пионата Европы все были в восторге, как обе девочки наши там выступили! Я, как тренер, должна была подобрать слова для объясне­ния. Что у нее внутри творилось!

— Эти Игры вы никогда не забудете…

— Нет! В первую очередь — то, как я к ним приехала. Потому что Максим тоже не понимал, что будет, он также готовился. Как пережили? Так получилось, что все нашли все нужные слова. Татьяна Анатольевна — там, мы — здесь.

Я не очень комментировала ситуацию с мужским катанием, пока шли Игры. Решаю не я, и меня никто не спрашивает. Есть люди, которые за принятые решения отвечают, они взяли на себя ответственность: едет один спортсмен, а не другой, Плющенко, а не Ков­тун. Я даже не могу оценить Женин закрытый прокат, не видела, Тарасовой там тоже не было, сказали, что она — заинтересованное лицо. Могу сказать только одно: если тренер и спортсмен взяли на себя эту ответствен­ность, должны отвечать. Комментарии к слу­чившемуся все время были разные — не было единой позиции тренера и спортсмена, такое впечатление, что они просто даже в разных местах находились. И еще мне было стран­но — Алексей Мишин, как тренер, говорит о моем спортсмене: его не могут найти. Как это можно было озвучивать? Как это вообще себе кто-то представляет, когда спортсмен готовится к Олимпийским играм? И потом, все разговоры ведутся для начала не со спор­тсменом, а с тренером. Я не хочу даже в это вдаваться, потому что уже нет сил — заболел ли Ковтун, потеряли ли Ковтуна или Воронова (вообще-то все забыли, что есть и второй за­пасной), суть в другом. В том, что Женя снял­ся, Ковтун виноват?

— Как Максим все это переживал? Надо отдать должное — ничего лишнего в комментариях он себе не позволил.

— Для начала — о том, что поедет имен­но Плющенко на Игры, я, например, узнавала из средств массовой информации, как все зрители и вся страна. Нам никто не сообщал отдельно. Мы с Тарасовой были не в курсе. «Тебе звонили?» — «Нет». — «И мне тоже». Максим правильно сказал: дали шанс Жене, а мне не дали, но я его использую в будущем. Достойно — никого не оскорблял. Про него была масса «доумок» в тот момент, просто огневая точка здесь у нас была.

Если хотите знать мое мнение: как бы Женя ни выступил в личном турнире — вто­рой, пятый, десятый, народ бы любил его не меньше. Это — позиция. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Олимпийские игры — тот старт, на котором выступают на пределе. Ото­рвалась бы нога или рука — оправдание. Да, жестко, но это мое личное мнение. Я знаю, как и все, что есть спортсмены, у которых и пла­стины стоят, и с переломами они выходили на старт. Много было подвигов без оглашения проблем. Когда — комок к горлу. Когда — со­переживаешь.

Да, это подвиг. Ты захотел его сделать сам, все про себя зная? Если захотел — иди до конца. Ты должен, если взялся. Как такая ситуация сложилась у Жени? Не мне судить.

— Вы — специалист высокого класса. С тренерской точки зрения вы находили плюсы для страны в том, что едет в Сочи именно Евгений Плющенко?

— Прежде всего: Женя для меня человек, которого я уважаю. То, через что он проходил, возвращаясь, — это преодоление, на которое не каждый способен. Такие люди достойны уважения и восхищения. Но если ты вошел в этот спортивный ритм снова, ты в нем и дол­жен находиться. Жить в нем, а не рассказы­вать: да, здесь у меня тренировочный прокат был, а здесь я не успел. Возвращение не озна­чает «все можно».

— Это вы про чемпионат России, ко­торый Евгений проиграл, с дальнейшим комментарием, что отнесся к соревнова­ниям не столь серьезно, как стоило?

— Да, Макс боролся и выиграл честно. Достойно. Я очень горжусь и тем, как он вы­играл, и тем, как тренировался. Да, его моти­вировал Женя. И Женю в чем-то мотивировал Макс, так ведь и было. И я рада, что Максим растет на этом высоком накале борьбы. Но то, что происходит вокруг, не просто мешает — может быть губительно. Нельзя большому спортсмену проигрывать и спокойно гово­рить: подошли как к тренировочному прокату. Это не очень уважительно вообще — даже не к соперникам, к этому старту. Для меня, как тренера, это неуважение. А уж рассказывать — это уже было на Играх, — чего не сделал Максим в прошлом сезоне… То есть расска­зывать о себе с плюсом и при этом про неу­дачи другого, тем более только начинающего свой путь, не совсем корректно. Опять же, не Максим виноват в ситуации. Олимпийские игры — это была история Жени, ему предо­ставили эту историю делать. И человек дол­жен отвечать прежде всего за себя.

— Вернемся к Аделине, которая вы­держала все и завоевала столь ценную медаль, первую в нашей истории. Для вас лично, наверное, просто вожделенную. Воля к победе проявлена какая-то фанта­стическая!

— Вы видели эти огромные буквы (АДЕ­ЛИНА) на льду? Заливщики несколько ночей это делали, так ее любят в ЦСКА! Она когда маленькая была, знаете, чем мне нравилась? Была таким чертенком, глаза — блюдцем. И издалека со мной разговаривала, на пальцах показывала: два, три оборота делаю? Все, никаких лишних разговоров! Конечно, стала девушкой, теперь уже более приглаженный характер. Но черт этот внутри все равно си­дит. Есть же разные спортсмены. Вот Макс — общительный, чересчур даже. Он до бес­конечности может говорить. Заговорит так, что очумеешь уже от него. Ему надо с кем-то болтать все время. Аделина — другая, ей надо сконцентрироваться. Ее все видят на старте сосредоточенной. Но никто же не видит ее после старта. Мы можем только в гостинице вздрогнуть: ой, кто-то пронесся! А это Сотни­кова была. Но такая она — вне спорта. И умеет это разделять. Москвичка, если понимаете, о чем я. Мы — другие, мы по-другому воспи­таны. Ей не все надо, может, это и не очень хорошо. Не все — но самое главное. Мы так воспитаны городом, людьми. Москвичей, кстати, в сборной немного, и они очень трудно выживают в сборной. А тот же Ковтун приехал — ему все надо и ото всех.

— Как вы лично выживаете между та­кими энергетическими монстрами?

— Тяжело выживаю. Хорошо, что у нас много льда, прекрасные условия, высоко­классная команда — Татьяна Анатольевна, Ирина Тагаева, Петр Чернышев. А на льду я ребят развожу по разным часам. Сначала — Аделина. Она более легкая на подъем, «ба­рин» позже подъезжает. Но иногда, правда, соединяю их вместе, делаю это специально — они друг друга подстегивают. Макс не мо­жет себе позволить при Аделине что-то не вы­полнить. Приходит Тарасова, хорошо, что я не одна. Замечательные условия работы, плюс уже притерлись все: Татьяна Анатольевна одно делает, я переключаюсь на другое, Ира на третье… Сейчас к миру с Максом вот все готовились, а Петя Чернышев с Аделиной на следующий сезон уже наработки прикидыва­ют… Кстати, Петю привела Тарасова, на теле­визионном проекте подметила. Сначала, мне кажется, он немного напрягался: три женщи­ны, тяжеловато, мы крикливые все, а Петя у нас — спокойный и уравновешенный. Но ни­чего, как видите, спелись.

— Аделина тренируется у вас с дет­ства, Максим пришел уже с достаточно сложившимся характером. Наверное, есть сложности и там, и там?

— С Аделиной мы с ее восьми лет вме­сте, и у нее такой запас техники и заложенной базы, что можно пробовать все что угодно, и это не сложно. Максим пришел, когда ему было 17, сформировавшийся, очень тугой на какие-то вещи. Ему надо четко все объяснить. Он понимает логику. Я его тренирую, потому что в первую очередь верю в него. У него силь­ный стержень, он умеет разозлиться. Воспи­танием заниматься поздно, но нужно идти к определенным целям. А цель — одинаковая, и слава богу. Он очень непростой, как говорит сам про себя, — парень с екатеринбургских окраин. Но, наверное, этим и интересен. Кол­кий. У него нет «средневыведенного» поведе­ния. Может довести всех до белого каления. Мы можем обе — и Тарасова, и я — закипеть от одного Ковтуна. Это не значит, что не мо­жем ничего сделать. Читает рэп, вообще твор­ческий человек — ты с ним разговариваешь, а он может быть головой совсем в другом ме­сте. И я уже знаю, когда он не со мной. Вижу и начинаю еще раз что-то терпеливо — бу-бу… С подобными спортсменами интересно, они нестандартные. Но совсем не легко. Именно такие могут восстать, такие люди поднимали массы.

— Да вы и сами не особый стандарт, чего уж, поднимете и поведете, думаю, и спортсмены это знают, прочувствовали на себе.

— Да, поэтому и бывает тяжело, сталкива­емся лбами сильно, искры такие! И никто по­зиции не сдает. Просто я чуть мудрее — знаю, как погасить огонь. Надо же вперед идти. А Максим часто свои взбрыки еще и объяснить не может. Когда любишь своего спортсмена, какие-то вещи можно и прощать. Но не все.

— Ковтуну еще, надеемся, предстоит познать счастье, которое испытала Сотни­кова. Вы успели его осознать, свое олим­пийское счастье?

— Конечно, когда она выиграла, это были такие минуты счастья! Ради этого все, навер­ное, стоит испытать. Я не знаю такого тренера, который бы не ставил себе наивысшие цели. Есть этапы, когда ты понимаешь: можешь пя­тым быть с учеником, можешь третьим, все логично. Но это этапы. А идешь все равно к главной цели — олимпийской медали. По­следние два года столько слез, неудач, столь­ко веры в человека… Все надо было пережить. Меня иногда, не буду скрывать, держало толь­ко чувство ответственности перед ребятами — могу и не работать в силу обстоятельств. И, честно, много раз хотелось все бросить, ду­маю, еще и захочется, условия разлагающие были и есть.

Но эти минуты счастья — причем не тог­да, когда объявили результат, а когда на пье­дестале Аделина не пела гимн, а орала его, и в два раза больше слезы текли, — я передать, конечно, не могу. Или когда Татьяна Анато­льевна пришла, и мы буквально навалились друг на друга! Но и счастье дается сложно. До сих пор мы разбиты, пережить такие эмоции — непросто. Поэтому Аделина не поехала на чемпионат мира. Сегодня это нормально — когда олимпийские чемпионы предпочитают не выступать на чемпионатах мира. Не потому, что они что-то не могут. Наверное, они уже до­казали, что могут. Эти эмоции, которые при­шлось пережить… Представьте себе, Аделина за год столько не наговорила, сколько сейчас. Надо немного счастье это продлить. Забыть про все и бегом куда-то снова нестись? Надо дать ей жить сейчас.

— И вам, но теперь уже после чемпио­ната мира…

— У меня еще главное счастье есть — двое самых любимых в мире мужчин. Как они меня трогательно поддерживали перед Играми! Я знаю, что муж один смотрел вы­ступление, без сына. Потом рассказывал, что как победитель всю ночь принимал по­здравления. И гордый такой был! Аделинку он, естественно, давно знает и любит, но каких-то уж очень эмоций — ну занимается жена делом и занимается — прежде не про­являл. А девушка сына рассказывала, как он кричал в момент победы! Это счастье, когда есть два таких мужских плеча в жизни, две опоры. Без этого, главного, счастья у меня бы не было второго.

— Это правда, что улетали вы из Сочи по билету Тарасовой?

— Да, уже не было сил дожидаться чего-то… Она меня привезла в аэропорт, показала, что меняет себя на меня. И девочки из «Аэро­флота», увидев меня, абсолютно уже неживую, как-то сложно там переоформляли билет. Когда вошла в самолет, это был обычный, не «золотой» рейс, и командир корабля объявил: в нашем самолете летит тренер олимпийской чемпионки — я зарыдала. Вот это уже был пик олимпийского счастья. Народ встал, хлопал, кричал, я растеклась абсолютно…

Представьте, весь самолет стоя хлопал. Я точно знаю: успех всех видов спорта в Сочи — 30 процентов уж точно, если не 50 — это наши болельщики! Такая колоссальная поддержка! Из самолета вышли — кто-то обнимает, кто-то тараторит, мужик какой-то целует: девки, молодцы, девки-и! В другое время как бы я на это отреагировала? Вернулась в потрясенном состоянии. Это отношение, может, даже еще больше впечатлений оставило, чем олимпий­ская медаль. Я поняла, что такое победы для народа. И для меня: вот оно, счастье-то, — с ума не сойти, выиграть да сделать это еще и дома!

Ирина СТЕПАНЦЕВА.