Газета "Кишиневские новости"

Наследство знаменитого писателя досталось чужим людям

Последние годы своей бурной, насыщенной жизни писатель Юлиан Семенов провел в легендар­ном Доме на набережной. Сюда он возвращался после опасных коман­дировок в Никарагуа и Афганистан, приглашал друзей. Здесь написаны все последние вещи: «Синдром Гуч­кова», «Приказано выжить», про­должение романов о Штирлице «Экспансия-1» и «Экспансия-2». Се­годня квартира 242 на втором этаже стала сценой для нового детектива, печального и постыдного.

С дочерьми писателя Ольгой и Дарьей Се­меновыми мы направляемся в Дом на набереж­ной. Мысли нас обуревают совсем невеселые.

Три четверти квартиры — собственность семьи Ольги Семеновой, в ее паспорте штамп о регистрации с адресом: улица Серафимовича, дом 2, квартира 242. Одна четверть еще недав­но принадлежала ее матери — вдове писателя Екатерине Сергеевне Семеновой.

Но сегодня тут хозяйничают чужие люди. Врезают свои замки, занимают комнаты.

События развиваются по закону детек­тивного жанра. На подходах к дому нас карау­лит некий мужчина с видеокамерой напере­вес. Представляется Валерием Юрьевичем Большаковым, братом Татьяны Анатольевны Анисимовой — новой хозяйки одной четвер­той жилплощади. Разные фамилии (сестра не замужем), разные отчества. Вежливо ин­тересуюсь степенью родства. Может быть, они сводные? Валерий Юрьевич вспыхивает: «Какая разница!» Он дежурит под дверью, что­бы не допустить взлома замков.

Ольга пытается вставить ключи в замоч­ную скважину — увы, ничего не получается. Названый брат Анисимовой ухмыляется: «Приходите в полвосьмого вечера, когда вер­нется с работы хозяйка!»

Эту квартиру Юлиан Семенов получил в 1985 году. Пять комнат: столовая, гостиная, три спальни — всего 111 квадратных метров. Он очень гордился, что живет в легендарном доме. Однажды его кузина — ветеран Петров­ки, 38, Галина Петровна Тарасова не удержа­лась: «Ну что, тебе не дают покоя эти мемо­риальные доски?» Семенов промолчал, хотя сознавал, наверное, что придет день, когда и его имя будет впечатано в бронзу.

После смерти Юлиана Семенова кварти­ру приватизировали. Четверть жилплощади досталась его вдове Екатерине Сергеевне Семеновой, остальное — семье Ольги. Про­давать квартиру в Доме на набережной не собирались: слишком многое было связано с этими родными стенами. Ольга планировала открыть здесь мемориальный музей Юлиана Семенова.

Екатерина Сергеевна происходит из очень известной семьи. Она правнучка рус­ского живописца Василия Сурикова, автора «Боярыни Морозовой», «Утра стрелецкой казни», внучка художника Петра Кончаловско­го, дочь Натальи Петровны Кончаловской от первого брака с пианистом Алексеем Богда­новым и падчерица Сергея Михалкова.

Доверчивая и внушаемая по характеру, она с юности боялась, что над ней тяготеет родовое проклятие. Сохранилось предание, что бывшая жена ее отца прокляла Наталью Петровну Кончаловскую и ее будущих детей за то, что та увела мужа из семьи.

— У бабушки действительно очень долго рождались мертвые дети, — говорит Дарья. — Она вымаливала нашу маму перед иконой «Взыскание всех погибших». И мама, веря в силу проклятия, все отдавала цыганкам, объ­ясняя: «Если я это не сделаю, вы погибнете!» С годами мамина доверчивость усиливалась. И всегда находились люди, которые этим пользовались.

Она рассказывает историю о том, как Екатерина Сергеевна еще в советские вре­мена продавала бриллиантовое кольцо, подарок Натальи Петровны Кончаловской, чтобы купить дачу. Она доверила его сво­ей приятельнице, которая ходила из дома в дом, предлагая драгоценность всем подряд. В конце концов получила чемодан с «куклой» — фальшивыми деньгами. Через три года по­исков сыщики Петровки, 38, рискуя жизнью, нашли кольцо у вора в законе, который при задержании пытался его проглотить.

Ее брак с Юлианом Семеновым был за­ключен по великой любви, но счастья не при­нес никому. Они оказались слишком разными людьми.

— Нашим воспитанием всегда занимал­ся отец, — продолжает разговор Дарья. — Он был нашей матерью. А она находилась где- то в стороне. Когда они расстались, папа ее содержал: платил 700 рублей в месяц — ми­нистерская зарплата по тем временам, но матери все равно не хватало. Она без конца закладывала-перезакладывала драгоценно­сти. У нее появился близкий друг. Она приез­жала к нам и опять уезжала.

Екатерина Сергеевна восемь раз пода­вала на развод. Из семнадцати прожитых со­вместно лет больше было врозь, чем рядом. Она не раз проклинала своего мужа, но, когда его свалил тяжелейший инсульт, вернулась к нему и три года самоотверженно ему служила. Надорвалась, заработала грыжу, но у лежаче­го больного не было ни одного пролежня.

После смерти Юлиана Семенова Екате­рина Сергеевна взяла его фамилию: была Ми­халковой — стала Семеновой. Не из уважения к памяти знаменитого мужа, а из желания при­чинить боль отчиму Сергею Владимировичу Михалкову, который ее удочерил и вырастил как родную. На восьмом десятке она задумала поменять отчество Сергеевна на Алексеевна и в одном интервью представилась журналист­ке именно так.

— Когда Сергей Владимирович об этом узнал, он принял жесткое, но справедливое решение: лишил ее наследства. После его смерти мама подготовила иск на его вдову Юлию Субботину, — рассказывают сестры.

■ ■ ■

Екатерине Сергеевне за восемьдесят. Она больной человек, инвалид первой группы с букетом тяжелых заболеваний. Десять лет назад врачи поставили ей диагноз «ишемия головного мозга». Она шесть лет не выходит из дома и, естественно, не может жить одна и нуждается в посторонней помощи.

Старшая дочь Дарья не раз предлагала матери переехать к ней, но всегда получала решительный отказ. Младшая Ольга тоже зва­ла ее к себе в Париж (она постоянно живет во Франции).

— У меня была возможность поселить ее в отдельной квартире, нанять сиделку, — переживает Ольга. — Мы бы ее обхаживали, и Даша бы навещала! «Тогда мы продадим квартиру в Москве!» — выдвигала условие мама. Я соглашалась. «Еще придется продать дачу, которую ты построила», — мама продол­жала диктовать. Я не возражала. И, наконец, ставился ультиматум: «Я поеду, если ты не­медленно продаешь дом-музей отца в Кры­му!» Она прекрасно знала, что на это я никогда не пойду, и торжествующе заявляла: «Тогда я остаюсь!»

Дом-музей Юлиана Семенова в поселке Олива (Верхняя Мухалатка) в Крыму — дети­ще Ольги. На виллу «Штирлиц», как называл писатель свою скромную дачу, расположив­шуюся на семи сотках склона, настоящее па­ломничество почитателей его таланта. Как это продать?

Теперь Ольга думает, что стоило пообе­щать расстаться с домом-музеем, чтобы за­брать маму в Париж, но трудно отделаться от мысли, что это был только предлог. Екатерине Сергеевне кто-то внушил, будто Ольга, кото­рая выстроила для нее загородный дом и вы­сылает каждый месяц две с половиной тысячи евро, сдаст ее в интернат для престарелых. Находились люди, которые старательно вби­вали клин в отношения между матерью и до­черью.

Кончилось тем, что Ольга, приезжая в Москву, вынуждена была останавливаться в отеле. Родная мать закрыла перед ней дверь своего дома. Зато открыла сомнительным персонажам, легко входившим к ней в до­верие. Они делали все, чтобы изолировать вдову Юлиана Семенова от семьи. Больной женщиной, которой скоро исполнится 83 года, легче манипулировать, когда вокруг нее словно выжженное поле. Параллельно из ее дома исчезали бесценные картины Петра Кончаловского. В новом окружении альтруи­стов не наблюдалось.

Появлялись весьма экзотические персо­нажи от тренера по славяно-горицкой борьбе, в перстнях и татуировках, до человека, гото­вого за 30 тысяч долларов выполнить работу киллера. Врач из местной больницы ежеднев­но на протяжении четырех лет менял Екате­рине Сергеевне повязку на стопе за 5 тысяч рублей. Помощница вывезла в неизвестном направлении прекрасную мебель, купленную Дарьей, и закупила нечто на свой вкус, уплы­ли лучшие книги из семейной библиотеки, появились одеяла по 40 тысяч рублей. Некая Елена Александровна с аппаратом для биоди­агностики исправно брала 200–300 долларов за визит. Продавались картины Петра Конча­ловского, выманивались непонятно на что не­померные деньги. Дошло до того, что сторож позвонил Ольге в Париж: «Ольга Юлиановна, сделайте что-нибудь! Екатерина Сергеевна окружена аферистами!»

В 2012 году вдова подарила свою долю в Доме на набережной внуку Филиппу — сыну Дарьи. Ольга обрадовалась: квартира остает­ся в семье. Но прошло полтора года, и Екате­рина Сергеевна попросила вернуть подарок. Внук послушно отдал: желание бабушки — за­кон. Требовать подарки назад вполне в духе старой женщины. К примеру, она трижды от­сылала старшей дочери Дарье картины Петра Кончаловского и трижды их забирала. С вели­ким сожалением вспоминала, что много лет назад подарила Ольге несколько картин того же Кончаловского, повторяя при этом: «Ты лишила меня моего наследства!» Но в случае с квартирной долей события приняли неожи­данный оборот.

— Юристы Дмитрий Алексеевич Опарин и Вадим Александрович Бурлаков получили от мамы доверенности на ведение ее дел и составили от ее имени письмо о том, что она хочет продать свою долю в квартире за 430 тысяч долларов США, а я могу воспользовать­ся своим преимущественным правом выкупа. Меня эта сумма поразила, она была завышена вдвое, — возмущается Ольга.

Цифра действительно космическая. И не в том даже дело, что за такие деньги можно купить приличную квартиру в любой европей­ской столице или виллу на морском берегу. По оценкам риелторов, реальная среднерыноч­ная цена данной доли колеблется от 200 до 250 тысяч долларов. Дело в том, что кварти­ра при распределении долей автоматически не делится на комнаты. Доля — предмет аб­страктный и продается по более низкой стои­мости, чем комната в коммуналке. Разница в цене иногда доходит до 40 процентов.

Кто они — покупатели доли? Среди них преобладают желающие получить регистра­цию, им порой и 1/64 достаточно. Вторая группа — небогатые и конфликтные персо­нажи, готовые к «кастрюльной» войне за свои квадратные метры на исторически чужой территории. И, наконец, профессиональные рейдеры, которые покупают доли для того, чтобы в дальнейшем, используя свои бан­дитские технологии, отжать у упорствующего собственника всю квартиру за бесценок.

— Я уведомила господина Опарина через моего адвоката, что готова выкупить долю за 220 тысяч долларов США, — продолжает Оль­га Семенова. — По телефону Дмитрий Алек­сеевич мне сказал, что они согласны. Мы с мужем состоятельные люди, но даже для нас это очень большие деньги. Таких средств на наших счетах не было, и мой муж выставил на продажу свою квартиру. Пока моя подруга Любовь Черных по доверенности оформляла документы для сделки, а банк осуществлял перевод денег на мой счет в России, позво­нил господин Опарин: «Поторапливайтесь, потому что у меня есть покупатель, готовый приобрести эту долю за 430 тысяч долларов США!»

События развивались стремительно. Ольга прилетела в Москву 20 декабря про­шлого года. На 23-е были заказаны деньги в банке, а 25 декабря она должна была приехать с нотариусом к своей маме для оформления сделки. И тут гром грянул: выяснилось, что злополучная доля уже продана посторонне­му человеку — некоей Анисимовой Татьяне Анатольевне 1988 года рождения из поселка Коммунарка.

— Мне позвонил Валерий Юрьевич, пред­ставившийся ее братом, и предупредил: «Вы не знаете, с кем имеете дело! У нас есть дома и квартиры! Пока вы во Франции, мы будем жить здесь в свое удовольствие», — излагает Ольга. — А 17 января поздно вечером в квар­тиру, где у нас проживал арендатор, гражда­нин Франции, вломились с участковым некие люди.

Получила ли Екатерина Сергеевна без малого полмиллиона долларов за свою долю? Она отказывается отвечать. По состоянию здоровья она могла подписать любой доку­мент. В период сделки на ее имя вроде бы был приобретен абсолютно не нужный ей участок по Калужской дороге. Родные видели эти «угодья», которые оцениваются примерно в 70 тысяч долларов исключительно благода­ря близости к Москве.

■ ■ ■

…Около восьми часов вечера возвра­щаемся в Дом на набережной. В квартире уже знакомый нам Валерий Юрьевич, Татья­на Анатольевна и еще двое молодых мужчин крепкого телосложения. Один представляет­ся ее гражданским мужем, другой — юристом. С порога требуют снять обувь: пол вымыт.

Татьяна Анисимова, 27 лет по паспорту, совсем не похожа на преуспевающую биз­несвумен или подругу миллионера. Видимо, новый статус, обрушившийся на девушку из поселка Коммунарка, еще не успел наложить свой особый отпечаток на ее внешность.

Что за каприз — выложить 430 тысяч дол­ларов за четвертую долю в чужой квартире?

«Мне хотелось жить в центре Москвы!» — заявляет Анисимова. «Ей нравится здесь! Вы же сами сказали, что квартира историческая!» — вторит названый брат Валерий Юрьевич.

Порядок пользования квартирой пока не установлен, но дверь, за которой расположе­ны две комнаты — кабинет Юлиана Семенова и спальня, — заперта. Ключи Ольги Семено­вой, конечно, не подходят. Татьяна Анатольев­на врезала новый замок и наотрез отказыва­ется открыть дверь: «Здесь мои личные вещи. Мы где хотим, там и живем. Сначала заехали в большую комнату, но там нам не понравилось, и мы перебрались сюда!»

«Наша мать, в силу возраста и беспомощ­ного состояния, является марионеткой в их руках, вряд ли знает о размере перечислен­ных денег и не понимает юридических по­следствий продажи доли, если вообще знает об их перечислении», — написали Ольга и Дарья Семеновы в заявлении в прокуратуру, Следственный комитет и управление по борь­бе с экономическими преступлениями.

Эта история выматывает силы, рвет душу и в конечном итоге чернит имя Юлиана Семе­нова. Мастеру детективного жанра в самом страшном сне не могло присниться, что его квартира превратится в осажденную крепость для его любимых дочерей.

«Мама, зачем ты это сделала? — спроси­ла Ольга. — Если бы ты продала свою долю мне, деньги бы достались тебе, а квартира осталась в семье». «А мне все равно. Я от тебя отделалась!» — Екатерина Сергеевна бросила трубку.

В последнее время вдова не впускала в дом даже медсестру. Она осыпает проклятия­ми своих детей. А они боятся за ее жизнь…

P.S. Пока материал готовился к печати, Ольге Семеновой позвонил посредник новой собственницы с предложением выкупить три четверти квартиры за 300 тысяч долларов США. Вот такая арифметика по-рейдерски…

Елена СВЕТЛОВА.