ОЛДМАН ПРОТИВ «РОБОКОПА»
«В какой-то момент мой герой чувствует себя Франкенштейном»
Оригинальный «Робокоп» 1987 года, снятый голландцем Полом Верховеном, давнозанял почетное местовколлекциях киноманов. Работу над ремейком доверили бразильцу Жозе Падилье, семь лет назад неожиданно получившему «Золотого медведя» Берлинале за боевик о войне между властями и наркоторговцами из трущоб «Элитный отряд». В новой версии смертельно раненного полицейского Алекса Мерфи, превращенного в суперсолдата, играет швед Юэль Киннаман. Но в первую очередь фильм интересен ролями второго плана. Так, Гари Олдман играет доктора Нортона со спутанными моральными принципами, который и изобрел Робокопа.
Фанат науки доктор Деннет Нортон позволяет руководству компании «OmniCorp», на которую работает, обвести себя вокруг пальца. Сам того не подозревая, он оказывается по ту сторону заговора, цель которого, как водится, захватить мир. Но у планеты есть неплохой шанс: Робокоп, созданный Нортоном (в новой версии он выполнен в черном цвете), — комбинация выдающейся инженерной мысли и буквально зашитой в подкорку жажды справедливости. Так, как ее понимает мозг честного полицейского Мерфи — единственное, что после пережитого взрыва у него осталось своего.
— Мой герой — ученый, что-то вроде нейроинженера, я бы даже назвал его пионером в своей области, — рассказывает Гари Олдман. — Его специализация — исследования в области бионики. Он работает с жертвами несчастных случаев, ветеранами, пережившими ампутацию конечностей, чтобы помочь им снова вернуться в нормальную жизнь. Вначале мы видим его полным самых благородных побуждений и благих намерений. Нортон — парень с высокими моральными принципами. Он приходит в проект под названием «Робокоп» с одной только мыслью — помочь людям. Но в какой-то момент он не смог справиться с соблазном — неограниченным финансированием, которое ему выделяет руководство корпорации «OmniCorp». Поначалу Нортон не видит в этом ничего такого, воспринимая подобное внимание к себе как должное. Но очень скоро в обмен на неограниченные финансовые возможности ему приходится поступаться одним принципом за другим.
К счастью, не все сбои в системе — к худшему, — продолжает Олдман. — Например, способность Робокопа чувствовать и анализировать события самостоятельно с точки зрения задач, поставленных перед моим героем, — ошибка, глюк, который нужно немедленно исправить. Но именно подобное несовершенство исследований Нортона дарит нам надежду на благоприятный исход. Конечно, корпорация пытается устранить сбой. Для чего нужно поскорее забрать с улиц все продукты проекта «Робокоп». Проблема в том, что мой герой находится под серьезным эмоциональным давлением, не говоря уже о том, что ему катастрофически не хватает времени. Добавляется и еще кое-что: постепенно между Нортоном и Робокопом возникают чувства сродни тем, что были между Франкенштейном и его чудовищем. Это сложная, противоречивая эмоциональная связь, от которой так просто не отделаться!
— Как вы готовились к роли?
— Я как следует прошерстил Интернет в поисках историй разных ученых по всему миру. Как пчелка заглядывал то туда, то сюда в поисках драгоценной пыльцы. (Смеется.)
— Что вы думаете о будущем, о котором рассказывает ваш фильм? Когда-нибудь машины смогут полноправно нас заменить?
— Я знаю, что самолеты и сегодня могут летать на автопилоте и даже совершать посадку, но каждый раз я чувствую себя куда увереннее, если в кабине пилота сидит живой человек.
Да и насчет высоких технологий — я никогда за ними не гнался. Думаю, это поколенческая вещь, потому что мои дети и все их друзья как раз невероятно подкованы во всем, что касается технологий. Мне же остается только с изумлением наблюдать, как они умудряются не только окружать себя невероятными гаджетами, но и спокойно взаимодействовать с ними.
— Если в двух словах, как вы думаете, о чем ваш фильм?
— Он о необходимости то и дело задаваться вопросом: «Кто на самом деле принимает решения?». И об опасности ситуации, когда другие люди решают, что будет лучше именно вам. Это в том числе вопрос этики и морали — в какой момент нам следует сказать технологиям «стоп». И как далеко мы позволим зайти прогрессу, чтобы вещи вокруг нас не стали вдруг слишком само