Газета "Кишиневские новости"

Горожане уверились, что деревня морит их голодом, а крестьяне не сомневались: зажравшийся город беззастенчиво их грабит

Три человека — двое в форме офицеров корпуса жандармов и один в штатском — в августе 1906 года подъехали к даче председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге. У каждого в руке портфель. Как потом оказалось — с бомбами. Один из троих вы­звал подозрение у охраны. Ког­да его попросили открыть порт­фель, все трое привели в действие взрывные устройства.

«Дача окутана густыми клубами дыма, — вспоминал прибывший на место преступле­ния начальник охранного отделения. — Фасад разрушен. Под обломками — разбитый эки­паж и бьются раненые лошади. Вокруг стоны. Повсюду клочья человеческого мяса и кровь. Всего пострадало от взрыва около 100 чело­век, из которых 27 убитых, остальные ранены, и большей частью тяжело. Мне бросилась в глаза фигура Столыпина, бледного, с цара­пиной на лице, но старавшегося сохранить спокойствие. У него тяжело ранена дочь. Но он передал ее на попечение другим и сам руко­водил спасением пострадавших от взрыва».

Столыпина несколько раз пытались убить. Одно из покушений удастся. Но пока он был жив, проводил реформы, преобразив­шие страну.

Наследство Столыпина

Незадолго до начала мировой войны, 12 июля 1914 года, Совет съездов представите­лей промышленности и торговли представил правительству анализ состояния экономики: «В сельском хозяйстве, в самой системе зем­лепользования начался громадный перево­рот. В промышленности — сильный подъем. Условием экономического успеха должно стать предоставление широкого поприща личной инициативе и отсутствие ограниче­ний, тормозящих частные начинания в обла­сти торговли и промышленности».

Темпы экономических и социальных пе­ремен в дореволюционной России сравнимы с европейскими, хотя и отставали от амери­канских. Рост национального дохода — как в Германии и Швеции. Настоящий бум в сель­ском хозяйстве. Разумеется, не стоит идеали­зировать царскую Россию. Но сто лет назад, задаваясь в сущности теми же вопросами, что и ныне, российское общество давало на них иные, более разумные ответы.

Удачей увенчалось намерение главы пра­вительства Столыпина дать основной массе населения страны — крестьян­ству — свободу и собствен­ность, что открывало воз­можность самореализации, успеха, рождало уверенность в себе, в своих силах, обе­спечивало будущее детей. Еще будучи саратовским гу­бернатором, он предложил тогдашнему министру вну­тренних дел Петру Дурново способ остановить рево­люцию: «Коренное разре­шение вопроса заключа­ется в создании класса мелких собственников — этой основной ячейки государства, — являю­щихся по природе своей органическими против­никами всяких разруши­тельных теорий».

Накормить страну, считал Петр Аркадье­вич, крестьянин сможет, только если получит землю в собственность и сможет эффективно ею распоряжаться. Столыпин видел, что раз­витию аграрного сектора мешает общинное землепользование. Сегодня этот участок земли — мой, а на следующий год его отдадут другому. Зачем стараться?

«Община превратилась в могилу част­ного предпринимательства, — вспоминал Александр Лодыженский, начальник канце­лярии гражданского управления император­ской ставки. — Все денежные обязательства общины были обеспечены круговой порукой, то есть работящие крестьяне должны были платить за пьяниц и лентяев. Деревня быстро беднела, земля истощалась».

Идея Столыпина: помочь крестьяни­ну стать самостоятельным, то есть выйти из общины, и наделить его землей. Крестьянин превратится в реального хозяина своей зем­ли, сможет проявить личную инициативу и до­биться успеха.

— Правительство, — говорил Столыпин, — желает видеть крестьянина богатым, до­статочным, а где достаток — там и просвеще­ние, там и настоящая свобода. Для этого надо освободить крестьянина от кабалы отживаю­щего общинного строя, дать ему власть над землей. Отсутствие своей земли подрывает уважение к чужой собственности.

Взявшись за реформу, Столыпин нажил себе множество врагов.

Левые видели в столыпинской реформе угрозу развитию революционного движения среди крестьянства. Превращение крестьян в собственников укрепит государственный строй и ослабит шансы революции. Эсеры хотели сохранить крестьянскую общину, счи­тая ее базой будущего социалистического общества.

Главу правительства атаковали и справа, хотя считалось, что русские националисты его поддерживают.

«Против аграрного проекта Столыпина высказался Союз русского народа, — рас­сказывал генерал Герасимов, на­чальник Петербургского охранного отделения. — В крестьянской общи­не видели один из самых надежных устоев само­державного строя. Деяте­ли Союза русского народа указывали государю, что популярность Столыпина растет в ущерб популярно­сти самого государя».

Между тем проводимая им реформа решила про­блему лишних рук в деревне. В общине каждому приходи­лось отрезать полоску земли, они становились все меньше и меньше и никого не могли прокормить. После реформы часть крестьян — без ущерба для сельского хозяйства — пе­реходила в промышленность, нуждавшуюся в рабочей силе. Другая оставалась на земле, но хозяйствова­ла более рационально, с выгодой для себя и страны.

После убийства Столыпина аграрная ре­форма продолжалась. Заявления о выходе из общины к 1915 году подали более шести миллионов крестьянских дворов. Не хватало землемеров, чтобы все оформить! Реформу остановила мировая война. А перечеркнул все успешные начинания Столыпина семнад­цатый год — революция.

Модернизационный проект Столыпина доказывает: все долгосрочные цели развития страны могли быть достигнуты на путях раз­вития стабильной рыночной экономики. Если даже очень осторожно экстраполировать по­казатели дореволюционного экономического роста в гипотетическое будущее, то очевидно, что Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветаю­щую во всех отношениях державу. Но за сто с лишним лет после Столыпина не нашлось в России второго столь же дальновидного, уме­лого и успешного реформатора.

Бить всех подряд!

Если бы столыпинскую реформу довели до конца, революции бы не случилось. Наби­рающие силу фермеры не стали бы разорять процветающие хозяйства и грабить преуспев­ших соседей. Но преобразовать деревню не успели. Большинство крестьян так и остались противниками частной собственности. Нена­видели тех, кто разбогател в результате сто­лыпинских реформ.

За исключением тех, кто купил землю и дорожил ею, все остальные в 1917 году тре­бовали «черного передела»: отобрать землю у тех, кому она принадлежит, и поделить по­ровну. Уважение к частной собственности не успело укорениться. Те, кто вышел из об­щины, вызывали зависть; их грабили, а дома поджигали. Тем самым уничтожалось самое эффективное в стране зерновое производ­ство — помещичьи имения и хозяйства тех, кто поднялся в результате столыпинских ре­форм.

После отречения императора крестьяне любую власть считали незаконной и не при­знавали права Временного правительства управлять и наказывать. Да и закону подчи­няться не хотели. Считалось, что законы впра­ве издавать только Учредительное собрание, а когда оно еще соберется… Крестьяне на­слаждались открывшимися возможностями, полной свободой и вседозволенностью.

Подавляющее большинство солдат были вчерашними крестьянами. Отрыв от земли, хозяйства и семьи был невыносим. В семнад­цатом году солдат возвращался в родную де­ревню озлобленным и готовым рассчитаться с обидчиками. На заседании солдатской секции Петроградского Совета в марте 1917 года зву­чали такие речи:

— Республика — это когда человек будет накормлен. Если у нас будет республика, то вся земелька будет нашей!

Лучше самогон гнать!

Казалось бы, после Февраля народ до­верит страну правоцентристским партиям. Здесь самые опытные политики и управлен­цы. Они-то знают, какие нужны реформы. Но либералы в 1917 году терпят поражение. На­род голосует за социалистов, польстившись на обещания раздать землю и заставить бо­гатых делиться.

На политической арене фактически остались только левые партии. В мае 1917 года они создали Министерство продоволь­ствия и заставили Временное правительство ввести государственную монополию на тор­говлю хлебом. Гибельный шаг! Это означало установление твердых цен на хлеб и передачу всего хлебного запаса (кроме необходимого производителю) в руки государственных ор­ганов. Министерство продовольствия при­грозило: «В случае нежелания сдавать хлеб применять меры принудительные, в том числе вооруженную силу».

Специалисты предупреждали: только свободная торговля обеспечивает страну продовольствием, государственная монопо­лия — безумие. И верно: крестьяне злились — поставки зерна по твердым ценам их разо­ряли. Какой смысл отдавать зерно за деньги, которые стремительно обесценивались? Да лучше из зерна самогон гнать!

Город, с его удобствами и комфортом, рождал у деревни одновременно ненависть и зависть. А деревня воспринималась городом со смесью высокомерия и той же зависти, потому что у крестьян была вожделенная еда. Горожане уверились, что деревня сознатель­но морит их голодом. Крестьяне же не сомне­вались, что зажравшийся город беззастенчи­во их грабит. Крестьяне были готовы объявить войну городам.

Леонид МЛЕЧИН.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: Крестьян­ский вождь Нестор Махно стал невероятно популярен, потому что обещал защитить деревню от города.

Первые статьи Леонида Млечина из серии: «ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВО­ЛЮЦИЯ. ГЕНИИ И ЗЛОДЕИ» читайте на сайте www.mk.ru.