Газета "Кишиневские новости"

Наш спецкор навестил осужденную по делу «Оборонсервиса» за решеткой

Признанная виновной по гром­кому делу «Оборонсервиса» и приговоренная к 5 годам коло­нии Евгения Васильева сейчас пытается наладить свой быт за ре­шеткой. Удается ей это пока, прямо скажем, не очень хорошо. Женщи­на путается в местных терминах, недоумевает по поводу запретов и выживает во многом благодаря арестантской взаимовыручке. Ста­тус вип-заключенной был заочно присвоен ей общественностью на­прасно: в СИЗО ей не предоставили никаких привилегий. Скорее даже напротив…

Правозащитники навестили Евгению Ва­сильеву в числе других заключенных в СИЗО № 6 («Печатники») 9 мая 2015 года.

Женский изолятор встречал День Побе­ды почти так же, как и вся страна. Арестантки смотрели парад по телевизору, им подали праздничный обед (в числе прочего там были свежеиспеченные сдобные булочки). Из окон камер даже были видны пролетавшие с па­рада самолеты, ветер доносил запах тюльпа­нов, которые расцвели на территории СИЗО будто специально к 9 мая. Единственное, чего не было у заключенных (кроме свободы, разумеется) — георгиевских ленточек. Член ОНК Елена Абдуллаева предложила ту, что случайно оказалась у нее с собой, в одной из камер. Ленточку по удивительному совпаде­нию взяла именно Евгения Васильева…

Главная фигурантка по делу «Оборонсер­виса» находится в спецблоке, где еще недавно была украинская летчица Надежда Савченко. Камера рассчитана на четверых человек, но заключенных сейчас в ней только трое. Ев­гения заняла неудобные верхние железные нары. Но это только потому, что сокарменицы здесь уже давно, и уступать свои кровати они не собираются. За решеткой ведь все равны.

— Нам и знакомиться не надо было, мы ее по телевизору с утра до вечера смотрели, — шутят две сокамерницы. — Но все равно мы удивились, что ее к нам «подняли». К приходу Жени никто камеру специально не готовил. Никаких дополнительных вещей и убранств здесь не появилось. Все как было, так и оста­лось.

Мы осматриваем «апартаменты». Каме­ра скромная, но чистая и светлая. Ни душа, ничего такого, что можно было бы отнести к излишествам. Есть хороший телевизор и кро­шечный вентилятор. Зато нет холодильника.

— Мы только что из камеры, где живут 50 человек, — рассказываю я Васильевой. — Целое маленькое женское общежитие! Пред­ставляете, пять десятков женщин разных воз­раста, национальности, уровня грамотности и духовности круглые сутки вместе! Они и ругаются, и чуть ли не дерутся. Вечный шум, гам, слезы, крики. Одна заболел, и все за­разились. У одной депрессия, и все страдают. Все на глазах у каждого.

— Представляю… — Васильева не кажет­ся ни подавленной, ни расстроенной. — Зна­чит, с камерой повезло. Но я и не жалуюсь.

И все-таки мы сами видим явные нару­шения. Васильевой не выдали ни тапочек, ни теплой одежды, а матрас, на котором она спит, настолько тонок, что железные перекладины кровати впиваются прямо в тело. Мы тут же вносим рекомендации: дать второй матрас (делается это только с раз­решения врача, что само по себе кажется абсурдным), по возможности обеспечить камеру холодильником. Ну а предметы пер­вой необходимости Васильевой уже дали девушки-сокамерницы.

— А как вам тюремная еда? Вы пробо­вали сегодня праздничный завтрак?

— Нет, я еще не пробовала.

Оказывается, сокамерницы поделились с Васильевой и провизией. Напоили чаем с печеньем, накормили фруктами. Мы объ­ясняем Евгении, что она сама сможет скоро делать заказы в магазине СИЗО, да и род­ные смогут передавать передачки. Правда, в «шестерке» ввели электронную очередь на посылки с воли. И якобы уже все расписано на две недели.

— Теперь только недели через две и пе­редадут мне вещи? — вздыхает Васильева. Мы обещаем разобраться.

— А пилочку для ногтей сюда можно? А почему шнурки отобрали от кроссовок? И ве­ревку не дают белье сушить…

Мы объясняем, что шнурки и любые ве­ревки под запретом, поскольку заключенные могут их использовать как орудие для со­вершения самоубийства. А вот почему за­прещено держать при себе элементарные лекарства, беруши, щипчики и пр. — на это у нас ответа нет. Тот обновленный список раз­решенных для арестантов предметов, что мы составили, до сих пор валяется где-то в не­драх Минюста.

— И тут часов нет никаких. Мы не знаем сколько времени, ориентироваться не можем, — говорит Васильева.

— Так часы тоже ведь под запре­том…

Васильева жалуется, что конвоиры, ког­да привезли из суда в СИЗО, несколько часов держали ее и других женщин в автозаке.

Мы и кричали, и стучали, и качали — бес­полезно. Многие женщины из-за этого про­студились. Я спрашивала их: «Почему ко мне такое отношение?!» А конвоиры на это отвеча­ли: «Потому что у вас 159-я статья.»

Васильева подняла больную тему. Почти все арестантки жалуются на конвой и на то, как их доставляют в суд из СИЗО и обратно. Зачастую в пути они в душном автозаке про­водят по 5 и больше часов. Некоторые не выдерживают такой перевозки и потом от­казываются ехать в суд — в итоге заседания проходят без их участия. Вот и Васильева го­ворит, что присутствовать на аппеляции хочет лично, но если путь будет таким же тяжелым, вынуждена отказаться.

— Я сейчас …как это правильно называ­ется… арестованная? — спрашивает у сока­мерниц.

Те помогают ей с терминами. Девушки в СИЗО уже больше года, так что в какой-то степени они сейчас для Васильевой как на­ставницы.

Мы замечаем, что в камере есть место для занятий йогой, что можно также рисовать, заниматься любым другим творчеством.

— На спорт я запишусь и в библиотеку, — говорит на это Евгения. — Буду читать на­родные сказки, в них много добра, тепла и красоты. А рисую я маслом. Здесь вряд ли это возможно. Да и мне нужно смотреть на что-то, с чего рисовать. А тут нечем вдохно­виться.

Полосу подготовила Ева МЕРКАЧЕВА.