Газета "Кишиневские новости"

Дарья Юрская: «Мой папа получается со всех сторон проблематичный»

Дарье Юрской всюжизнь придется нести на себе печать дочери знаме­нитого отца. Ох, как же это непросто! Мало того что тебя все время срав­нивают, так куда же девать еще эти комплексы, неуверенность в себе… Трудное счастье, да. Но сегодня, накануне 80-летия Сергея Юрьевича, замечательная актриса расскажет о папе честно и от души. А в общем, просто поздравит его. От себя и от всех нас.

— Даша, вы тоже считаете, что ваш папа гений?

— Вы знаете, я как-то не думала в таких выражениях. Он очень большой, разносторон­ний талант, а гений его заключается в том, что он умеет это все бесконечно развивать. И ис­пользует по максимуму своих возможностей. А разницу между гением и талантом я сама не очень понимаю.

— Но в вашей семье, где папа и мама известные актеры, вы-то пошли по их пути. Выбора не было?

— Ну как это не было, был, конечно. Бо­лее того, родители меня отговаривали очень сильно, как и все родители-актеры. Выбор всегда есть. Я хотела пойти на психфак, но все-таки не пошла.

— Ну а как же комплексы по поводу та­кого папы-артиста?

— Они есть, конечно. Но сейчас все мень­ше и меньше, а было очень много. И от этого родители тоже предостерегали меня. Ведь если бы я пошла в другую профессию, у меня бы были не комплексы, а просто гордость, что я из такой семьи. Но я выбрала трудный путь.

— При общении с Сергеем Юрьевичем вы чувствуете подспудно это давление? Или, наоборот, дома на нем отыгрывае­тесь?

— Ну, там много всего. Конечно, в какой- то степени давит, потому что слиш­ком авторитетная для меня фигу­ра. И, разумеет­ся, его мнение мне всегда было очень важно. Мо­жет быть, важнее, чем мое. Но, с другой стороны, он имеет возмож­ность общаться со мной на равных. Папа такой чело­век, который всю жизнь общается на равных с детьми, например, он по- другому не умеет. Поэтому у меня вы­работалась привыч­ка быть взрослым человеком с детства и как бы партнером его во многом. По- человечески, а по­том, когда я стала актрисой, и профес­сионально. В этом смысле я ему дове­ряю, знаю, что он от­носится ко мне по-честному. А от давления я постепенно с годами избавляюсь тоже, как и от комплексов.

— Знаете, как про Ростроповича гово­рили: что он на равных общается и с двор­никами, и с президентами, и с королями. Признак интеллигентности. Юрский тоже такой?

— Я думаю, что да. Папа просто с детей (с меня, а теперь и со внуков) спрашивает как со взрослых. Может, это даже и не совсем пе­дагогично. Дети в таких случаях с изумлением смотрят на него, но тоже общаются с ним на равных.

— И все-таки, что это такое — артисти­ческая семья? Обычно же мужья-актеры стараются выбирать себе пару совсем не из этой среды.

— Это ведь всегда две стороны медали. С одной стороны, конечно, повышенная эмоци­ональность в воздухе, а с другой — абсолют­ное взаимопонимание. Потому что если люди из совсем разных сфер, то им трудно. Пони­мать актеров и принимать это всё могут все- таки люди из каких-то близких слоев, иначе это трудно выдержать, наверное, и объяснить специфику нашей жизни, мировосприятия. А когда два актера, этих проблем не существу­ет. Я думаю, родителям просто очень повезло друг с другом, потому что у них действительно настоящий альянс. Им всегда друг с другом интересно. У них нет соперничества, все как- то распределилось гармонично, поэтому они везунчики.

n n n

— А когда вы были маленькой, а Юр­ский уже был Юрским… Вы на папу смо­трели снизу вверх или… Знаете, недавно сын Листьева вспоминал, как Влад при­шел за ним в школу, и все, кто был, высы­пали… А потом сын сказал: «Папа, больше за мной не приходи».

— Нет, у меня такого не было. Как-то в моем детстве все было нормально и спокой­но. Я знала, что он знаменитый человек, это было принято мною как данность. Пока я была маленькой и не актрисой, это вообще никак на меня не влияло. Ну, знаменитый и знамени­тый, очень хорошо. Все проблемы начались тогда, когда я пошла в эту профессию.

— И что это были за проблемы?

— Как у всех несчастных детей знамени­тых артистов. В принципе мы сами их себе во многом создаем. Думаешь: а может, мне вы­ступать под другой фамилией? Папа говорил: «Ну, пойдешь под другой фамилией, скажут: да, это Петрова пришла, которая дочка Юр­ского…»

— …вот какая лицемерная, испуга­лась к тому же.

— Именно так. То есть никуда не скро­ешься. Но сразу думаешь: а как на меня по­смотрят, будут сравнивать. Опять же, если берут, скажем, в театр, то честно ли берут, или все-таки: ну ладно, возьмем, неудобно же. И еще: я прекрасно понимаю, что при всей папиной знаменитости вовсе не все люди от­носятся к нему положительно. Есть очень мно­го тех, которые относятся к нему либо никак, либо плохо.

— Да вы что! Я таких людей даже пред­ставить себе не могу.

— Ну, все-таки в театре у него очень своеобразная манера, не все ее принимают. Бывает, приходишь, спрашивают: а, это из се­мьи Юрского, тогда нам не надо. Или кто-то ему завидовал… Не все так благостно. Ну а я, как его ребенок, несу весь этот груз. Так что папа получается со всех сторон проблематич­ный. Вот такой он знаменитый, а ты, значит, не такая талантливая, а с другой стороны, мо­жет, кто-то и говорит: мне вообще эта семья несимпатична. Плюс еще внутри себя сама додумываешь: а, меня взяли потому, что… Или: меня не взяли потому, что… Очень труд­но определить, где ты, а где твои семейные проблемы.

— А вспомните, в детстве вы идете с папой, а на него все смотрят, узнают. У вас-то какие ощущения?

— А его всегда все узнают. Это данность, ко мне никакого отношения не имеющая. Я только радуюсь. Но вот ко мне очень часто подходит много-много людей: «Даша, мы ви­дели вашего папу. Передайте ему, пожалуй­ста, что он наш любимый артист!» — «Да-да, конечно, передам, спасибо большое». А ино­гда мне просто говорят: «Мы очень любим вашего папу». И как мне на это реагировать? Но я всегда думаю: я тоже люблю своего папу. Так при чем здесь я? Скажите об этом ему. В таком случае я себя чувствую глупо.

n n n

— Даша, извините, но история русско­го театра не так много знает примеров, когда дети становятся на уровень своих родителей. Мне вспоминаются Констан­тин Райкин, Михаил Ефремов, ну и, может быть, Василий Борисович Ливанов…

— Поймите, это некорректное сравне­ние. Мы живем не просто в разные времена с папой, а как будто бы между нами сто лет. Эпоха сменилась ровно тогда, когда я пошла в это дело.

— Начало 90-х?

— Да, я пришла в мир, в котором снача­ла вообще не существовало никакого театра и кино. А потом стало создаваться что-то со­всем другое, новое. Папа с мамой жили во время театрального бума, огромного уваже­ния, интереса к театру, расцвета театрально­го. То же самое можно сказать и о нашем тог­дашнем кино. А я живу совершенно в другую эпоху. Да, и театр существует, и я в нем суще­ствую довольно активно. Что касается кино, то оно в прежнем понимании вообще перестало существовать. А знаменитость вся папина зиждется только на кино, потому что театр — это другой срез, уровень популярности.

— Ну да, вся слава Юрского вышла из советского кино, которого больше нет.

— А другое на смену пока не пришло. Но слава богу, я не балерина и еще не на пенсии, могу играть. Вдруг придет… Может, я еще успею сняться в хорошем кино.

— Даша, вспомните, пожалуйста, какой-то момент в жизни, когда папа вас удивил больше всего.

— Удивил? Он меня, в общем-то, все время удивляет. Его реакцию очень трудно предсказать, особенно в творческом смысле. Когда он идет в театр на мои спектакли, я ни­когда не могу понять, как он среагирует. При том что он очень взрослый человек, но как-то всегда по-детски в этом смысле откликается. Если ему нравится, то это видно всем сидя­щим рядом с ним в зале. У него такая счаст­ливая улыбка на лице! Если ему не нравится, это тоже видно всем.

А вот это из жизни… Дурацкий случай рас­скажу. Лежу я в кровати, болею, а у папы гость в кабинете. Я знаю, что это его друг-физик, в Дубне работает, такой продвинутый… Затем гость ушел, папа заходит ко мне и достает какой-то предмет с кнопками. А это начало 80-х, тогда предметов с кнопками и не было почти. Вроде похож на современный планшет или гигантский калькулятор. «Вот, — говорит папа, — это разработка моего друга». И рас­сказывает про этот фантастический предмет. Я смотрю как завороженная. Папа подходит ко мне все ближе, ближе, я протягиваю руки: ну, дай, дай, я посмотрю. И он мне протягива­ет с такой радостной улыбкой… Вдруг я вижу: это книга, на которой сверху лежит блистер с таблетками. Вот такой розыгрыш. Я начинаю страшно реветь, просто страшно. Он сильно расстраивается, а мама ему: «Что ты выду­мал, ребенок болен! Посмотри, она рыдает». А папа: «Я так хотел ее развлечь, повеселить».

Ой, слушайте, я вспомнила еще один ро­зыгрыш. Мы отдыхали в Ялте. А папа хорошо плавает и уплывает очень-очень далеко и на­долго. Поэтому я никогда не волнуюсь за него. Вот папа куда-то уплыл, и теперь моя очередь. Я иду по длинному-длинному пирсу, который уходит в море. В это время поднимается по лесенке папа, подходит ко мне и говорит: представляешь, вот сейчас плавал далеко, встретил знакомого, он мне письмо передал. И протягивает конверт, совершенно сухой. А сам стоит абсолютно мокрый, в плавках и в шапочке. «Ага», — отвечаю я машинально, а папа спокойно проходит мимо меня к пляжу. Я же остаюсь на этом пирсе, и у меня ум захо­дит за разум. «Этого не может быть», — думаю я. Потом иду плавать, возвращаюсь, подхожу к папе: «Ну, объясни мне, я же понимаю, что ты меня разыгрываешь. Где ты взял это сухое письмо?» Прошло много-много лет с тех пор, но я до сих пор не знаю, как это произошло — сухое письмо с нерасплывшимися чернилами на адресе.

— Ну а дедушка-то он какой?

— Очень серьезный. Опять же со всеми на равных: Георгий, Алексей. Беседы какие- то у них, разговоры. Алексея в шахматы сей­час научил играть, очень гордится, что у него способности обнаружились. С Георгием они любят ходить в церковь. Обсуждают архитек­туру, литературу. Вот такие серьезные муж­ские беседы.

— Было такое, что Юрский вами про­сто гордился?

— Да, было. Недавно он пришел на мой новый спектакль «Каренин» в МХТ, который ему очень понравился. И спектакль, и моя работа. Я видела, что это было так искренно. Папа был горд и счастлив. И не от того даже, что понравилось, просто мы одинаково смо­трим на то, что хорошо и что плохо. Мы со­впали.

Из роддома он меня встречал, когда я старшего сына родила. Папа был очень неж­ный, растроганный, такой робкий даже, что для него нехарактерно. Он ведь с детьми с маленькими не сталкивался никогда, а тут роддом, совсем грудничок… Я открыла папе Гошино лицо, пеленочку отогнула, он так по­смотрел внимательно, переварил и серьезно- серьезно говорит: «Даша, он мне очень по­нравился».

Когда маме с папой только сообщили, что у них родился внук, у родителей был про­сто шок. В этот момент папе кто-то позвонил по телефону, и он в трубку: «У меня родилась внучка». Мама так разворачивается на него, пауза, и папа тут же: «Почему девочка? Маль­чик!».

Александр МЕЛЬМАН.