Газета "Кишиневские новости"

Подмосковный фермер придумал способ выжить в кризис — он начал выпускать собственную валюту

В самый разгар продуктовых санк­ций и падения курса рубля, когда даже в Госдуме заговорили о соз­дании новой «устойчивой» валю­ты, из подмосковной деревни Ко­лионово пришли сенсационные вести. «В нашей деревне мы решили ввести собственные деньги. Отныне у нас своя валюта — колионы…» — написал в своем ЖЖ местный фер­мер и инициатор денежной рефор­мы сельского масштаба Михаил Шляпников.

Глава крестьянского хозяйства уверя­ет: «билетам казны Колионово» инфляция не страшна.

Шляпников — не единственный в Рос­сии, кому в голову пришло напечатать соб­ственные у.е. Несколько лет назад мы писали о фермере из Башкирии и его шаймуратиках. Правда, та инициатива закончилась судом. Но, по словам Михаила, два эти эксперимента не имеют между собой ничего общего. В чем разница, законны ли колионы и каких успехов уже удалось добиться с их помощью? В нюан­сы товарно-денежных отношений в крошеч­ном населенном пункте вникал наш корре­спондент.

Деревня Колионово — место для финан­совых экспериментов не самое подходящее. Несколько десятков домов, в которых в зиму проживают от силы человек десять. Ни пред­приятий, ни магазинов. Даже продуктовой палатки — и той нет. Товарно-денежные от­ношения теплятся здесь только в хозяйстве Михаила Шляпникова — того самого, который решился выпустить «банкноты» деревенского образца.

Фермера застаем за кормлением гусей.

— Вот он, наш золотой запас. По пятьде­сят колионов каждый, — знакомит с прайсом Михаил.

— А какой у вас сейчас курс по отноше­нию к рублю? — интересуюсь у фермера.

— Один колион — 50 рублей. Сегодня, завтра и всегда. Моя валюта стабильна, как ни одна в мире…

Напечатать собственные деньги — на первый взгляд абсурд. Впрочем, Шляпни­ков уверяет: его идея не более абсурдна, чем вся российская экономика.

Гуси у Михаила прожорливые — с жадно­стью набрасываются на зерно. Им невдомек, что за последние месяцы комбикорм сильно подорожал. Впрочем, не понимает взлета цен на отечественное сырье и их хозяин: «Все вро­де как наше, выращенное на отечественных удобрениях, техника ездит на нашей солярке — а цены растут!»

Поэтому в своем хозяйстве он решил сделать наоборот. Пока во всей России про­дукты дорожают в рублях, у него, наоборот, дешевеют. В колионах.

— Например, осенью дюжина яиц стоила два колиона, ныне же на эту сумму можно ку­пить уже семнадцать штук, — приводит ценник Шляпников. — То же самое и с остальными товарами. Сколько это в процентах? Пример­но 30. Не вижу причин в обратной тенденции. И своих коллег к этому призываю.

Деньги с юмором

Шляпников раскладывает на столе стопки местных банкнот. Нежно-зеленые — по одно­му колиону, розовые — в три условные едини­цы. Пятерки, червонцы, полтинники… Фермер не отрицает: номинал он позаимствовал у со­ветских рублей.

Дизайн же разрабатывал с учетом спец­ифики. Сперва думал изобразить на купюрах свою продукцию — кур, гусей да поросят. Но потом решил, что как-то несолидно. Те­перь во всю купюру красуется дерево. Выра­щивание саженцев — основной профиль его хозяйства.

Вместо надписи «билет банка России» в углу купюры выведено: «билет казны Колио­ново». Ниже пояснение: «Билет не подлежит инфляции, девальвации, стагнации и прочей фальсификации. Не является средством обо­гащения и спекуляции. Обеспечен собствен­ными ресурсами Колионово. За подделку можно и того…»

С одним точно не поспоришь: деньги у Шляпникова получились с юмором.

— Вообще-то колионы — это не совсем деньги, точнее, совсем не деньги, — спешит внести ясность Михаил. — Скорее это мои личные долговые расписки. Дело все в том, что в сельхозпроизводстве наличные появля­ются только осенью, после продажи урожая. Расходы же есть круглый год — это и солярка, и зарплата работникам, и корма. Что делают почти все фермеры в России? Берут кредиты. Я же противник банковских займов. Поэтому приходилось одалживать по друзьям и знако­мым.

Причем просить приходилось не только на содержание собственного хозяйства, но и на благотворительные проекты по созданию нормальных условий для жизни в его дерев­не. Их у дяди Миши, как называют Шляпни­кова в округе, несколько. В этом году, напри­мер, он во что бы то ни стало решил привести в человеческое состояние местный медпункт и выстроить для стариков бесплатную баню.

На строительство бани, по самым скром­ным подсчетам, требовалось 500 тысяч. Еще 400 нужно было на ремонт медпункта. Причем деньги необходимо было достать до холодов — по зиме коммуникации провести пробле­матично.

— Я, конечно, мог взять их из бюджета хозяйства. Но закупи я на эти деньги строй­материалы, зарплату работникам было бы платить нечем. А значит, урожай мы бы не со­брали и, скорее всего, разорились бы. Выру­чили колионы. Мы их стали продавать друзьям и заказчикам за рубли с условием, что осенью поменяем их на нашу продукцию. Появились «лишние» живые деньги, которые мы пустили на закупку стройматериалов.

Вообще-то идея напечатать свои услов­ные единицы возникла у Шляпникова еще два года назад, после прочтения трудов Кропот­кина.

— Мне в принципе близка модель анар­хического хозяйства, основанного на взаимо­выручке, которую он предлагал. Но особенно мне понравилась идея денег будущего — сво­бодных, честных денег, как он их называл. Вот и в своей деревне я решил сделать нечто по­добное. В колионах мы попробовали отсечь все капиталистические моменты, связанные с накоплением, эксплуатацией, добавленной стоимостью. Попытались сделать свободные деньги, которые равняются труду, то есть яв­ляются эквивалентом трудового участия. Пря­мо по Кропоткину.

Всего было выпущено 20 тысяч колионов. По местному курсу это миллион рублей. Про­дукцию на такую сумму Шляпников намерен реализовать до следующей весны за дере­венские у.е.

Так, разделив стоимость товара на ко­личество выпущенных колионов, и появился курс: 50 настоящих рублей за 1 деревенский «деревянный».

— Всего в этом году, как я подсчитал, продукции получилось собрать на десять мил­лионов. Но мы решили, что колионы должны быть сверхобеспечены. Чтобы не получилось как сейчас, когда долларов в сто раз больше, чем товаров. У нас ситуация прямо противо­положная: колионов в 10 раз меньше, чем продукции на складе.

Причем в отличие от рубля, доллара и евро, которые штормит, будто завзятых вы­пивох, колион на зависть стабилен. С введе­ния новой валюты прошло уже полгода, а она не подешевела ни на «колионокопейку».

— Это было одно из моих главных усло­вий. Ведь только в том случае, если люди будут знать, что, несмотря на общую инфля­цию, спустя полгода они получат то же коли­чество товара, за которое заплатили, они бу­дут вкладываться в мой проект, — объясняет фермер.

За деревенские условные единицы мож­но купить мясо — по пять колионов за кило, свежее парное молоко — по два за литр, ком­поты из груш и яблок — по четыре за трехли­тровую банку.

Но самые дорогостоящие сделки в ко­лионах в этом году совершались по части озеленения.

— С одним заказчиком мы подписали до­говор на озеленение его участка. Документ подписали еще летом с условием, что ра­боты мы будем выполнять осенью и весной. Озвученный гонорар — 500 тысяч рублей. При этом осенью мы выполнили работ при­мерно на 300 тысяч, их нам выплатили в ру­блях. За весенние работы заказчик тоже внес аванс и получил в качестве гарантии колионы. На эти деньги я буду выращивать саженцы, чтобы уже в следующем году высадить их у него на участке.

— Так, может, проще было просто вы­писать долговые расписки на эту сумму? — интересуемся у Михаила.

— Может, и проще. Но поймите — это игра. Привнести в нашу очень серьезную экономику элемент забавы — что в этом пло­хого?

— А не боятся покупатели, что к весне они придут за товаром с колионами, а вас уже и след простыл?

— Так скрыться можно и без колионов, — парирует Шляпников. — Потому они и на­зываются честными деньгами, что все здесь завязано на доверии.

«Ни одного колиона я местным бабулям не впарил!..»

Михаил Шляпников — не единственный в России фермер, который решился печа­тать собственные у.е. Несколько лет назад в прессе писали о главе хозяйства из Башкирии Артуре Нургалиеве, который таким довольно своеобразным способом решил поднять вы­купленное им полуразвалившееся хозяйство. Предприниматель напечатал товарные тало­ны — шаймуратики — и ими в течение не­скольких лет выплачивал работникам пятую часть зарплаты. На реальные же деньги по­купал солярку, технику и проч.

Как и Шляпников, Артур Нургалиев уве­рял: это вынужденная мера. Живые деньги, мол, в сельском хозяйстве появляются толь­ко осенью, после продажи урожая. До изобре­тения шаймуратиков работники приобретали продукты в местных магазинах «под запись». Долговые тетрадки в сельпо заканчивались каждую неделю. Эксперимент же вроде как позволил крестьянам покупать продукцию в местных магазинах, не оказываясь в поло­жении вечного просителя.

Инициатива по внедрению собственной валюты даже вышла за пределы колхоза. Говорят, шаймуратики принимали в одном из магазинов райцентра, а некоторое время ими можно было расплатиться за такси. Вот только был у шаймуратиков один нюанс — каждый месяц они дешевели на 2%.

Вот только местная прокуратура такую систему посчитала серьезным нарушением законодательства.

Эксперимент тот закончился сразу не­сколькими судебными тяжбами.

Но Михаил Шляпников утверждает: его колионы от шаймуратиков отличаются как гусь от елки.

— Во-первых, со своими работниками колионами я не расплачиваюсь. Понимаю, что им нужно и детей кормить, и за комму­налку платить. С колионами же в Сбербанк не придешь. Но главное — у меня нет цели выжать из колионов прибыль. Если бы хо­тел на них заработать, давно бы уже впарил их местным бабулькам — они мне доверяют. Но ни одной старухе ни одного колиона я не продал! Наоборот, от оборота моих условных единиц они еще и дивиденды получат в виде бани, медпункта. Колионы нужны скорее для привлечения денег к благотворительным про­ектам, которые на сегодняшний момент я уже не тяну.

Именно поэтому, уверяет Михаил, к его эксперименту правоохранительные органы довольно быстро потеряли интерес.

— Из прокуратуры примчались почти сра­зу. Еще бы: какой-то фермер деньги решил пе­чатать, на госмонополию покусился. Сказали: нужно несколько колионов для дела. Я сразу понял, для какого дела. Говорю: так просто продать не могу, если надо — заработайте. Наколите, например, дров старухам. В итоге дело закрыли. Они выяснили: с работниками я колионами не расплачиваюсь, а использую я их как личные долговые расписки. А раз так — то и с точки зрения законодательства на­рушений здесь нет.

Почему больница снится?

В медпункте, который благодаря колио­нам удалось отстроить фермеру, в теплое время уже шел прием. Для использования в зимний период, правда, помещение пока не рассчитано — нет отопления. В бане оста­лось только покрыть крышу и закончить вну­тренние отделочные работы.

Но самая заветная мечта Михаила — вер­нуть к жизни сельскую больницу. Несколько лет назад он чуть ли не с вилами пошел за­щищать ее от закрытия и продажи в частные руки, а не добившись желаемого — решил объявить местным властям импичмент. С тех пор, признается Михаил, больница для него стала чуть ли не живым существом: «Да она по ночам мне снится…»

— Открыта она была еще при Александре II. Выдержала Первую мировую войну, рево­люцию, индустриализацию, коллективизацию. А оптимизацию здравоохранения наших дней не перенесла — сперва из многопрофильной клиники, где было свое родильное отделение, стоматологическое, хирургическое, превра­тилась в дом престарелых, а потом и вовсе закрылась.

То, как видит Михаил функционирование больницы, во многом утопично.

— Я бы хотел, чтобы больницей командо­вал врач, который бы не зависел ни от органов районного здравоохранения, ни от пожнад­зора, ни от налоговой. Мы бы его обеспечили жильем, он же в ответ искренне служил бы больным. Как Булгаков и Чехов.

— Так сейчас не те времена, — заме­чаю. — Вряд ли найдутся такие, кто захо­тел бы ехать в глубинку на самоокупае­мость.

— Это вы зря. Когда я написал об этой больнице в своем ЖЖ, сразу откликнулись 20 врачей. И только один спросил, какая у него будет зарплата. Десять сказали, что нам во­обще оплата не нужна. А девять говорили: «Миша, а сколько мы тебе за это удовольствие будем отдавать?» Вот, например, написала мне письмо один врач из Калифорнии. Как оказалось, она уехала из Егорьевска 25 лет назад, все эти годы проработала в США, сей­час же вышла на пенсию. Ребенка похорони­ла и говорит, что больше ее ничего в Америке не держит: «Мне бы домик, парничок и воз­можность быть полезной людям». Да, ей 63 года. Но лет 5 она бы смогла еще вести прием. Ведь что местным старушкам надо — чтобы прописали чего-нибудь от давления и боли в суставах.

Наверное, все эти инициативы фер­мера вызовут у многих улыбку. Но, как го­ворил герой Горина — барон Мюнхгаузен, все глупости на земле делаются с серьез­ным выражением лица.

Улыбайтесь, господа… Улыбайтесь!

Анастасия ГНЕДИНСКАЯ.