Газета "Кишиневские новости"

– Кишинёвские друзья давно говорили мне, что я изменился, сейчас и сам чувствую, что стал иным внутренне. Более умиротворённым, что ли. Здесь люди нервные, озабоченные, мрачные, а французы – другие. Они приветливые, улыбаются друг другу, у них раскрепощённые лица. Улыбка не резиновая, как у американцев, радушие, кажется, в крови. Все красивые женщины со мной здороваются, наверное, я на них слишком восхищённо смотрю! На улицах целуются. Дамы в метро могут смотреться в зеркало, делать макияж, нисколько не смущаясь. Живу в предместье французской столицы, в городке Монжерон. Его ещё называют спальней Парижа.

– Там очень странный свет, он всё время меняется. Город выстроен из местного сероватого камня. Серая роза играет, как перламутр. Париж прекрасен при любой погоде. Я лет пять работал в охране рабочего общежития, мне надо было быть на месте каждое утро в 6.30. В Монжероне холодно, пасмурно, моросит дождь, особенно в ноябре, декабре. А выходишь из метро в Париже на Площади Шарля де Голля, и только что стонавшее сердце начинает петь… Город весны, город влюблённых. Когда-то в молодости я учил французскому деревенских ребятишек в селе Зубрешты и с такой любовью рассказывал им о Франции, показывал открытки Эйфелевой башни, Собора Парижской Богоматери, Елисейских полей. Они спрашивали меня: «Борис Иванович, вы были в Париже?», а я так сожалел, что мне приходится отвечать отрицательно.

– К счастью. Могу проснуться среди ночи, чтобы строку не потерять. В этот приезд в Бюро межэтнических отношений читал свои новые стихи. А тут ещё и живопись целиком поглотила.

– Когда меня несправедливо уволили из университета (вы ещё тогда написали статью в мою защиту, она, кстати, очень поддержала меня), мне было слишком скверно. Кто-то из друзей-художников всучил мне в руки кисть, краски: «Иди сам рисуй и не морочь голову!». Я нечаянно написал копию с картины известного художника. Это была водяная мельница. Её купили за 10 долларов, и это меня вдохновило. Вместо холста, на который денег не было, я брал старые мешки, натягивал их на рамы и творил. Сейчас у меня – абстракция, которая многим нравится, пытаются разгадать мои работы. Французы любят отдыхать, едут в горы, к океану. Я это делаю тоже. Природа дарит вдохновение, новые сюжеты.

– Отношение к человеку. Там уважают всех, ты приехал в их страну. Не спрашивают, кто ты: еврей, русский, турок, ты – Человек. И это превыше всего. Они это трепетное отношение к ближнему и дальнему с молоком матери впитывают. А какая там полиция! Полицейский – твой друг. Пока я там утверждался, меня не раз задерживали за безбилетный проезд. Никогда не обижали, не унижали. Ехал из Франции в Италию, документов тогда еще не было. На границе два автоматчика посадили в машину и повезли назад. По дороге я рассказывал им о Молдове, читал свои стихи. В полицейском участке заходит заступивший на смену их товарищ с кульком конфет, всех угощает. Ребята кивают ему на задержанного. Он так радостно протянул мне конфеты, возьмите, пожалуйста. Ему сказали, что я пишу стихи, он встал: «Дорогу русскому поэту!». Отпуская, поинтересовались, есть ли деньги, чтобы добраться до нужного мне места. Полицейским там никто не даёт взяток, да они в них и не нуждаются.

– Бездомных кошек и собак не только в Париже, но и в пригородах нет. Если на улице окажется бродячее животное, все останавливаются, начинают звонить, ищут хозяина, везут в приют. Мы своего боксёра взяли с собой. Жена его любит, как ребёнка. Как-то вместе переходили они дорогу. Собака зазевалась, она её подтолкнула коленкой. Перед ней затормозила машина, прохожие стали отчитывать: как можно обижать животное!

– Да, трёхкомнатную в государственном доме. Многие французы живут в таком жилье, чтобы не содержать дом. Там очень высокий налог на недвижимость – 41%. Пенсия у меня достойная, вполне приличная. Когда я работал, получал 1500 евро, и 500 уходило за жильё, как только стал пенсионером, сразу существенно снизилась плата за квартиру. Была у нас машина, там это совсем не роскошь, а необходимость. Кстати, очень трудно в Париже получить права на вождение, зато гораздо меньше, чем в Молдове, дорожно-транспортных происшествий. Общественный транспорт очень дорогой. Одна поездка в метро стоит три евро. Старший мой сын арендует кафе в центре Парижа «Русский стол». Младший – визажист, работает на компанию «Шанель». Они уже настоящие французы, получили гражданство и языком владеют безупречно.

– Искусство во Франции стоит очень больших денег. Билеты на спектакль – от 100 до 300 евро. Но удалось зарегистрировать Ассоциацию русской литературы в Париже, и мне как её председателю нередко присылают приглашения на концерты, встречи. К тому же каждое первое воскресенье месяца вход в Лувр, другие государственные музеи бесплатный. Бедные тоже должны приобщаться к прекрасному. К слову, русскую речь в Париже чаще услышишь, чем молдавскую. Молдаване ходят в русскую православную церковь, есть здесь и старинная, в которой венчался Бунин.

– Вы же помните мои стихи. Чуть ли не в каждой строке сквозит ностальгия. «Мы, как кораблики бумажные, залитые дождём. По времени – течению куда-то все плывём». «Мимо окон ходят люди, дом в 12 этажей, но никто у нас не будет. Не предвидится гостей». Случается, думаю на французском, но чаще – на родном языке. Кишинёв для меня – по-прежнему дом. И паспорт молдавский сохранился. За двое суток можно на прямой маршрутке доехать до родины. А здесь… «Здесь так чисто цветут черешни! Белый, нежный, застенчивый цвет. Даже небо здесь светит надеждой. Той, которой давно уже нет…». И всё же, как бы там ни было, Париж удивителен.