Газета "Кишиневские новости"

Власть все больше отгораживается от граждан

Совсем недавно, после страшно­го пожара в Кемерове, гражда­не довольно увлеченно обсуж­дали преклонившего колено чиновника. Иногда это расцени­валось как пиар, но чаще — как человеческий порыв. Однако сам вице-губернатор Сергей Ци­вилев говорил тогда в интервью корреспонденту крупной газе­ты: «…я жалею только об одном: что столько времени потратил на эту бесполезную беседу», а на вопрос о коленопреклонении отвечал: «да, я думал, что могу себя дискредитировать как по­литик».

Какие бы человеческие порывы на фоне трагедии не овладели вице-губернатором — рассуждая отстраненно, он считает разговор бесполезным, а коленопреклонение — дис­кредитацией себя как политика.

Вот еще недавний пример. Член экс­пертного совета по развитию информацион­ного общества и СМИ при Госдуме (не абы кто!) Вадим Манукян считает: «Иногда мне кажется, что лучше было бы родственников жертв страшных трагедий временно от Ин­тернета отстранять, пока не придут в себя от горя». Отстранять — потому что в горе людям хочется разговаривать. Потому что в горе они могут созвать других людей на митинг. Ну а митинг — это ведь «бесполезная беседа». На следующем витке поводом отстранить людей от Интернета запросто может стать пост, где власть стыдят за плохие дороги.

Так почему они не разговаривают? И даже когда разговаривают — считают это потерей времени?

Один из ответов на этот вопрос можно отыскать в сборнике «Российский чиновник. Социологический анализ жизненного мира государственных и муниципальных служа­щих», выпущенном Институтом социоло­гии РАН в 2015 году. Вот молодой чиновник гордится, что теперь понимает документы: «Сейчас я могу взять любой нормативный документ, и я его пойму. Потому что законы у нас — их тоже, действительно, надо уметь читать… как я первое время, абзац прочитал — я ничего не понимал…»

Иными словами, читать законы — это особое умение. Понимать их может далеко не каждый. И чиновники ощущают себя посвя­щенными, чувствуют себя способными пони­мать Закон, посредниками между Законом и обычными, непосвященными гражданами.

И вот этот-то посредник между туманно написанным Законом и гражданами отказы­вается разговаривать с гражданами, счита­ет это бесполезным или ниже своего уровня. Вместо этого он обращается к другому по­среднику — полиции. Или, например, к Ро­сгвардии. Получается, что между Законом и гражданами уже два посредника. После этого Закон для граждан окончательно пре­вращается в эфемерность.

Дело усугубляется тем, что русский на­род — народ вербальный, попросту любящий разговаривать. Это значит, что когда власть отказывается разговаривать с гражданами, она не только отрезает их от Закона, но еще и лишает любимой народной психотерапии. Однако это не делает власть более эффек­тивной: запутывание и заматывание вопро­са нередко все равно происходит, только в коридорах власти — то есть закрыто, без на­дежды на адекватную публичную оценку.

Каковы последствия подобных отказов?

Угнетенное, нервное состояние граждан, ощущение, что страна расколота на «мы» и «они». И что «им» на «нас» наплевать.

Представление — очень вредное — что Закона как осмысленного и обязательного акта не существует, а существует система принуждения, опирающаяся не на Закон, а на желания власти.

Может быть, самое главное последствие — то, что без обратной связи власть утрачи­вает чувство реальности. Совсем недавно я разговаривала с юристом, работающим в одном из северных регионов. Когда-то он пытался для местных органов власти со­ставлять аналитические записки, в которых указывались уязвимые места региона. Те­перь он больше так не делает: власть не лю­бит, когда ей указывают на уязвимые места, залатать которые очень трудно. По мнению власти, говорить о таком неконструктивно. Но конструктивно или нет, а проблема никуда не исчезает. Просто о ней не говорят.

Наконец, эта политика молчания и вы­ставления Росгвардии в качестве кордона между властью и народом противоречит краеугольному российскому мифу. Не гово­рю — реальности, но именно мифу о власти, которая со своим народом.

В сущности, когда Елена Мизулина назы­вает президента Путина «духовным воином», а патриарх Кирилл говорит о сплочении рос­сиян вокруг президента, о «совпадении чая­ний народных с Вашим видением будущего России» — они выступают в рамках этого мифа. Когда Путин несколько часов в пря­мом эфире выслушивает обращения граждан и обещает лично разобраться с невыплатой заработной платы на далеком заводе — он выступает в рамках мифа. Миф заставил и чиновника Цивилева самоумалиться на фоне трагедии — как он сам пояснил: «Издавна на Руси люди вставали на колени, чтобы попро­сить прощения».

И вот казалось бы: людям это понра­вилось — люди зааплодировали. Но думал чиновник при этом совсем другое: что с людьми бесполезно разговаривать и что он может дискредитировать себя как политик. И эта холодная мысль, ложное представление о том, что дискредитирует политика в глазах людей, — это и есть реальность. Такая тра­гедия, как сгоревшие дети, может на мгнове­ние ее перекрыть. Такое заурядное явление, как убитые дороги и загибающийся поселок, — нет, не может. Тут власти проще «не ро­нять уровень» и промолчать. Или обратиться в полицию.