Газета "Кишиневские новости"

Сотрудники ВЧК носили кожаные куртки: им раздали обмундирование, предназначенное для летчиков. Это был подарок Антанты

Сто лет назад многие в России не признавали власти большеви­ков и не желали им подчиняться. 6 декабря 1917 года советское правительство обсуждало во­прос «О возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе».

Записали в постановлении: «Поручить т. Дзержинскому составить особую комис­сию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения спосо­бов подавления злостного саботажа. К за­втрашнему заседанию представить списки членов этой комиссии и меры борьбы с са­ботажем».

До октября 1917 года большевики сами призывали к забастовкам. Самое верное средство бороться за права трудящихся! Взяв власть, забастовки запретили, бастую­щих наказывали.

Создать карательное ведомство? Даже среди активных большевиков не всякий взял­ся бы за такую задачу. Феликс Эдмундович от такого поручения не отказался.

В ОЖИДАНИИ СМЕРТИ

Как понять характер этого человека? Учился в гимназии, но бросил, работу искать не стал, вступил в социал-демократический кружок, потом в партию и до 1917 года ни­чем, кроме революционной деятельности, не занимался. Был такой милый мальчик с тонкими чертами лица, натура открытая и благородная. Из хорошей дворянской семьи, очень любил своих братьев и сестер. И вдруг этот милый мальчик превращается в палача, которого ненавидит половина России.

Феликс учился в гимназии, но учебу не закончил. И на работу устраиваться не стал. В восемнадцать лет вступил в социал- демократический кружок, затем в партию «Социал-демократия Королевства Польско­го и Литвы». С этого момента и до семнад­цатого года Дзержинский занимается только одной партийной работой. Профессиональ­ный революционер — так это тогда называ­лось. Для него существовала лишь револю­ция, одна только революция и ничего, кроме революции.

С того момента, как в семнадцать лет он пришел в революционную деятельность, на свободе он почти не был. Шесть лет провел на каторге и пять в ссылке. Иногда в канда­лах. Иногда в одиночке. Иногда в лазарете. Жандармы предлагали ему свободу в обмен на сотрудничество. Отказывался. Готов был к худшему. Явно не отрекся бы от своей веры и перед эшафотом.

«Как я хотел бы, чтобы меня никто не любил, — писал экзальтированный юноша сестре, — чтобы моя гибель ни в ком не вы­звала боли; тогда я мог бы полностью рас­поряжаться самим собой».

Его единомышленников пороли розгами, приговаривали к смертной казни и вешали. Они умирали от туберкулеза или в порыве от­чаяния кончали жизнь самоубийством. Разве мог он об этом забыть? Или простить палачей.

«В ночной тиши я отчетливо слышу, как пилят, обтесывают доски, — записы­вал он в дневнике 7 мая 1908 года. — «Это гото­вят виселицу», — мелькает в голове. Я ло­жусь, натяги­ваю одеяло на голову. Это уже не помо­гает. Сегодня кто-нибудь бу­дет повешен. Он знает об этом. К нему приходят, набрасываются на него, вяжут, затыка­ют ему рот, чтобы не кричал. А может быть, он не сопротивляется, позволяет связать себе руки и надеть рубаху смерти. И ведут его и смотрят, как его хва­тает палач, смотрят на его предсмертные судороги и, может быть, циническими сло­вами провожают его, когда зарывают труп, как зарывают падаль».

Он полагал, что нет оснований быть снисходительным к тем, кто держал его и его единомышленников на каторге. В борь­бе не на жизнь, а на смерть он не считал себя связанным какими-то нормами морали. Это одна из причин, объясняющих, почему на по­сту главы ведомства госбезопасности Дзер­жинский был жесток и беспощаден.

Он сидел бы в тюрьмах вечно, но его, как и других политических заключенных, освобо­дила Февральская революция. 18 марта 1917 года он писал жене из Москвы:

«Уже несколько дней я отдыхаю почти в деревне, в Сокольниках, так как впечатле­ния и горячка первых дней свободы и рево­люции были слишком сильны, и мои нервы, ослабленные столькими годами тюремной тишины, не выдержали возложенной на них нагрузки. Я немного захворал, но сейчас, по­сле нескольких дней отдыха в постели, лихо­радка совершенно прошла, и я чувствую себя вполне хорошо. Врач также не нашел ничего опасного, и, вероятно, не позже чем через неделю я вернусь опять к жизни…»

ПРОТИВ? ТЫ — ВРАГ НАРОДА

Почему именно ему поручили создать аппарат госбезопасности?

Наверное, исходили из того, что он че­ловек надежный, неподкупный, равно­душный к материальным благам. Его считали аскетом, поража­лись его целеустремленности и принципиальности. Был у него очевидный интерес к следственной работе и испепеляющая нена­висть к предателям.

7 декабря Феликс Эдмундович составил список комиссии. Ве­чером все собрались в Кремле — комиссар милиции Екатеринослава Василий Аве­рин, начальник Крас­ной гвардии города Иваново Дмитрий Евсе­ев, председатель Слуц­кого совета солдатских депутатов и член ВЦИК Иван Ксенофонтов, член ЦК партии Григорий Орджо­никидзе, член Петроградского военно-революционного комитета Яков Петерс, член президиума ВЦИК Карл Петерсон, член главного штаба Крас­ной гвардии Валентин Трифонов…

Тогда же и название новому органу придумали: «Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем». На заседании Совнаркома название было утверждено.

Дзержинский обратился в Совнарком:

«Не имея собственной автомобильной базы, комиссия наша не в состоянии спра­виться хоть сколько-нибудь удовлетвори­тельно с возложенной на нас задачей борьбы с контрреволюцией, саботажем и мародер­ством. Ордера наши остаются без испол­нения, связь с органами Советской власти не может установиться. Наши требования в Смольный на автомобили почти всегда оста­ются без удовлетворения.

Необходимо нам поэтому иметь соб­ственную базу, для этой цели предоставьте нам право реквизиции автомобилей, бензи­на, смазочного масла и других автомобиль­ных принадлежностей».

ВЧК еще не приступила к работе, но ме­тоды брались на вооружение беззаконные. Председатель ВЧК просил не выделить ас­сигнования на покупку автомобилей, а раз­решить чекистам реквизировать, то есть от­бирать машины.

Всероссийскую чрезвычайную комис­сию по борьбе с контрреволюцией и сабота­жем большевики создавали для того, чтобы справиться с армией чиновников, которые бойкотировали новую власть и саботировали распоряжения Совета народных комиссаров. Но руководители партии быстро поняли цену органам госбезопасности как важнейшему инструменту контроля над страной.

Дзержинский не считал ВЧК контрраз­ведкой или политической полицией. Он ви­дел в ВЧК особый орган, имеющий право самостоятельно уничтожать врагов.

«Работники ЧК это солдаты революции, — писал Феликс Эдмундович, — и они не могут пойти на работу розыска-шпионства: социалисты не подходят для такой работы. Боевому органу, подобному ЧК, нельзя пере­давать работу полиции. Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно».

Он добился этого права для чекистов, и кровь полилась рекой. Страна с ужасом заго­ворила о «кожаных людях». Кожаные куртки чекистам нравились не потому, что они пред­чувствовали моду на кожу. В кожаных куртках не заводились вши. В те годы это было очень важно: вши — переносчики тифа, который косил людей и на фронте, и в тылу.

Большевики создавали атмосферу, в которой террор становится возможным. Они отменили все законы. В стране даже формально возник правовой беспредел. Советская власть взялась сама осущест­влять правосудие. Принципы: политическая целесообразность важнее норм права, при вынесении приговора полагаться на револю­ционное чутье…

Новая власть решала экономические проблемы динамитом, социальные — аре­стами и голодом. Те, кто сопротивлялся, объявлялись врагами народа.

КАК ПОДБИРАТЬ КАДРЫ

Дзержинский заложил основы кадро­вой политики в ведомстве госбезопасности: главное качество — преданность. Феликс Эдмундович объяснял управляющему де­лами ВЧК Генриху Ягоде: «Если приходится выбирать между, безусловно, нашим челове­ком, но не особенно способным, и не совсем нашим, но очень способным, у нас, в ЧК, не­обходимо оставить первого».

В аппарат госбезопасности нередко попадали весьма сомнительные люди, в том числе и совершенно малограмотные. В учетной карточке одного из председателей петроградской ЧК Семена Лобова в графе «Образование» было написано: «Не учил­ся, но пишет и читает». Это не мешало его успешной карьере. Лобов пошел в гору по­сле того, как в одну ночь арестовал в Петро­граде три тысячи человек.

ВЧК превратилась в инструмент тоталь­ного контроля и подавления. Жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распро­странилась в аппарате госбезопасности. Тем более что беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли су­рово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. Жестокость оправдывалась и поощрялась.

Дзержинский не получал удовольствия от уничтожения врагов, но считал это необ­ходимым. Твердо был уверен, что уж он-то, прошедший через тюрьмы и ссылки, спра­ведлив и зря никого не накажет. Но, присво­ив себе право казнить и позволив другим чекистам выносить смертные приговоры, он создал систему полной несправедливости.

Если захотите узнать больше об этой теме, смотрите мой видеоканал «История Леонида Млечина».

Леонид МЛЕЧИН. Фото Wikipedia.org