Газета "Кишиневские новости"

Нелегальная жизнь вокруг мусорных полигонов: поселения бездомных и «магазины» с просроченными продуктами

Ежегодно в России образуется больше 5 миллиардов тонн отходов. Только одних продуктов питания в нашей стране каждый житель относит на помойки ежегодно больше 56 килограммов. Плюс каждый супермаркет ежедневно списывает до 50 кг просрочки.

Все эти отходы попадают на полигоны ТБО, где у них начинается вторая жизнь. Нелегальные поселения бездомных вырастают вокруг каждого полигона. Здесь свои законы и свои правила жизни. Кто эти люди, которые ежедневно соглашаются рыться в мусоре? И как рядом с полигонами живут обычные люди?

Издали любой полигон твердых бытовых отходов напоминает гору с отвесными склонами. По сути, это и есть гора. Мусорная. За годы бесконтрольного использования тело полигона, куда отправился наш корреспондент, выросло до высоты 5-этажного дома. Это если мерить от уровня земли. От уровня моря куча отходов возвышается на 197 метров. По площади на территории этой помойки вполне мог бы разместиться жилой микрорайон.

Над свалкой всегда кружатся чайки. Если крик этих птиц оглашает округу — значит, полигон жив. Над тем, куда приехал наш корреспондент, чайки не летают — мусор сюда не возят уже второй месяц.

Но вокруг объекта продолжает кипеть нелегальная жизнь. Около каждой помойки существуют поселения бомжей. Эти люди работают на полигоне, сортируя отходы. И кормятся за счет этого же полигона.

Поселок бездомных раскинулся всего в сотне метров от окраины деревни, где проживает больше 1500 человек. И пока все эти люди мечтают о том, что полигон будет подвергнут рекультивации, их нелегальные соседи с теплотой вспоминают о жизни на хлебосольной помойке.

Мусорный ветер

За лесополосой саму мусорную гору жителям ближайшей деревни не видно. Но полигон ты все время ощущаешь — по запаху. Сладковатому, еле уловимому. Им пропитывается все — одежда, сумка, волосы. Волосы особенно.

— Вы даже не можете представить, что здесь было, пока работа полигона не была приостановлена, — возмущаются жители ближайшей к объекту деревни. — Вонь иногда была такая, что приходилось прикрывать нос влажной салфеткой. Людей тошнило, будто у них постоянный токсикоз.

Мусорный ветер с полигона приходит не всегда. Например, летом, при температуре в 20–25 градусов, запах почти не ощущается. Но стоит столбику термометра вырасти еще градусов на пять — и отходы начинают источать зловоние с удвоенной силой. Вонь накрывает деревню после дождей. Но особенно в утренние часы, когда поднявшиеся за ночь испарения росой прибивает к земле.

Присутствие объекта ТБО можно ощутить не только по запаху, но и по мусорным кучам в ближайшей лесополосе. Они, как маяки, указывают путь-фарватер к городку бомжей. До него от ближайшей улицы в этой деревне метров сто в глубь леса.

Поселению бомжей не нужен забор — его заменяет стая псов. Они будто по команде обступают чужаков кольцом, начинают истошно харкать лаем. Здесь начинается территория, куда без проводника лучше не соваться.

Собаки заменяют местным бездомным не только охрану. Они здесь еще и в качестве сигнализации. Если животные заходятся лаем, значит, пришли либо из полиции, либо «зеленые».

Поселение опустело за минуты. Люди бежали, оставив недоеденный обед. В кастрюле остывает суп. По виду — гороховый, по запаху больше напоминающий рыбный. На второе — сосиски и подпорченный огурец. Над едой вьются непуганые мухи.

Вокруг лагеря сушится развешенная на веревках одежда. В основном — носки и трусы. Исподнее, объяснят мне потом бездомные, они стирают чаще других вещей. Просто потому, что пригодные к носке трусы и носки на свалке найти проблематично. Эти вещи люди выбрасывают в нормальном состоянии редко. Это джинсы можно поносить и выкинуть. Носки без дырок нужно беречь.

По углам лагеря стоят несколько покрытых клеенкой хибар. Дверей нет, их заменяет накинутое тряпье. Внутри свалена груда засаленных одеял. На «прикроватной» тумбочке — стопка книг и… сотовый телефон.

— А что вы удивляетесь, мобильный сейчас есть у каждого бомжа, — объясняет сопровождающий меня Александр, вот уже четыре года добивающийся закрытия свалки. — Тем более у тех, кто живет при помойке. Они технику здесь и находят. У одного бездомного, помню, даже планшет был. Более того, пока городок функционировал в полную силу, им даже электричество провели. Бездомные могли и телефоны заряжать, и радио послушать. Даже в Интернет выходили!..

Еще несколько месяцев назад вокруг полигона жило порядка 40 бездомных. Мусорные трущобы состояли из нескольких «улиц». Сейчас почти все обитатели переехали на другие свалки. Здесь остались только старожилы.

«Живая» колбаса с помойки

Идем дальше. По сути город бездомных — это раскиданные по лесу времянки, окруженные кучами мусора. «Наши фазенды», — иронизируют бомжи. Владимир живет всего в полукилометре от забора полигона. Здесь лет 8 назад он выстроил себе землянку. Капитальное жилье в поселении есть только у него.

Володя — вольный житель города бомжей. Он, если так можно выразиться, не в стае. Именно поэтому он спокойно говорит с журналистами.

Бездомного мы застали за обедом. Ради проформы он приглашает нас к столу. Услышав наш ожидаемый отказ, замечает:

— Знаю, что не согласитесь есть с помойки. Хотя раньше, уж поверьте мне, здесь такие «магазины» приходили, что в самом элитном супермаркете подобных деликатесов не найти!..

«Магазинами» на свалке называют фуры с просроченной едой. Или нерастаможенной продукцией.

— Бывают «магазины» мясные, молочные. А бывают с одеждой, парфюмерией, — объясняет Владимир. — Я сам туалетной водой не пользуюсь, но, например, местные ребята, когда я им флакончики показал, сказали, что такие, как привозили на свалку,  в городе по 5–7 тысяч продают.

Из деликатесов Владимир больше всего запомнил красную икру.

— Привезли ее с год назад целую машину. Не испорченную — контрабандную. Помню, в один год ее столько было, что мы ее даже не собирали. Она ведь не питательная. Много не съешь. Да и обопьешься потом.

К мясным «магазинам» обитатели свалки тоже относятся с осторожностью.

— Мясо не берем, вареную колбасу — тоже. Этим продуктам сутки нужно, чтобы стухнуть. А вот сухую колбасу и копченое мясо заготавливаем впрок.

Холодильники здесь заменяют дедовские методы хранения продуктов.

— Кладешь крапиву на дно кастрюли, на нее выгружаешь слой мяса, затем опять листья. Мясо таким образом до месяца может оставаться свежим. А если копченая колбаса заплесневела, маслом протер — и она снова как свежая.

— Просрочку не опасаетесь есть?

— А почему вы думаете, что сюда свозят только просроченное? Бывает и брак. Например, на обертке картинка не пропечаталась. Или в шоколад вместо фундука добавили арахис. Такой шоколад на свалку машинами свозят.

Владимир на несколько минут замолкает. Потом добавляет:

— Да и если пару дней назад истек срок годности, ничего страшного нет. Продуктами здесь не травятся. Только водкой.

Винно-водочные «магазины» здесь ждут больше других. Пьют на полигоне много и ежедневно. Без водки, говорит Володя, здесь просто не выжить. И это не метафора. Почти все спиртное, что свозят на свалку — приговоренный к уничтожению контрафакт.

— Обычно нас предупреждают, что придет винно-водочный «магазин». Мы с утра готовимся. Так-то все в ящиках приходит, забирай — не хочу. А однажды, помню, в фуру загрузили голые бутылки, без картона. По дороге половина побилась. Водитель начал их сгружать — а там одни осколки. Но не пропадать же добру! В общем, наши побежали за тазиками, кастрюлями. Потом процедили — нормальная выпивка получилась. Несколько дней пили.

Все бомжи, которые живут около свалки, работают на сортировке мусора. Их здесь называют мулами. Заработать можно на четырех видах отходов: бутылках — как пластиковых, так и стеклянных, целлофане, но больше всего — на металле. За день, уверяет Владимир, при хорошем раскладе на цветмете можно поднять и пять, и десять тысяч рублей. Правда, и собрать нужно немало — от трех до пяти мешков.

Сдают все собранное вторсырье на полигонах. На одних объектах принимать мусор приезжают сторонние скупщики, на других — непосредственно сотрудники свалки.

— За территорию ничего выносить нельзя. За это могут и запретить появляться на полигоне, — говорит Владимир.

Более того, на многих свалках администрация вербует стукачей из числа обитателей мусорного города. Те получают премию, если расскажут про тайные заработки своих коллег.

Впрочем, по-настоящему ценные вещи бездомные умудряются припрятать. И речь не только о работающих мобильных и планшетах.

— Я, например, и деньги, и кольца, и червонное золото подбирал, —  сообщает Владимир.

— Как это все могло на свалку попасть?

— Как-как: у каждой бабушки в укромном месте хранится узелок с золотишком, деньгами, ложками серебряными, на худой конец. Потом эта бабушка скоропостижно помирает. Внуки знать не знают про бабушкины заначки и выкидывают все ее вещи на помойку. А вместе с ними — и ценности.

«Запах чувствуешь только первый день, потом становится все равно…»

Владимир прожил на полигоне 16 зим. Сейчас готовится к семнадцатой. Мы не оговорились — жизнь на полигоне измеряется зимами. Сумел просуществовать самые холодные месяцы — считай, год прожил. Говорит, что умудрился столько продержаться здесь только благодаря землянке. Спальня его дома уходит на два метра под землю. Внутри кровать, стол, буржуйка. Зимой, в самые лютые тридцатиградусные морозы, под землей всего минус 15.

— А если протопить печку, то и минус 5. Тоже не ахти. Но, если накрыться двумя одеялами, будет нормально.

— Многие замерзают?

— Нет. При мне насмерть ни один не замерз. Отмораживают себе пальцы — это бывает. Да и то по глупости. Например, если заснул пьяным на снегу.

Болеть здесь тоже не рекомендуется. Хотя Владимир уверяет, что, случись что, «скорую» можно будет вызвать прямо на свалку.

А вот аптечка есть у каждого бездомного.

— В ней обязательно корвалол, анальгин, аспирин. Вообще в лекарствах здесь нужды нет, машины с ними приходят постоянно. Мы так и говорим: «аптека» пришла…

Володе 53 года. Пятнадцать из которых он отсидел. Когда Володя в очередной раз вышел, выяснилось, что дом его сгорел.

— Полгода жил у сестры, работал «на дровах». А потом пришлось сюда податься…

— Сложно было привыкнуть к антисанитарным условиям, запаху?

— Да мы, деревенские, ко всему можем привыкнуть. А запах только первый день чувствуешь. Потом уже все равно.

Подругу жизни на мусорке найти сложно — женщин здесь традиционно меньше, чем мужчин. Но парой все же стараются обзавестись — это значит, можно скинуть с себя женские обязанности. В семьях, обосновавшихся на свалках, как и в обычных московских, обязанности делятся на мужские и женские. За водой, например, ходят бабы.

— Моя жена берет тележку и идет к деревенской колонке. Приносит по три-четыре канистры. На день хватает.

Пока мы разговариваем, супруга Владимира сидит в предбаннике землянки — разгадывает кроссворд. Вместе они уже 11 лет. Володя с гордостью говорит, что нашел ее не на помойке, а в колхозе. «Она там дояркой работала до того, как мы сошлись».

Здесь нет слезливых историй. Нет жертв «черных риелторов», обманутых детьми стариков. Сюда попадают только после зоны. Здесь живут те, кого не принимают даже самые маргинальные городские сообщества. И обратно, в общество, отсюда возвращаются редко.

Анастасия ГНЕДИНСКАЯ.