Газета "Кишиневские новости"

«Многие коллеги отца были убеждены, что его убили», — вспоминает дочь легендарного главы МВД СССР в своем первом в жизни интервью

 17 июля Россия отметила оче­редную, 99-ю уже, годовщину с момента гибели ее последне­го монарха. Намного реже у нас вспоминают о другой лет­ней дате, связанной с расстре­лянными Романовыми: 1 июня 1979 года останки узников Ипа­тьевского дома были обнару­жены группой киносценариста Гелия Рябова и геолога Алек­сандра Авдонина. И совсем не­многим известно о той роли, которую сыграл в посмертной судьбе царственных страсто­терпцев министр внутренних дел СССР Николай Щелоков. Своими воспоминаниями об этой неординарной и во многом зага­дочной исторической личности с «МК» поделилась Ирина Щело­кова, дочь легендарного главы МВД. Это первое интервью Ири­ны Николаевны средствам мас­совой информации.

— Ирина Николаевна, когда и при ка­ких обстоятельствах вы узнали об откры­тии, сделанном Рябовым и Авдониным?

— Это было начало лета 1979 года. Мы жили тогда на госдаче. Возвращается с ра­боты папа, и весь вид его говорит о том, что произошло что-то необычное. Он прямо-таки светился от радости. И с порога говорит мне: пойдем выйдем, я тебе что-то расскажу. Нуж­но пояснить, что у нас ним были особые отно­шения. Я была в полном смысле этого слова папиной дочкой: просто обожала, боготвори­ла отца. Он во мне тоже, что называется, души не чаял. Когда я была ребенком, брал меня с собой на всевозможные встречи и меропри­ятия — практически как Лукашенко своего Колю. Папа доверял мне такие вещи, которые не доверял, пожалуй, никому другому. Мы очень часто беседовали на темы, на которые тогда не принято было говорить вслух. Такие разговоры никогда не велись дома. Только на улице. Отец знал, что КГБ его прослуши­вает. Когда мы жили за городом, то обычно уходили «секретничать» в близлежащий лес. Часами гуляли там и разговаривали. Так вот в тот вечер, когда мы удалились на безопасное расстояние, — я, кстати, помню даже место, где мы остановились, — папа произнес: «Ты не поверишь, но Гелий нашел!»

— Роль вашего отца в поисках царских останков уже не является секретом. В сво­ем последнем интервью, данном нашему изданию за несколько дней до своего ухо­да из жизни, Гелий Рябов откровенно ска­зал: «Без Щелокова нашей затее была бы грош цена». Но на вопрос, что заставило одно из первых лиц страны, строившей коммунизм, настолько отклониться от ге­неральной линии, до сих пор нет однознач­ного ответа. Как бы вы ответили на него?

— Трудно сейчас сказать, как и почему у моего отца появилась эта идея — найти цар­ские останки. Мы этого не знаем и уже никог­да не узнаем. Можем лишь догадываться.

— Он прямо говорил об этом своем желании?

— Мне — да, абсолютно прямо. Букваль­но говорилось следующее: «Это наш долг — найти царские останки и похоронить их по- христиански». Впервые я услышала это от отца в самом начале 1970-х годов.

— Что же все-таки стало отправной точкой? Какова ваша версия?

— Насколько могу судить, интерес к этой теме у папы возник после того, как к нему в руки попали материалы ЦК по исследова­нию обстоятельств гибели Николая II и его семьи, проводившемуся в 1964 году по рас­поряжению Хрущева. Никите Сергеевичу на­писал письмо сын скончавшегося незадолго до этого Михаила Медведева — одного из участников казни. Медведев-младший выпол­нял волю отца, просившего передать ЦК свои воспоминания и «историческую реликвию» — браунинг, из которого якобы был застрелен Николай II. И Хрущев заинтересовался этой темой. Но после его смещения расследова­ние было сразу же свернуто.

Свою роль сыграло также, наверное, общение отца с человеком по фамилии Сне­гов. Об этом факте мне рассказал помощник отца Борис Константинович Голиков. В 1930‑е годы Снегов, работавший тогда в НКВД, был арестован и оказался в одной камере с чело­веком, принимавшим участие в захоронении останков царской семьи. Снегов выжил, а вот его сокамернику не повезло: его расстреля­ли. Но перед смертью он рассказал Снегову о том, что знал и видел, указав в том числе при­близительное место захоронения. В начале 1970‑х он как бывший сотрудник правоохра­нительных органов пришел к отцу на прием с какой-то просьбой и в ходе этого визита по­делился информацией, которую ему сообщил тот человек. И вроде бы даже передал папе нарисованную от руки карту.

Большое влияние на отца оказал, без­условно, и круг его общения. Папа дружил с Ростроповичем и Вишневской, с архиепи­скопом Саратовским и Вольским Пименом, с художником Ильей Глазуновым, который уже в те годы не скрывал своих монархических взглядов. Слова «Николай II» и «Романовы» не сходили у него, как говорится, с языка. Глазунов, кстати, привез отцу из-за границы прекрасно изданный альбом с фотографиями царской семьи, который очень нравился папе и который я храню до сих пор.

— Согласно воспоминаниям Гелия Рябова, который тогда был консультан­том министра внутренних дел по вопро­сам культуры, направляя его в 1976 году в командировку в Свердловск, Николай Анисимович произнес следующие сло­ва: «Когда я проводил там совещание, то первым делом попросил отвезти меня в дом Ипатьева. «Хочу, — говорю, — по­стоять на том месте, где пали Рома­новы…» По словам Рябова, приехав в Свердловск, он последовал примеру шефа. Именно после этого, говорил Ря­бов, у него возникла идея найти царские останки: «Я понял, что это больше уже не отпустит меня». Подтверждаете эту версию?

— Да, абсолютно. О посещении папой Ипатьевского дома мне рассказывал человек, генерал МВД, который сопровождал его в той поездке. Это было в 1975 году. Все, конечно, обалдели, были потрясены, когда, едва приле­тев в Свердловск, он первым делом попросил показать ему Ипатьевский дом. Оказавшись в расстрельной комнате, он попросил оставить его одного и очень долго там находился. Рас­сказывая об этой поездке Гелию Рябову, папа явно хотел подтолкнуть его к тому решению, которое тот в итоге принял. Это был своего рода тест, проверка: зацепит — не зацепит? И отец не ошибся в Гелии — зацепило. Прак­тически сразу после посещения дома Ипатье­ва он заинтересовался архивными документа­ми, имеющими отношение к Николаю II и его семье.

«Царский архив» находился тогда, что называется, за семью печатями. Получить доступ к нему было практически невозможно. Но отцу все-таки удалось добиться разреше­ния для Рябова. Для этого пришлось звонить самому Брежневу — знаю это, поскольку тот телефонный разговор происходил при мне. Легенда была такая: «царские» документы нужны Рябову для работы над сценарием но­вого фильма о милиции. Причем и Брежнев, насколько помню, не сразу дал согласие: прошло, наверное, около месяца. Рябов до­вольно долго работал в архивах и в конце кон­цов нашел «записку Юровского», коменданта Ипатьевского дома, содержащую координаты места, где были спрятаны останки.

Папе было известно о каждом его шаге. Однажды, когда мы, как обычно в таких случа­ях, гуляли в лесу, он сказал: «Всё, Рябов при­ступает к раскопкам». И дальше произносит такую фразу: «Как бы я хотел поехать с Гели­ем…» Могу перекреститься перед иконами в подтверждение того, что не вру. Когда я рас­сказала об этом Гелию Трофимовичу, он был потрясен.

— Вашего отца сместили с его поста почти сразу же после прихода к власти Ан­дропова, который, как известно, не питал, мягко говоря, любви к Николаю Анисимо­вичу. Однако об истоках их конфликта из­вестно крайне мало. Быть может, имелась здесь и какая-то личная составляющая?

— Да, имелась. Не стану распростра­няться на эту тему, не хочу, чтобы лишний раз трепали имена родителей, но в действиях Ан­дропова, безусловно, присутствовал мотив личной мести. Однако хватало и других моти­вов. По большому счету речь идет о полити­ческом, идеологическом противостоянии. Это были совершенно разные люди с диаметраль­но противоположными взглядами.

— Вряд ли в таком случае опала стала неожиданностью для Николая Анисимо­вича.

— К такой расправе, такой травле он все-таки не был готов. Его лишили воинско­го звания (генерал армии. — «МК»), наград, исключили из партии… Даже мы с братом подверглись преследованиям. Нас вышвыр­нули с работы — я тогда работала в МГИМО младшим научным сотрудником, — и очень долго, в течение нескольких лет, мы не могли никуда устроиться. Чем-то, согласитесь, это напоминает 1937 год: «дети врага народа»… И при этом не было ни суда, ни даже уголовно­го дела. Отцу не предъявлялись никакие обви­нения. Были лишь какие-то дикие, кошмарные слухи и сплетни. О конфискованных у нас «не­сметных богатствах», о том, что мама решила в отместку застрелить Андропова и была убита во время покушения (Светлана Владимировна Щелокова покончила с собой 19 февраля 1983 года. — «МК»)… Странно еще, что я ни за кем с парабеллумом не бегала.

— Ирина Николаевна, защищая свою честь, свое доброе имя, ваши родители достаточно жестоко поступили с вами, своими детьми. Я имею в виду, конечно же, их добровольный уход из жизни — сначала мамы, потом отца. Пытаюсь по­добрать правильные слова, но, наверное, правильных слов в таком контексте не бы­вает. Поэтому спрошу прямо: вы поняли, вы простили их?

— Нет, они поступили с нами не жестоко. Они поступили сверхблагородно, хоть и не по-христиански. Они сделали это из великой любви к нам: считали, что таким образом спа­сут нас, что после их смерти от нас отстанут. Впрочем, если говорить конкретно об отце, то, откровенно говоря, у меня нет уверенности, что это было самоубийство. Мы не знаем, что там на самом деле произошло.

— Но ведь, как известно, найдена его предсмертная записка, содержащая сре­ди прочего фразу: «С мертвых ордена не снимают».

— Да, это правда.

— Считаете, она не закрывает во­прос?

— Нет, не закрывает. Подделать почерк — не уж такая сложная задача. Существуют специалисты, способные смастерить любой рукописный текст. Кстати, эту записку сразу же изъяли, мы ее больше не видели. Мне во­обще показалось очень странным, что когда мы с братом приехали на квартиру, где все случилось (Николай Анисимович ушел из жизни 13 декабря 1984 года. — «МК»), там уже находились «товарищи из КГБ». Что они там делали? Знаю, что многие люди в МВД, коллеги отца, были убеждены, что его убили. Какие у них для этого были основания, мне не­известно, но совсем уж на пустом месте такие разговоры вряд ли бы пошли. Как говорится, нет человека — нет проблемы.

— А Николай Анисимович, считаете, представлял собой проблему?

— Конечно. Проработав столько лет во главе МВД, он знал много такого, о чем неко­торые люди предпочли бы забыть.

Андрей КАМАКИН.