Газета "Кишиневские новости"

Политическая повестка Президента РФ на 2017 год

Не берусь судить о том, что явля­ется первопричиной путинских политических успехов 2016 года — благоволение фортуны или трезвый политический расчет. Но новый, 2017 год бессменный фактический лидер России в но­вом веке встречает, находясь в стадии очередного политическо­го подъема.

Однако не зря говорят, что в каждой по­беде заложены семена будущего поражения, и что, если «садовник» их вовремя не заметит, эти семена вполне могут прорасти. С моей точки зрения, в 2016 году в российской по­литике ярко проявилось несколько опасных долгосрочных тенденций. Если Путин вовре­мя не осознает риск, который заключен в этих трендах, то в ближайшие годы очень многие политические достижения ВВП вполне могут превратиться в пыль и прах.

Внутренняя цена внешней политики

В Кремле прекрасно осознают всю опас­ность мнения: дескать, Владимир Путин так увлекся внешней политикой, что совсем за­бросил политику внутреннюю. В Кремле по­нимают: риторика на тему «наконец-то мы встали с колен» не может вечно служить ком­пенсацией ощутимого снижения уровня жиз­ни большей части населения. В Кремле готовы на все, чтобы доказать: в сфере внутренней политики Путин тоже делает сейчас все, что физически возможно, и даже больше.

«Мнение о том, что президент пренебре­гает положением дел внутри страны и концен­трируется только на внешней политике, аб­солютно не соответствует действительности, — заявил мне политик из ближнего круга ВВП. — Две трети своего времени Путин уделяет внутренней политике и только одну треть — внешней. Что необходимо делать во внешней политике — Путину это в принципе понятно. А вот во внутренней политике, в сфере управле­ния экономикой много нерешенных проблем и вопросов без очевидных ответов. Только о части проводимых президентом совещаний экономической тематики сообщается офици­ально. Многие из таких мероприятий проходят в непубличном режиме».

На Западе считается аксиомой: путин­ская Россия настроена на безудержную экс­пансию. Я убежден в противоположном: Путин хочет договориться. Договориться на основе формального или неформального признания Западом нового — или слегка подзабытого старого — статуса России на мировой аре­не. Проблема в том, что далеко не все в этом мире зависит от путинских желаний. До нача­ла крымского кризиса у России была возмож­ность самостоятельно регулировать: сколько ресурсов страны следует направить на вну­треннее развитие, а сколько — на активную внешнюю политику. В последние годы у нас такой возможности нет.

Экономика страны сейчас работает в ре­жиме осажденной крепости, в режиме «все для фронта, все для победы». И мы не можем в од­ностороннем плане перейти на другой режим работы. Для танго нужны двое. Для снижения уровня напряженности в отношениях России и Запада требуется обоюдное желание партне­ров разомкнуть борцовский захват. Путин не способен в одиночку обеспечить обоюдность такого желания. Путин может давить на Запад, подталкивать его к нужному для России исхо­ду, стараться дипломатически переиграть ев­ропейских и американских лидеров. Но он не может влезть в их мозги и перевернуть их ми­ровоззрение. Западные лидеры сами должны принять выгодное для нашей (и не только для нашей) страны решение.

Приблизительно то же самое относится и к участию России в сирийской войне. Я не знаю, о чем именно думал тогдашний глава президентской администрации Сергей Ива­нов, объявляя 30 сентября 2015 года: «Это операция ВКС России, конечно, не может продолжаться бесконечно и имеет вполне определенные временные рамки». Но вре­мя показало, что российскому руководству пришлось в режиме реального времени мо­дифицировать свои намерения в отношении Сирии. И «вполне определенные временные рамки» оказались в итоге не такими уж «впол­не определенными». И «неосновной части авиационной группировки в Сирии» пришлось не осуществлять «контроль за соблюдением режима прекращения огня». Ей пришлось де­лать то, что «основная часть нашей группиров­ки» делала до марта: воевать самым серьез­ным образом.

Всерьез заявлять, что Сирия не имеет стратегической важности для России, можно было лишь до 30 сентября 2015 года. Даже если раньше такой стратегической важности не было, сейчас она появилась. Если наша страна уйдет из Сирии, не выполнив задачи, которые она поставила перед собой — я бы охарактеризовал эти задачи как стабилизацию светского режима в Дамаске и максимальное ослабление запрещенной в РФ террористиче­ской группировки ИГИЛ, — то мы столкнемся с грандиозной потерей престижа.

То, что ВВП тратит две трети своего вре­мени на экономические и социальные пробле­мы внутри страны, — это, конечно, похвально, позитивно и хорошо. Но для перезапуска мо­тора внутреннего развития России в первую очередь требуется вот что: избавление нашей страны от ее нынешних внешнеполитических проблем. Надеюсь, что глава российского го­сударства это полностью осознает.

Диктатура активистов

«Диктатура закона — единственная раз­новидность диктатуры, которой мы обязаны подчиняться» — эту звонкую фразу и.о. Пре­зидента РФ Владимир Путин произнес спустя считаные дни после своего прихода к власти — в январе 2000 года на расширенной колле­гии Министерства юстиции. Спустя без мало­го 17 лет можно с грустью констатировать: провозглашенная Путиным цель так и не была достигнута. В 2016 году мы имели не дикта­туру закона и даже не диктатуру госаппарата. Страна столкнулась с новым веянием — дик­татурой субъективного мнения, с агрессив­ным наступлением активистов всех мастей, навязывающих обществу свои воззрения.

В отличие от современной Украины, где уже давно никто не удивляется заголовкам типа «гражданские активисты избили мили­ционеров», в России подобные явления нали­чествуют пока в зачаточной форме. В отличие от Украины, где власть безнадежно потеряла контроль над политическим процессом, в Рос­сии мы имеем дело с контролируемым экспе­риментом со стороны государства.

Вот как я вижу суть этого эксперимента. Столкнувшись на излете 2011 года с «болот­ным феноменом», Кремль очень быстро убе­дился: его прежняя ставка на «общественные организации», любой чих которых непременно согласовывался с чиновниками Администра­ции Президента, себя не оправдывает. В ре­шающий момент — или по меньшей мере в момент, который тогда казался решающим, — активисты таких организаций просто-напросто ушли в кусты.

Подобное было решено лечить подоб­ным. Кремль решил сделать ставку на на­стоящих, а не на бюрократически-бумажных активистов. Частично подобная политика оправдала себя. Например, патронируемый Кремлем «Объединенный народный фронт» превратился одновременно в жуткую голов­ную боль для среднестатистического россий­ского губернатора и в важный цивилизующий фактор региональной политики.

Федеральный центр целенаправленно выбирает на роль руководителей своих мест­ных филиалов ОНФ активистов, которые или не связаны с региональными администрация­ми, или даже находятся с ними в противостоя­нии. Таким образом, у Москвы появился но­вый независимый канал получения реальной, а не приглаженной информации о ситуации в регионах. У многих местных царьков появился мощный стимул особо не озорничать.

А вот у многих идеологически близких к власти общественных организаций стимул не озорничать, напротив, начисто пропал. Видя раз за разом, что официальные управленче­ские структуры не остужают их душевные по­рывы, они все больше смелеют и набираются уверенности. Частично подобное положение дел по-прежнему выгодно власти: борьба с радикальной оппозицией в России сейчас фактически переведена на схему аутсорсин­га. У власти есть возможность заявлять: это не мы! Это гражданские активисты! Вы разве против развития гражданского общества?

Чего в чиновничьих кабинетах, возможно, еще не до конца осознали, так это следую­щего: процесс строительства гражданского общества ни в коем случае нельзя выпускать из берегов. Наводнение затопит все вокруг, включая официальные властные структуры. Так случилось в царской России, где при Ни­колае II было модно заигрывать с тогдашними гражданскими активистами. Так случилось на Украине, где президент испытывает паниче­ский страх перед радикально настроенными элементами общества.

Ловушки будущего

Вот выдержка из недавнего доклада за­местителя главного врача центра СПИДа Мо­сковской области Григория Каминского на научной конференции в Суздале: «Вызов эпи­демии ВИЧ в России очень силен. Аналогов такой угрозы нет ни в Европе, ни в Америке. Эпидемия вовлекает все больше людей, угро­жая их жизни и здоровью… Можно смело го­ворить — весь наш арсенал прошлых методов можно выбросить на помойку как устаревший хлам. Он неэффективен перед лицом угрозы современной эпидемии ВИЧ-инфекции».

Страшное заявление. Страшное — и в то же самое время очень типичное. С аналогич­ными предупреждениями то и дело выступают самые разные специалисты. Но вот слышали, чтобы в набат по поводу эпидемии СПИДа в России били по-настоящему высокопостав­ленные чиновники, лидеры нашей страны? Я не слышал.

Почему из всех кризисов, до которых у ру­ководства страны пока не доходят руки, я вы­брал именно эпидемию СПИДа? Во-первых, потому что в каком-то смысле СПИД страш­нее, чем запрещенная в РФ группировка ИГИЛ. В мире уже есть государства, которые СПИД полностью лишил будущего. Нельзя до­пустить, чтобы Россия пополнила их ряды.

Во-вторых, мне кажется, что одна из глав­ных причин невнимания нашей власти к эпи­демии — это те политические капканы, о ко­торых я написал выше. Высшие политические лидеры РФ перегружены текущими острыми внешнеполитическими и экономическими проблемами. Им не до бомбы, которая обя­зательно рванет, но только через энное число лет. А еще многие предлагаемые специали­стами меры не реализуются потому, что про­тив них выступают влиятельные гражданские активисты и общественные деятели: мол, не соответствуют предлагаемые меры нашим традиционным моральным ценностям и на­шей духовности!

Надеюсь, что в 2017 году Президент РФ сумеет избежать тех ловушек, которые для нас «заботливо» расставлены, и бережно из­влечь Россию из тех капканов, в которые мы уже угодили. Говорят, что надежда умирает последней. Хочу верить, что мои надежды бу­дут жить.

Михаил РОСТОВСКИЙ.