Газета "Кишиневские новости"

Политолог Глеб ПАВЛОВСКИЙ: «2016 год будет переходным к новому состоянию страны»

ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД, ВЕСНОЙ 2008 ГОДА, РОССИЯ УЗНАЛА О ТОМ, ЧТО «СВО­БОДА ЛУЧШЕ, ЧЕМ НЕСВОБОДА»: К РУКОВОДСТВУ СТРАНОЙ ПРИШЕЛ ДМИТРИЙ МЕДВЕДЕВ. Насколько закономерной и оправданной была медведевско- путинская рокировка и может ли похожий сценарий смены власти повто­риться в будущем? Своими размышлениями на эту тему с нами поделил­ся бывший советник главы Администрации Президента России (с 1996 по 2011 год), президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский.

— Глеб Олегович, март у нас тради­ционно является месяцем политических перемен. В марте 2008-го многим каза­лось, что наступила оттепель медведев­ская. Вы сами, кстати, разделяли это за­блуждение?

— В 2008 году главным для меня было другое — то чудо, что Путин решил уйти по­сле второго срока. Мне это казалось намного значительней прихода Медведева и любых ожиданий от его президентства. Тем более ожиданий ленивого, политически неработо­способного общества, привычного к годам нефтяного безделья. Вы преувеличиваете его готовность либерализоваться или, наобо­рот, мобилизоваться. Оно не желало ни того, ни другого. Кстати, откровенно говоря, я не был сторонником ухода Путина из Кремля. Как многие другие «путинисты», я боялся, что система этого не выдержит. Однако она пре­красно справилась.

— Почему же из противника ухода Пу­тина вы превратились в противника его возвращения?

— Насколько я себе представляю, уход Путина из Кремля психологически стал над­рывом. Путин зашел в благородстве дальше того, что сам был готов вынести. И вскоре на­чал жалеть, что ушел.

Конкуренция между командами Путина и Медведева возникла почти сразу. В стране появилось фактически два «двора». Тандем был хорош как форма передачи власти, но от­вратителен как форма управления. Во власти вдруг не стало единой управленческой коман­ды. Она поделилась надвое, причем обе по­ловинки были специально ослаблены — чтобы один не переиграл другого.

— Помнится, однако, что в своих ин­тервью восьмилетней давности вы на все лады расхваливали преимущества танде­ма. Вы были искренни тогда?

— Да, поначалу я был сторонником этого решения. Но я предлагал более путинский ва­риант тандема, при котором Владимир Влади­мирович помимо правительства возглавил бы Министерства обороны и иностранных дел. То есть стал бы этаким регентом. Это связано с ошибкой, о которой я говорил: с пугливой пер­сонализацией государства. Казалось, что го­сударство полностью зависит от Путина. Это ошибка. Но эта ошибка далее превратилась в государственный курс.

— Насколько неожиданным для вас было то, что произошло 24 сентября 2011 года на съезде «Единой России», — объяв­ление Медведева об отказе от президент­ских амбиций и предстоящей рокировке с Путиным?

— Не могу сказать, что это было совсем неожиданно. Ведь этому предшествовал ряд совершенно ясных сигналов о том, что Путин не доверяет Медведеву. И я, конечно, видел «разобранное» состояние президента. Он очень много наделал тогда ошибок. Одной из них была попытка одернуть Путина. Я имею в виду их заочную перепалку по Ливии: Мед­ведев публично раскритиковал тогда слова премьера. Думаю, этим он вызвал у Путина тяжкие подозрения. Ведь его постоянно убеж­дали, что там, в медведевском Кремле, пле­тутся нити заговора. Что президент вот–вот возьмет и уволит его.

Напряженность в их отношениях нарас­тала с конца 2010 года, со смещения Лужкова, достигнув кульминации к лету 2011–го. Пом­нится, в мае, когда президент готовил боль­шую пресс–конференцию, поднялся большой шум: мол, он объявит на ней что–то сенсаци­онное. Такое абсолютно не в стиле Медведе­ва. И он совершенно не собирался увольнять друга–премьера. Но путинский Белый дом страшно напрягся. Именно тогда, кстати, в авральном порядке создали Общероссий­ский народный фронт, а Суркова фактически отстранили от кураторства «Единой России». Одним из симптомов этого противостояния можете считать и мое отлучение от Кремля в апреле 2011 года.

— По словам Владимира Путина, до­говоренность о рокировке была достигну­та еще до выборов 2008 года.

— Чепуха. В концепцию тандема была, конечно, заложена и такая возможность, но как чрезвычайная. В 2007 году, когда все ре­шалось, никто не знал, примет ли население такую форму передачи власти, удастся ли во­обще Медведеву действовать как президенту. Если бы у него явно не получалось, неудача следовала бы за неудачей, рейтинг пошел вниз, то, конечно, пришлось бы вернуться Путину. Но я исключаю версию, при которой они, как мальчишки, договорились, что Мед­ведев возьмет президентство России «на по­держать». Это была бы клоунада, недостойное обращение с первым государственным инсти­тутом. Насколько я понимаю и знаю Медведе­ва, он бы на такое не пошел.

Договоренности, конечно, были, но не ка­бальные. Свечку, вы понимаете, я не держал, но уверен, что до конца президентства Медве­дева исключалась смена путинского кабинета. В этом отношении Путин мог быть спокоен. А решение вопроса о том, кому в следующий раз выдвигаться в президенты, относилось на 2011 год. И оно действительно было при­нято в 2011 году. Думаю, в августе — во время их знаменитой совместной рыбалки. Но тайну они держали до последнего.

— Ну, выпутались из мирового кризи­са по большому счету тогда, когда нефтя­ные цены пошли вверх.

— Не будем упрощать: выпутались, во– первых, оттого, что Кудриным были созданы запасы. Но запасы еще надо уметь потратить. Эти деньги могли, как в Венесуэле, просто испариться. Программа спасения экономики могла быть дешевле. Но все же Путину, несо­мненно, было что предъявить. А у Медведева все как–то не очень получалось. Объявленная им программа модернизации застряла.

— Вы не были, кстати, причастны к написанию статьи «Россия, вперед!», за­пустившей эту программу?

— Был причастен. Но это не то, чем я горжусь. Это было имитацией политики раз­вития страны за счет пиар–эффектов. Появ­ляется статья — все ее обсуждаем. Возникает магическое слово «Сколково» — обсуждаем. Но дальше обсуждений и всхлипов «Россия, вперед!» дело не пошло. В этом смысле годы медведевского президентства стали, увы, по­терянным временем. Энергия власти ушла на поддержание баланса внутри искусственно созданного тандема.

Для меня очевиден психологический над­лом Медведева. Он стал другим человеком, с ним что–то произошло. После объявления о рокировке той осенью начался, если помните, странный период: Медведев часто выступал, встречался, как он говорил, с людьми «новой эпохи»… Эти выступления были неслыханно расстыкованы с реальностью. Видимо, ухо­дящий президент понадеялся, что возникнет «тандем номер два».

Путин достаточно ясно это показал: два года — в 2012–м и 2013–м — он обращался с премьером демонстративно пренебрежи­тельно. Правительства в стране будто не су­ществовало: губернаторы звонили в Кремль и выясняли, надо ли выполнять премьерские распоряжения. Но это прошло. Начался бо­лее масштабный кризис, и Путин обнару­жил, что у него не так много дееспособных инструментов. Собственно, их два — армия и правительство. Теперь они с Медведевым, кажется, помирились. Но это, конечно, уже не тандем.

— Существует конспирологическая теория, согласно которой протестные вы­ступления на Болотной и прочих площадях были организованы если не самим Медве­девым, то его ближайшим окружением. У этой версии есть основания?

— Она легко опровергается: люди, кото­рые шли на Болотную площадь, были в яро­сти на Медведева и возмущены рокировкой больше, чем выборами. Сторонников Медве­дева на Болотной, думаю, было очень мало. Но версия «заговора» действительно активно обсуждалась в верхах. Она исходила из кру­гов, которые проявили себя позднее в роли партии войны. Миф о «заговоре Медведева» был частью заговора по запугиванию Пути­на.

— Это люди из окружения Путина?

— А кто же еще? Но они есть и в обще­стве. Искать их недолго: они каждый день на телеэкране.

— Вы по–прежнему считаете, что воз­вращение Путина было неудачной иде­ей?

— К сожалению, это уже стало наглядным. За 15 лет взгляд Путина на государство и свое место в нем сильно изменился. При переписи 2002 года на вопрос о работе Владимир Вла­димирович, помнится, ответил: «Оказываю услуги населению». Сейчас он придержива­ется совсем другой точки зрения. Известное высказывание — «нет Путина — нет России» — не случайно. Ветер, конечно, дует от Путина. Не в виде конкретного высказывания, разуме­ется, а как ощущение, «атмосфера».

Судя по всему, у президента возникло, так сказать, авторское отношение к Рос­сии. Он смотрит на страну как на свое тво­рение. Такое восприятие лишает свободы маневра. Никому нельзя доверить «свое» государство. Путин стремится все решить сам, спешит уладить, пока он еще в Крем­ле, все проблемы России на будущее. Это ведет к упрощениям и серьезным ошибкам в политике. Ведь когда страна — это ты сам, то непонятно, кто тебе может давать сове­ты. Все вдруг стали ненадежны. Провалы, которых все больше, компенсируют симво­лическими победами. Примером является операция в Сирии. Собственно, именно из–за символичности и краткости она ста­ла относительно удачной. Если бы что–то подобное, более символическое, было по поводу Крыма, тоже было бы хорошо. Ведь мы действительно оказались тогда, в 2014 году, на грани большой и ненужной войны. Не обязательно, на мой взгляд, было устраивать кризис вселенских масштабов. По ходу революции в Киеве Крым сам упал бы в руки России. Безо всякого «вежливо­го» присоединения. Для Кремля это была идеальная политическая ситуация. К тому же в наших руках — на законных договор­ных основаниях — оставалась вся военная инфраструктура на полуострове. Разгово­ры о том, что Крым могли захватить какие– то ужасные «бандеровцы», просто смешно слушать.

Крымская история вызвала эйфорию в стране, но запутала наши отношения практи­чески со всем остальным миром. А телеауди­тория, воспитанная российским телевидени­ем, ждет от Путина все новых разрушительных чудес. Новых сильных эмоций. Поскольку Пу­тин их сейчас не поставляет, его рейтинг на­чал потихоньку худеть. Значит, пора устроить еще что–нибудь столь же зрелищное и не­мыслимое. Но так не ведут политику больших государств.

— В своей недавно опубликованной статье вы пишете: «Система… достигла конца шкалы, за чем следует что–то дру­гое. И в предчувствии финала я пометил себе 2016 год как Terminus». Какой смысл вы вкладываете в это?

— Под Terminus’ом я имел в виду линию пересечения, границу перехода. Да, этот год, хотим мы того или нет, будет переходным — к новому состоянию страны. В свое время мы создали режим, который называли то ста­бильностью, то «управляемой демократией». Но на самом деле это было режимом деполи­тизации. Суть в том, что конфликты убирают с политической сцены и решают любым спо­собом, кроме публичного. Сейчас мы опять возвращаемся в эпоху политизации. Начало этому положил сам же Путин. Поиск «врагов» идет теперь постоянно и повсеместно. Но по­литизация страны становится все менее кон­тролируемой властью. Россия полна конфлик­тов, которые годами заметались элитами под ковер, а сейчас они вырываются наружу. Бунт дальнобойщиков, выступления протоиерея Чаплина, проклятия в адрес Рамзана Кады­рова и митинги в его защиту — все это только начало. Важно то, что начинается новый вы­борный цикл. В этом году пройдут выборы в Думу, которые готовят Кремлю, я думаю, ряд сюрпризов.

— Вы утверждаете также, что «систе­ма готовится к маневру, который начнется чуть ли не в этом году». Как он может вы­глядеть?

— Это невозможно предсказать, посколь­ку система пока сама не знает, что делать. Кремль решает уже далеко не все. Мы видим, например, что он ничего не решает в вопросе Чечни. На мой взгляд, актуальным становится вопрос поэтапной смены правящей команды. Эта сделала все, что могла. Это уже глубоко уставшие люди вчерашнего дня. Кое–что у них получалось, но нынешнее состояние страны говорит о том, что они исчерпали себя. Высо­кий уровень доверия населения, которым еще пользуется президент, — отличная позиция для того, чтобы начинать готовить уход. Мне кажется, Путин сам должен возглавить рабо­ту по трансформации власти. Сформировать новую команду и передать ей ключи управле­ния. Ну и, наверное, контролировать потом в каком–то смысле. Но политически, а не так, как контролировали Медведева — громко дыша в затылок.

— Честно говоря, есть сомнения, что система захочет меняться настолько ра­дикально.

— Это не радикальный, а очень умерен­ный сценарий. Избежать изменений в любом случае не получится. Для этого у страны слиш­ком мало денег. 10 лет подряд оплачивали ви­димость управления. В Кремль или Белый дом приходил глава региона и говорил: «А у меня вот тут конфликт». И ему давали деньги, чтобы погасить конфликт, заткнуть прореху. Но сей­час прорехи повсюду, все идут за деньгами, а денег нет. Взять их можно только в виде допол­нительных налогов и штрафов. То есть преж­няя модель не работает. Требуется другая по­литика, представленная другими людьми.

— Словом, в 2018 году следует ждать больших перемен?

— Думаю, перемены начнутся раньше. Уже 2017 год — простите за историческую рифму — станет годом быстрой реанимации политики. Неясно пока, правда, в чью пользу она сработает.

Уже сейчас не все зависит от Путина. Ему бы просто выслушать страну, чуть больше ей доверяя. Страна — это не рейтинг. И не только телеаудитория.

Андрей КАМАКИН.