Газета "Кишиневские новости"

За что – каждый из них знает сам

О том, чтопроисходит в экономике страны и чегонам следует ждать, мы поговорили с экс-вице-премьером, экс-министром экономики Алексан­дром МУРАВСКИМ.

Хватит ориентироваться на декларации!

– Что больше всего волнует Вас в нынешней экономической ситуации?

– Пожалуй, то, что резко ухудшились показатели внешнеэкономической дея­тельности, российское эмбарго не ком­пенсировалось ростом экспорта в Ев­росоюз, хотя Соглашение о свободной торговле действует. Молдова не выбрала практически ни одну квоту, установлен­ную в этом соглашении, кроме зерновых. Проблемы не в квотах, а в том, что мы не можем поставить продукцию.

– В чем причина, на Ваш взгляд?

– Их много. Прежде всего, молдав­ская продукция по качеству не отвечает требованиям рынка ЕС. Мы можем сколь­ко угодно говорить, что у нас вкусные яблоки и помидоры, но есть предпочте­ния европейского потребителя. Фрукты, которые едят в Европе, может быть, на наш взгляд, совсем невкусные, но там к ним привыкли. Если мы хотим продавать туда свое, надо продавать по их стандар­там. Экономика жестокая вещь. Тут три выхода. Первый – применять стандар­ты ЕС, внедрять технологии, сорта и т.д. Путь долгий, но начинать надо. Второй – убедить европейских потребителей, что наша продукция лучше. Третий – пы­таться искать новые рынки. Вот появля­ются сообщения, что какие-то контакты установлены с Бангладеш. Большой по­тенциальный рынок – Пакистан, Индия, Иран. Но это рынки, которые надо осваи­вать – знать правила игры, устанавливать новые связи и т.д.

– Но ведь и эти рынки не пустые.

– Безусловно. Но там огромная масса населения, для которой, например, наши яблоки привлекательны. И, естественно, это не снимает обязанности работать для снятия российского эмбарго. Конечно, тут замешана политика, существует много подводных камней, и их надо преодоле­вать. И все-таки пора перестать ориенти­роваться на декларации, которые звучат с обеих сторон, и начать делать конкрет­ные шаги.

Миллиард исчез не одномоментно

– Поговорим о банковском деле. В прошлом апреле, когда появился до­клад Kroll, и Генеральный прокурор, и директор Центра по борьбе с корруп­цией заявили: мы ничего нового для себя не узнали, нам все давно извест­но. Как Вы думаете: действительно ли всем все известно, но в деле за­мешаны слишком высокие персоны, поэтому все спускается на тормозах, или там еще есть что искать?

– Я не занимаюсь этими вопросами специально. Но, с моей точки зрения, про­цесс исчезновения миллиарда не был одно­моментным. Он развивался на протяжении многих лет, начиная со времен Воронина. Banca de Economii всегда использовался как источник финансовой поддержки опре­деленных сторонников власти, их бизнеса. Вся эта система и была построена на том, что выдавались необеспеченные кредиты, и это росло как снежный ком. Потом под­ключили два других банка. Но думаю, что основная масса средств была выведена раньше. Я, честно говоря, до сегодняшнего дня не очень верю в признание Шора, что он выплатил Филату около 250 млн долла­ров. Это ж какие доходы надо иметь, чтобы давать такие взятки!

– Там же речь шла не только о на­личных, были и подарки, и услуги.

– Насколько я знаю, пока Филату инкриминируют в десятки раз меньшие суммы. Но в любом случае это капля в море по сравнению с тем, что вывели, как утверждается, миллиард долларов. В этой системе задействовано очень много людей – кредитные инспектора, которые давали заключение о выдаче кредитов, административные советы, кредитные комитеты банков, представители интере­сов государства в этих банках, крупные бизнесмены, которые брали кредиты, и т.д. Это практически огромная семья, в ко­торой пока роль козла отпущения играет Филат – и он свое получит. Остановятся ли на этом? Будет видно.

– Значит, высокопоставленные персоны не могли об этом не знать?

– Они же открыто об этом говорят. И Драгуцану заявляет, что информировал президента, и Лянкэ в последнем интер­вью признается, что знал. Но у них, мол, не было никаких механизмов влияния – банковская система автономна. В общем, все знали и все молчали, пока их устраи­вала эта ситуация. А потом пузырь лопнул – и появилась опасность, что забрызгает всех – все начали открещиваться.

– Если знали и молчали, значит, им что-то тоже перепадало.

– Не могу никого обвинять. Но давай­те рассуждать логически: раз ты знал и ничего не предпринял – либо ты абсо­лютный непрофессионал, либо ты в этом участвовал, либо тебя чем-то напугали, и ты устранился – делайте что хотите, толь­ко меня не трогайте.

Презумпция невиновности создает замкнутый круг

– О Шоре. Наверняка он имел отно­шение к этому делу. Но ведь не то что решения суда – даже и слушаний ни­каких по этому поводу не было. А его уже уверенно публично обвиняют.

– Мы живем в искаженном мире. Мол­дова маленькая страна, где все друг дру­га знают. И вот мы видим, что человек, который всю жизнь работает на государ­ственной службе, построил замок за мил­лионы, и этот замок не пустой – напол­нен прекрасной мебелью, содержание его стоит немалых денег. Все понимают, что он украл. Но есть презумпция невино­вности. И нет ни одного органа, который против него возбудит дело, и ни одного суда, который вынесет приговор. Вот мы и крутимся в этом замкнутом кругу. Я свою позицию высказывал несколько раз пу­блично и повторю: в принципе в Молдо­ве любого, у кого есть миллион долларов, можно сажать. По какой статье? Он сам знает. За период независимости каждый из них в той или иной степени обходил за­кон. Разница только в том, что одни в ли­хие 90-е делали бизнес на рэкете, убий­ствах, контрабанде, а другие уходили от налогов, подкупали контролеров, получа­ли необеспеченные кредиты и т.д.

– И пока кто-то не захочет это пре­кратить, все будет продолжаться…

– Вот нам ставят в пример Румынию, где сажают и министров, и премьеров. Пока американцам не надоело процве­тавшее там воровство, никто бы в Ру­мынии не стал бороться с коррупцией. А когда Штаты сказали: «Надо!», юстиция заработала.

Лей в шатком равновесии

– Что, по-Вашему, будет с нашим бедным леем?

– Сейчас он стабилизировался – ко­лебания плюс-минус 5 банов.

– За счет чего после всех резких скачков?

– Национальный банк использовал ин­струмент монетарной политики. У нас со­кратился приток валюты на рынок: ушел миллиард, упал экспорт, следовательно, нет валютной выручки и резко уменьши­лись перечисления гастарбайтеров, в пер­вую очередь из России. Приток валюты сократился, а спрос, естественно, возрос. Она стала дорожать. В условиях, когда роста экономики и роста экспорта нет, у Нацбанка один выход – сжимать леевую массу. Значит, существенно увеличили объем обязательного резервирования для коммерческих банков и подняли став­ку рефинансирования. То есть процентная ставка по кредитам значительно повыси­лась. Они стали не по карману бизнесу, спрос на них упал, и поступление леев на рынок тоже. Но это шаткое равновесие, оно может держаться определенное вре­мя, но не может сохраняться вечно. При таких ставках по кредитам никаких усло­вий для экономического роста нет. Теперь все зависит от того, насколько эффектив­но правительство предпримет меры по стимулированию экономики.

– Сейчас на продажу выставлены солидные государственные активы, у которых уже длинная приватизационная история. Как Вы считаете, сегодня благо­приятная конъюнктура, чтобы их прода­вать, и найдется ли инвестор, который захочет вложить сюда средства?

– Думаю, что конъюнктура неблаго­приятная, и дело не только в имидже Молдовы. И в регионе в целом ситуация неблагоприятная – и украинские события, и отсутствие реального экономического роста в странах ЕС и в России, это целый комплекс проблем. Понятно, что Молдо­ва хочет получить за свои активы много. А если какой-нибудь инвестор решит прий­ти сюда, он будет рассчитывать на то, что здесь можно будет вложить немного, а в перспективе получить много.

Энергобезопасность – шаг к объединению?

– На приватизацию выставляют­ся и электрораспределительные сети северного региона. Хорошо ли, если все подобные предприятия будут на­ходиться в частных руках?

Это вечный спор – хорошо или плохо. Какой эффект мы ощущаем от того, что Union Fenosa приобрела Центральные и Южные электросети? Прекратились ве­ерные отключения, осталась только одна проблема – тарифы.

– К Северным и Северо-Западным сетям проявила интерес Румыния. Не есть ли это шаг к объединению?

– Не будем закрывать глаза – такие процессы имеют место. Возможно, это один из механизмов: первый шаг – ру­мынская компания входит на наш ры­нок, вторым может стать строительство каких-то мощностей. Молдова ведь пока производит не больше 30% собственной электроэнергии. С точки зрения энергобе­зопасности это будет хорошо.

– А газопровод Унгены-Яссы, от­крытый с большой помпой, за про­шлый год прокачал одну сотую потреб­ности Молдовы в природном газе…

– Даже если трубу наполнять постоянно, она обеспечит газом каких-нибудь 15 сел. Проект имеет смысл, если он носит страте­гический характер, когда создается реальная альтернатива одному поставщику. Здесь все упирается в финансирование. Думаю, про­ект по продлению трубы до Кишинева будет реализован – другое дело, когда.

– Но ведь Румыния сама покупает газ у России. Неужели за счет этого реверса можно будет реально обеспе­чить нашу энергобезопасность?

– Да, Румыния покупает газ у России. Но у нее огромные перспективы по освое­нию новых месторождений газа в райо­не острова Змеиный в Черном море. По оценкам, запасы там огромные.

Будем рассчитывать на то, что поумнеем

– Есть ли что-нибудь, что внушает Вам оптимизм в нашей ситуации?

– Я часто езжу по республике и вижу: несмотря ни на что, есть молодые биз­несмены, которые успешно ведут дела в Молдове по самым современным техно­логиям. Точки роста есть.

– От нынешнего правительства что требуется – если не помогать, то хотя бы не мешать?

– Чудес в экономике не бывает: вот изменим этот налог, и все пойдет как по маслу. В экономике Молдовы сегодня го­раздо сильнее влияние неэкономических факторов: коррупция, непрозрачная юсти­ция и т.д. Население у нас уже доведено до такого состояния, что если даже что-то где-то идет нормально, никто не верит, что это честно – все равно, мол, воруют.

– Но может ли внушать доверие правительство, фактически полупод­польно приведенное к власти?

– Да, им тяжелее, чем кому-то друго­му. Многие были задействованы в разных схемах. Но пусть сделают хотя бы первый шаг, скажут: давайте попробуем начать по-новому. Других-то все равно нет. Конечно, в Молдове проблема заключается в том, что все друг друга знают – и как привле­кать к ответственности кума, свата, брата? Это только в Сингапуре Ли Куан Ю, когда пришел к власти, посадил самого близкого друга. А наши правители же не с неба сва­лились, они среди нас выросли.

– Так, может, был бы смысл, как в Румынии, привести к власти европей­цев? Чолош, например, был евроко­миссаром.

– Ну привезут нам европейское прави­тельство. А ниже-то все равно останутся молдаване. Все это уже много раз было в истории: правили здесь фанариоты, тур­ки, русские, румыны – все повторяется. Будем рассчитывать на то, что со време­нем мы сами поумнеем, окружающий мир будет на нас влиять. Тогда, может, что-то и получится.

Елена РОЙТБУРД.