Газета "Кишиневские новости"

Георгий Сатаров — об исторической роли первого президента России

25 ноября в Екатеринбургеторже­ственно открылся первый в Рос­сии президентский центр — Центр Бориса Ельцина. Ядром его стал музей. Согласно информации на сайте Ельцин-центра, благодаря современным мультимедийным технологиям экспозиция будет пе­редавать «не только суть того дра­матичного времени, но и дух 90-х». Свидетельствует ли это о каких-либо переменах в идеологии власти? На этот вопрос мы попросили ответить руководителя фонда «ИНДЕМ» Георгия Сатарова. В 1993–1994 гг. Сатаров входил в состав Президент­ского совета, с 1994-го по 1997 год занимал должность помощника президента.

— Георгий Александро­вич, судя по статусу мероприятия, первого президента новой Рос­сии в коридорах власти помнят и чтят. В то же время идеология ны­нешней власти основа­на на противопоставле­нии достижений путинской эпохи бедам «лихих 1990-х». Нет здесь противоречия?

— Ваш вопрос абсолютно риторический: противоречие, конечно, есть. Однако я не вижу здесь ничего специфического. К ритуалам та­кого рода нынешняя власть всегда относилась вполне лояльно, что никак не сказывалось на политической практике.

— По идее, Ельцина в путинской Рос­сии не могут не чтить уже хотя бы потому, что без Ельцина не было бы Путина. С этой точки зрения Борис Николаевич в значи­тельной мере является творцом нынеш­ней политической системы. Согласны с такой оценкой?

— Категорически не согласен. Эта оцен­ка — частное проявление более общей тен­денции, которой уже 15 лет.

Когда говорят, что та или иная бяка взята из ельцинских времен, всегда надо ставить вопрос: а было в ельцинские времена что- то помимо бяк, что-то позитивное? Ответить на него очень легко: да, было. При Ельцине в стране произошла институциональная рево­люция, эти годы были годами свободы — для СМИ, для политической и предприниматель­ской деятельности… Вспомните экономиче­ский кризис 1998 года: из этой задницы стра­ну вытащил свободный бизнес. А ведь именно при Ельцине были созданы условия для его появления. Это тоже его заслуга. Однако ни­чего позитивного, к сожалению, из ельцин­ской эпохи перенесено не было. Взяты лишь инновации определенного сорта.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, например, рейдерские захваты предприятий. Они, совершенно бесспорно, зародились в эпоху Ельцина, в конце 1990-х годов. И стали нормой в «нулевые». При Ель­цине возникло такое явление, как конструи­рование партий. А при Путине искусственно сконструированные — либо тщательно кон­тролируемые — партии стали основными участниками политического процесса.

— Сюда же можно, наверное, отнести и такое явление, как олигархи.

— Нет, это уже совсем другое. Олигархи ельцинской эпохи не были старыми друзьями Ельцина. Можете назвать хотя бы одного тако­го? Не напрягайтесь: не получится. Те олигар­хи становились олигархами, пройдя длинный путь, начинающийся с кооперативов и торгов­ли джинсами-«варенками». Сейчас таких нет. Нынешние олигархи — это друзья Путина. Это уже изобретение «нулевых». Как и многие дру­гие. Именно при Путине зародился, скажем, такой вид коррупции, как взятка за право за­ниматься своим бизнесом. При Путине стали создаваться гигантские бессмысленные — в самом лучшем варианте — госкорпорации. Ну и так далее, этот список можно долго про­должать.

— Если говорить об ошибках, до­пущенных Ельциным, то какие, на ваш взгляд, наиболее существенны?

— Тут очень трудно взвешивать. Мы не можем оценить, например, последствия невведения войск в Чечню или последствия отказа от штурма Белого дома 4 октября 1993 года. Было бы лучше, если бы все шло так, как шло? Ответа нет. Но если гово­рить о вещах достаточно очевидных, то я бы назвал, во-первых, преуменьшение роли судебной власти и концентрации на экономических институтах. Второе: запо­здание с реформированием бюрократии. В 1997 году, когда такая попытка была на­конец предпринята, у Ельцина уже не было достаточного политического ресурса, чтобы «продавить» свои решения. И третье: то, что он не разогнал вовремя Съезд народных де­путатов и Верховный совет. Это следовало сделать уже после апрельского референду­ма 1993 года, на котором Ельцин фактически победил.

— По словам Сергея Станкевича, пер­воначально Ельцин не собирался идти на президентские выборы 1996 года. А в ка­честве преемника определенной частью ельцинского окружения рассматривался тогдашний питерский мэр Анатолий Соб­чак. Это соответствует действительно­сти?

— Знаю только, что в 1995 году Ельцин заявлял своему ближайшему окружению, что очень не хочет идти на эти выборы, и если бы он нашел бы достойного преемника, то с удовольствием уступил ему это право. Мне об этом рассказал человек, которому о таких планах говорил сам Борис Николаевич. Но о том, рассматривался в качестве преемника Собчак либо кто-то другой, мне ничего не из­вестно.

— Во всяком случае, это объясняет последующие гонения на Собчака. По вер­сии Станкевича, они были инициированы теми силами, «которых сама возможность смены лидера, пусть даже в перспективе, не устраивала по личным или клановым причинам».

— Это одна из возможностей сложить этот пазл. Но в жизни у пазлов обычно бывает несколько решений.

— До сих пор не утихают споры о том, насколько честными были выборы 1996 года. У очень многих есть сомнения, что Ельцин вообще их выиграл. Вас само­го, кстати, они не посещали?

— Никогда. Единственное «преступле­ние», которое мы, ельцинский штаб, тогда совершили против общества, заключалось в том, что мы занижали социологические ре­зультаты Ельцина при их публикации в про­межутке между первым и вторым турами.

— С какой целью?

— Цель очень простая: не дать лю­дям расслабиться. У нас была очень хоро­шая, качественная со­циологическая аналитика, которая не оставляла никаких сомнений в том, что Ель­цин должен победить во втором туре. Но мы боялись демобилизации электората, того, что ельцинский избиратель решит, что президент победит и без него. И не придет на выборы.

— Есть мнение, что после выборов 1996 года Ельцин уже не принимал само­стоятельных решений. Что всем рулило окружение, семья. Подтверждаете?

— Полная ерунда. У семьи был лишь один момент взлета — момент формирования пра­вительства после президентских выборов 1996 года. Ельцин тогда готовился к опера­ции на сердце. Потом была операция, после­операционный период… Несколько месяцев Ельцин был практически не способен к нор­мальной регулярной работе, и в это время его действительно представляла семья, набирая на этом символический административный ресурс. Имеются в виду Таня и Валя (Татья­на и Валентин Юмашевы, дочь и зять Бориса Ельцина. — Авт.). Но потом Ельцин полностью вернулся к активной жизни.

— То есть слухи, как говорится, преу­величены?

— Намного преувеличены.

— А насколько соответствуют фактам слухи об известной слабости Бориса Ни­колаевича?

— Вы спрашиваете о пьянстве?

— Да.

— Мне с ним пить не приходилось. Рюмку у него в руках я видел только один раз. При этом он лишь подержал ее и поставил на стол. Но то, что он выпивал, — бесспорно. Главная причина в том, что он был жутким интровер­том. Не выплескивая наружу гнев, проблемы, боли… все сжигал внутри. Но с конца 1995 года он не пил вообще.

— Точная информация?

— Абсолютно точная. В конце 1995 года у него был малоизвестный, но очень сильный инфаркт, после которого он долго отходил. Лежал в больнице, потом в санатории в Бар­вихе… Помню, как мы пришли поздравлять его с новым, 1996 годом. Вносят шампанское, один бокал — чуть темнее и выше других. Он берет этот бокал, подходит к нам и грустно так говорит: «Ну вот, пьете шампанское… А я — заменитель». В общем, как отрезало.

— Какое впечатление у вас осталось от Ельцина как от руководителя?

— Он, конечно, был потрясающим ше­фом. Я отношусь к людям, у которых почти нет комплексов, но парочка все-таки име­ется. Один из них такой: очень не люблю мешать людям, занятым важным делом. И в результате я как-то дождался звонка от Ельцина. Говорит: «Георгий Александро­вич, а что, президент вам больше не нужен. Мы чего-то с вами давно не встречались. Я даже уже не помню, вы с бородой или без…» Самым главным его качеством как руково­дителя было умение доверять людям. Если он вас выбрал, назначил, то полностью вам доверял. Никто не мог вмешаться в вашу ра­боту, кроме него самого. Но такое доверие подразумевало, конечно, и жесткий спрос за порученное дело.

— В своей книге «Президентский ма­рафон» Ельцин довольно подробно объ­ясняет, почему остановил свой выбор на Путине в качестве преемника. По словам Бориса Николаевича, он «приметил» Пути­на, еще когда тот возглавлял контрольное управление. Похоже на правду?

— Ну, то, что Путин умел производить хорошее впечатление, факт совершенно бес­спорный. Я знаком со многими очень уважае­мыми мною людьми, которые были очень впе­чатлены первым общением с Путиным.

— Но вы под магию путинского обаяния почему-то не попали.

— Возможно, в этом нет моей заслуги, потому что Путин не пытался меня вербовать.

— Понятно, что история не имеет со­слагательного наклоне­ния, и все же — могло ли ельцинское правление иметь какое-то иное за­вершение? Иными сло­вами, была ли такая кон­цовка закономерной или случайной?

— Хороший вопрос. Ду­маю, что здесь, как обычно в жизни, присутствует смесь закономерного и случайного. Закономерно то, что преемни­ком Ельцина стал силовик. Это результат дефолта и спровоцированного им финансово-экономического кризиса, на кото­рый потом наложился еще и кризис политиче­ский. Все это стало для Ельцина колоссальным потрясением. Ведь он публично пообещал гражданам, что ничего страшного не случит­ся, и это страшное почти тут же произошло. После «черного августа» Ельцин, во-первых, практически отстранился от управления эко­номикой. А во-вторых — изменил образ пре­емника. Прежде, когда наблюдалась позитив­ная экономическая динамика, Ельцин видел преемником молодого реформатора, который продолжит преобразования…

— Немцова?

— Подозреваю, что да. Прямых доказа­тельств этому у меня нет, но есть довольно много косвенных. Ну а после дефолта Ельцин решил, что нужен охранитель. И дальше на­чался перебор кандидатур. Словом, законо­мерен типаж, а то, что был выбран Путин, в известной мере случайность. Просто он ока­зался последним перед выборами в череде сменяющих друг друга премьеров. Свою роль в утверждении Путина и формировании пу­тинского режима сыграли также, безусловно, слабость и сонливость общества. Что также следует отнести к закономерностям, посколь­ку это свойственно для постреволюционного периода. Никто не отменял известной макси­мы, согласно которой власть омерзительна настолько, насколько общество позволяет ей быть таковой.

— Отношение большинства наших сограждан к Борису Ельцину сегодня не самое, мягко говоря, хорошее. Насколь­ко велика вероятность того, что оно изме­нится?

— Считаю, такая вероятность довольно велика. И даже подозреваю, что это произой­дет раньше, чем через 50 лет. В жизни не бы­вает монотонных процессов, а в общественно- политической жизни — тем более. Есть вещи, за которые Ельцина можно ругать, есть вещи, за которые его нужно благодарить. С течени­ем времени это соотношение не изменится. Но неизбежно будет расти интерес к положи­тельным сторонам ельцинской эпохи — как к тому, чего нам остро не хватает в нынешние времена. Кстати, уже сегодня можно видеть, как в России зарождается некая мода на Ель­цина, на 1990-е. И я уверен, что эта тенденция будет только усиливаться.

Андрей КАМАКИН.