Газета "Кишиневские новости"

Космонавт-рекордсмен рассказал о любви к невесомости и звонке Софи Лорен

Если подсчитать всекосмиче­скиемили космонавта Геннадия Падалки за пять его экспедиций на МКС, получится два расстоя­ния до Марса. До него первенство по суммарному нахождению в кос­мическом пространстве — 803 дня — принадлежало Сергею Крикалеву. Но 12 сентября 2015 года рекорд был побит: Падалка суммарно про­был в космическом «океане» 878 суток! Мы встретились с Геннадием Ивановичем спустя три недели по­сле приземления (столько длится реабилитация) и узнали много ин­тересного о его космических буд­нях, а также о том, планирует ли он в будущем побить уже свой соб­ственный рекорд.

— Геннадий Иванович, вы стремились по­бить рекорд Сергея Крикалева или так получилось само собой, без какого-либо стремления к соревнованию?

— Специально я не стремился «перелетать» Сергея — так сложились обстоятельства. Не уйди он (из отряда космонавтов. — Авт.) 10 лет назад, он бы сейчас, может быть, разме­нял уже 1200 суток! И начни я летать не в 40 лет, а в 30, как Сергей, то, может, те же 1200 суток налетал бы.

— Сергей Константинович, наверное, по­здравил вас первым?

— Он прибыл в ЦУП через пару дней и по­здравил меня. Это традиция. Его в свое время поздравил Сергей Авдеев (экс-рекордсмен мира по суммарному времени пребывания в космосе (747 суток). — Авт.).

— Накопленная радиация как-то дает о себе знать?

— К счастью, нет. Ее количество только ме­дики фиксируют по нашим персональным до­зиметрам, которые мы на себе носим. Но эти данные приватные, даже мы о них порой не знаем. Очевидно для нас одно: в случае пре­вышения допустимой дозы или опасности для организма никто рисковать не будет и в полет не пошлет. Радиация — это не самое страш­ное, с чем мы сталкиваемся в космосе.

— Какая из ваших наград для вас наибо­лее дорогая?

— Мои три ордена «За заслуги перед Отече­ством». Я не могу выделить какой-либо один из них. Они все дороги, выстраданы и заслу­жены. Девиз ордена «Польза, честь и слава». Приношу пользу Отечеству, славлю его, зна­чит, жизнь проходит не зря.

Год в космическом измерении

— В последней миссии на МКС вы приняли участие в годовом эксперименте — прове­ли полгода на орбите вместе с главными героями этого проекта, россиянином Ми­хаилом Корниенко и американцем Скот­том Келли.

Как проходил отбор на годовой полет? По­чему, к примеру, выбрали на него Корни­енко, а не вас?

— Во-первых, при назначении в полет учи­тывается очередность, во-вторых, прошел ли космонавт адаптацию и восстановился ли после предыдущего полета. Ну а в случае с годовым экспериментом возможного пре­тендента еще и спрашивали — хочет ли он лететь? Зачем заставлять человека, который сомневается? Кстати, претендентов на го­довой полет было несколько человек. Меня среди них не было. По моему мнению, лучше слетать два раза по полгода, чем на год.

— Скучаете сильно по Земле?

— Не в этом дело — восстанавливаться при­шлось бы дольше. И потом нет гарантии, что после такого длительного полета не возник­нет каких-то серьезных проблем со здоро­вьем. По своему собственному состоянию я чувствую, насколько быстро я восстанавли­ваюсь после полугодового полета, меня это устраивает, но дольше находиться в состоя­нии реабилитации не хотелось бы.

Тренируйся, если хочешь быть здоров

— Состояние после приземления зависит от того, насколько тщательно тренируе­тесь на борту перед спуском?

— Конечно, зависит! Но некоторым порой не помогает и это — все зависит от ин­дивидуальных особенностей организма. Замечено, к примеру, что одним бывает труднее восстановиться после коротких, десятидневных полетов, и наоборот — го­раздо лучше идет процесс после полугода в невесомости.

— Есть разница между российской и аме­риканской системами тренировки на бор­ту? Считается, что у американцев больший упор делается на силовые упражнения, а у нас — на более динамичные.

— И Скотт Келли, и Михаил Корниенко трени­руются на одних и тех же тренажерах, по од­ним и тем же методикам. Есть беговые дорож­ки, на которых каждый член международного экипажа ежедневно пробегает по несколько километров, силовой тренажер АRЕD, кото­рый можно приспособить под разные группы мышц, велоэргометры. Разница только в на­ших индивидуальных циклограммах. Кто-то больше времени уделяет пассивному бегу, а кто-то предпочитает активный режим с более высокими скоростями.

— Медики говорят, что проблемы со зре­нием, которые в последнее время обсуж­дают в основном американские астро­навты, зависят от чрезмерной нагрузки, получаемой на силовых тренажерах.

— Я слышал об этой гипотезе, но не могу с ней согласиться, поскольку сам являюсь ак­тивным пользователем силовых тренажеров в космосе. Проблема тем не менее существует, и американские специалисты совместно с на­шими ищут причины этого нарушения.

Кстати, еще о силовой подготовке. На «Мире» ее практически не было, и у нас была другая проблема — большая потеря костной ткани, вымывание кальция. Сейчас в некоторых ча­стях тела вымывание кальция сведено к мини­муму и фиксируется на уровне погрешностей благодаря силовым тренажерам.

Пока мы занимаемся извозом

— У американцев есть скафандр с реак­тивными двигателями для автоматиче­ского возвращения к станции. Почему до сих пор такого нет у нас?

— Сейфер просто необходим американцам, потому что у них всего одна точка фикса­ции при работе за бортом — длинный, 30-метровый фал с лебедкой. Если фал обрыва­ется, у них есть сейфер на реактивной тяге. На наших скафандрах две точки фиксации, поэтому нет сейфера. При работе за бортом строжайшее правило: сначала зафиксировать два карабина на поручнях станции и лишь по­том работать. Российский вариант сейфера сейчас разрабатывается в НПО «Звезда».

— Чьи скафандры удобней — наши или американские?

— Все зависит от особенностей работы в нем. Российский скафандр — под большим давлением, абсолютное давление примерно 300 мм, в нем тяжелее работать. Но если надо выйти в открытый космос срочно, не теряя много времени на десатурацию — выведение из организма азота, и надеть скафандр без помощи, то именно наши «Орланы» являются для этого незаменимыми.

В случае же, если у вас много времени на подготовку и десатурацию, то приобретайте американские скафандры. В них и давление пониже — до 250 мм р.с., работать легче и более чувствительные перчатки, такие, что ими можно поднять монету. Нашими не под­нимешь…

Оба скафандра хороши. Все зависит от за­дач.

— Можно несерьезный вопрос: что делает космонавт, если вдруг в открытом космо­се у него зачесался нос?

— Отвечаю: почесать нос в открытом космосе в скафандре можно при помощи специальной накладки внутри шлема, достаточно накло­нить голову и потереться об нее.

— Вы следите за созданием новых пило­тируемых кораблей? У кого сейчас преи­мущество?

— Начнем с того, что американский Оrion уже летал: его испытали в беспилотном ва­рианте, успешно возвращали на Землю со второй космической скоростью, у SpaceX корабль также уже на выходе. Маск (Илон Маск — основатель компании. — Н.В.) представлял его в прошлом году «в же­лезе». Более того, в тот период времени, когда я был в космосе, SpaceX испытала систему спасения экипажа своего корабля со стартовой площадки. У нас же в России дело остановилось только на полноразмер­ном макете ППТС, который был продемон­стрирован общественности на прошедшем в Жуковском авиасалоне. Судите сами, кто впереди?

— Но мы все равно пока единственные, кто возит всех на орбиту.

— Это не может быть предметом для гордо­сти. Корабль «Союз» хороший, надежный, проверенный временем, но все-таки это ко­рабль прошлого века. Занимаясь извозом, мы ограничиваем себя в технических, финан­совых и человеческих ресурсах по созданию нового корабля. Нашим партнерам, которые в свою очередь форсируют создание своих со­временных пилотируемых космических кора­блей, это выгодно.

Что дальше?

— Вы посещаете наши технические вузы, были недавно в МГТУ им. Баумана. Инте­ресуется молодежь космосом?

— Интерес огромный, и мотивация есть. Выс­шая школа может подготовить новую плеяду таких же выдающихся инженеров и конструк­торов, которые были у нас во времена зарож­дения космонавтики.

— Геннадий Иванович, а зачем все это? Зачем человеку космос?

— Цивилизация, которая прекращает ис­следования и поиск, исчезает. Ведь именно в космонавтике идет испытание и внедрение новейших технологий на пределе человече­ских возможностей, инженерных и конструк­торских решений. Космонавтика — локомо­тив для всех других «земных» отраслей науки: микроэлектроники, медицины, биологии, биотехнологии.

— Вы не потеряли интереса к космосу по­сле 878 суток пребывания там?

— Нет, я хотел бы еще раз слетать.

— А какая у вас цель? Может, Луна?

— Я просто люблю свою профессию, люблю летать, это часть моей жизни. Какой следую­щий шаг? Давайте сначала тысячу суток раз­меняем. (Улыбается.)

Марс

— Вы бы полетели на Марс?

— Полетел бы, но мне это уже не светит. Ведь это произойдет не раньше 2030 года. Ду­маю, что в силу возраста (Геннадию Падалке 57 лет. — Н.В.) и состояния здоровья я уже на Марс не попаду, эту миссию оставим для будущих поколений космонавтов. Но у меня есть мечта: мне бы хотелось увидеть там землян, очень надеюсь, что среди них будут и российские представители.

— Сейчас идут споры, нужно ли вообще туда лететь. Судя по ФКП до 2025 года, сложно сказать, когда россияне доберут­ся до Марса.

— Да и автоматически эту планету, увы, изуча­ют пока не наши, а американские роверы… Не мы высадились на комету Чурюмова — Гера­сименко, хотя открыли ее наши прославлен­ные астрономы… К орбите Плутона добра­лись опять же не мы, воду на Марсе тоже не мы обнаружили. А хотелось бы, чтобы Россия присутствовала везде.

— Совсем скоро, в марте 2016-го, начина­ется проект «ЭкзоМарс», который предпо­лагает доставку на орбиту Марса спутни­ка. Вывод аппарата будет осуществлять наша ракета «Протон-М», кроме того, на спутнике будет много наших приборов.

— Хотелось бы, чтобы у нас появлялось как можно больше таких проектов с нашим уча­стием. Нам нужны увлеченные космосом исследователи, к примеру, такие, как Илон Маск. Не успели ученые объявить об открытии воды на Марсе, как Маск уже огорошил всех новым заявлением. У него есть идея создания двух пульсирующих солнц на полюсах Марса за счет термоядерных взрывов. Цель — гази­фицировать углекислоту, которой там много в замороженном состоянии, а затем с помо­щью парникового эффекта вызвать каскадное потепление Марса и сделать его более при­годным для жизни.

Чем сердце успокоится

— Самая удивительная история, которая произошла с вами в космосе.

— Как-то я общался с Софи Лорен по теле­фону с орбиты.

— Вот это да! Расскажите, при каких об­стоятельствах?

— Это было в апреле 2009 года, когда я летал с космическим туристом Чарльзом Симони. Он оказался хорошим знакомым актрисы и по прилете на станцию набрал ее номер. По­общавшись с ней, спрашивает меня: «Хочешь тоже поговорить?». Я, не веря в такой подарок судьбы: «А разве это возможно?» — «Да!».

— О чем же вы говорили?

— Я ее поблагодарил за ее актерское мастер­ство, за те фильмы, кинематографическую классику, которую мы все помним еще с со­ветских времен. Это было необычно. Софи Лорен разговаривала со мной из Парижа.

— После длительного пребывания в кос­мосе космонавтам положен небольшой отпуск. Как планируете его провести?

— Пока я просто отдыхаю, наслаждаюсь ти­шиной. В космосе мы работаем 24 часа в сут­ки семь дней в неделю. Там нет полноценного отдыха. Даже если спишь, все равно подсо­знательно находишься в напряжении, быва­ет, что аварийная сигнализация срабатывает. Поэтому хочу сейчас расслабиться, съездить на Селигер, побродить, грибы пособирать, и никаких массовок. Скоро поеду на послепо­летную реабилитацию в Пятигорск. Предго­рье, минеральные воды, терренкуры — луч­шее место для восстановления.

Беседовала Наталья ВЕДЕНЕЕВА.