Газета "Кишиневские новости"

Как парки стали национальной идеей для великой страны

Из Америкия привезлас собой двавопроса: каковароль личностив путешествииикаковароль путе­шествия в историиличности?

Зимой, когда я написала о поездке в Аргентину и Бразилию (заметка называлась «Агрессия и безысход­ность»), на сайте среди откликов я обнаружила такой: Богуславская была на другом краю земли, а поче­му она не поехала к нам? В России ей неинтересно? Никогда больше не буду читать произведения этого автора.

С тех пор я перестала читать откли­ки, но ощущение недосказанности осталось. И вот сейчас, когда я вер­нулась из поездки по националь­ным паркам США, я поняла, что не договорила.

Путешествия — это образ жизни. Снача­ла ты заболеваешь каким-то местом на земле, читаешь про него, тонешь в фотографиях, по­том начинаешь копить деньги и предаваться разного рода ухищрениям, которые вопреки здравому смыслу позволяют в нужный момент собрать нужную сумму — всегда ужасную, — и вот в один прекрасный день ты выползаешь из самолета на острове Пасхи, где растут ромашки с синими глазками. Или оказыва­ешься в Дублине — городе с разноцветными дверями. Или в Гуаякиле, откуда тебя пове­зут в круиз по Галапагосским островам. Или в Манаусе, где сядешь на корабль, который поплывет по Амазонке.

Значит, это ты, кунцевский абориген, всю жизнь с замиранием сердца глядевший на по­езда дальнего следования, которые мчались с Белорусского вокзала, — это ты летишь над пустыней Наска? Это ты стоишь возле дома, в котором жила Астрид Линдгрен? Это ты смо­тришь на водопады Игуасу, переливающиеся радужными самоцветами, которые бесполез­но описывать? Ощущение нереальности про­исходящего не с чем сравнить. И еще одно ощущение: каждый раз ты возвращаешься сам не свой — назовем это «немного другой», — его тоже сравнить не с чем.

В Лос-Анжелесе нас ждал человек, о ко­тором можно было подумать все что угодно, кроме того, что выяснилось в конце. Невысо­кий, в ореоле седых кудрей, с легкой хромотой и бешеной скоростью передвижения, сказал, что его зовут Славой, посадил нас в автобус и повез по Америке. Сначала по высотной, а по­том по одноэтажной и вовсе необитаемой.

Четыре штата, четыре тысячи киломе­тров. Голливуд, Санта-Моника и Малибу, Лас-Вегас, река Колорадо, Большой Каньон, Дорога 66, Долина Монументов, Антилопо­вый каньон, Брайс-Каньон, Зайон, Долина Смерти, Зона 51 и Забрийски-пойнт, Сьерра- Невада, парк Йосемите, роща гигантских сек­вой Марипоза и напоследок — сновидение Сан-Франциско.

Ах, чтобы не забыть: при въезде в Сан- Франциско Слава рассказал нам историю о том, что некогда в публичных домах этого го­рода мужчинам не разрешали раздеваться. Последовала забастовка, после которой раз­решили снимать только шляпу — и тогда это стало называться «с почтением».

Я училась в МГУ и в то время, как и сегод­ня, больше всего любила и люблю ощущение наполняющейся бочки — по нему я опреде­ляю состояние обучения, которое, с моей точ­ки зрения, и есть блаженство. Так вот, деся­тидневное путешествие со Славой оказалось университетом, в котором я была не лучшей, но очень старательной студенткой — знаете, такой, которая, разинув рот, сидит в первом ряду и строчит в тетрадке, а после лекции за­дает дурацкие вопросы — от чувств-с.

Во время всех переездов Слава расска­зывал историю мест, которые нам предстоя­ло увидеть. Рекорд: пятичасовой переезд, в течение которого он говорил без перерыва, а мы боялись его прервать. И никто не спал, не ел, не хрустел чипсами — сидели как под наркозом.

Когда мы подъезжали к Большому Каньо­ну, он сказал, что это не самое грандиозное из всего, что нам предстоит увидеть. Какое ко­кетство, подумала я, но кто же знал, что имен­но нам предстоит. На самом деле Большим каньоном стоило бы назвать Брайс-Каньон — зрелище неземное и практически не под­дающееся мало-мальски внятному описанию. Но это когда есть из чего выбирать. Гранд- Каньон тоже местечко не для слабонервных. И вот, проводя нас по дорожкам этих, как говорили в старину, теснин, Слава произнес несколько слов, которые стоят того, чтобы их повторить.

Обозревая поистине библейские пей­зажи, любуясь оленями, белками, орлами и медведями гризли, он сказал приблизительно следующее: американцы помешаны на своих национальных парках. Каждый выходной все стараются выехать на природу — всей семьей, с младенцами, с корзинами для пикников. Приезжают, становятся табором и наслажда­ются видами. У нас в России тоже очень много изумительных мест — просто нужно привести все в порядок. Я думаю, это могло бы стать на­шей национальной идеей, которую все ищут и никак не найдут. Так он сказал.

В пустыне Невады, где было плюс сорок, в сувенирном магазинчике на Дороге 66, в оранжевом Антилоповом каньоне — настоя­щем чуде из чудес, по которому путешествен­ников водят индейцы навахо, американцы не понимали, на каком языке мы говорим, и не знали, где находится Россия. Поэтому они по­нятия не имеют ни про какие санкции и раз­лад между нашими странами. Все спрашива­ли, нравится ли нам в Америке, и предлагали вместе сфотографироваться — и это было не сусально, а очень тепло и всегда весело. И, ей-богу, стоило прилететь на другой ко­нец света, чтобы увидеть их и раз и навсегда уяснить, что есть язык политиков, а есть язык обыкновенных людей, которые любят свою страну и всем того желают.

Слава водил нас по Лас-Вегасу, историю которого он знает не как гид, а как летописец — и это было посильней лучшего кино Коппо­лы про мафию. Мы жили в знаменитом отеле- казино «Фламинго», построенном известным гангстером Багси, которого товарищи по оружию отправили на тот свет за то, что он не удержался и прикарманил немного денег, со­бранных на строительство казино.

Я не любитель азартных игр и вначале приуныла от всеобщего кутежа и стояния на голове. К тому же сразу трудно освоиться с мыслью, что находишься в таком месте, где закопана прорва денег. Но надо признать, что в этом пожаре, как, возможно, нигде в Аме­рике, начисто отсутствует снобизм, присущий дорогим развлечениям и вообще изысканным радостям жизни. Рядом с парой молодых лю­дей в шортах, растянутых майках и шлепанцах сверкает красотка в декольте и бриллиантах, за соседними столами сидят безусые искате­ли счастья со стаканом кока-колы и старухи в платиновых ошейниках, потягивающие кол­лекционный виски. Возможно, Лас-Вегас, при всем жгучем своеобразии этого места, и есть символ Америки — страны, где все возможно и где все могут всё.

В штате Юта он рассказывал про мор­монов — на самом деле мы ничего про них не знаем, и вечером в гостинице половина группы обменивалась мнениями насчет того, не поехать ли в следующий раз только в штат Юта, а то не все увидели.

Он рассказал нам про индейцев, и оказа­лось, что это едва ли не самые высокочтимые граждане США, освобожденные от налогов и лелеемые правительством. Им разрешено от­крывать казино (а если ты не индеец — пожа­луйте лицензию). А мы благодаря старинным советским вракам привыкли считать, что они по сей день живут в резервациях, голодают и ходят в шкурах. Особенно запомнился рассказ о том, как недавно обмелела река Колорадо и индейцы заволновались из-за ловли рыбы. Так вот, было принято решение спустить озе­ро Пауэлл (и тем самым оставить на голодном пайке белых граждан) и восстановить спокой­ствие среди пригорюнившихся индейцев.

В Лос-Анджелесе Слава подарил нам музей Поля Гетти. Именно подарил, потому что не расскажи он так историю богатейшего человека на Земле, нефтяного магната Поля Гетти, вложившего колоссальное состояние в коллекцию произведений искусства, — я бы и сама, конечно, походила по этому раю. Но это был бы другой музей. Первым делом он при­вел нас к «Ирисам» Ван Гога — и все притихли. Потом познакомил с Жанной Кефер, малень­кой девочкой в чепчике и пелерине, — ее пор­трет в 1885 году написал бельгийский худож­ник Фернан Кнопф. Это не портрет, а ожог, который навсегда оставляет в людях детство. В музее нет ни одной случайной вещи — одни шедевры. И здание, в котором он находится, — потрясающее произведение искусства. А закончил Слава свой рассказ словами о том, что жадный, безжалостный Гетти, которого мало кто любил, оставил завещание: вход в музей должен быть бесплатным.

По дороге в Сан-Франциско Слава пре­взошел самого себя. Одна история железной дороги чего стоит: дороги, которую отказа­лись строить европейцы — адский труд, — но построили китайцы. Вот откуда начался знаменитый Чайнатаун в городе, названном в честь святого Франциска Ассизского. Но по­тряс он меня даже не рассказом об общинах, населяющих Сан-Франциско, — поверьте, с таким виртуозным владением материалом можно выступать на любой сцене, триумф гарантирован. Наш гид рассказал нам, как в Сан-Франциско приехал губернатор Красно­ярского края генерал Лебедь. А приехал вот почему. В Красноярске похоронен известный нам по «Юноне» и «Авось» граф Николай Реза­нов, а в Сан-Франциско, как считалось, была погребена его последняя любовь Кончита, дочь губернатора Сан-Франциско. И вот воз­никла красивая идея привезти горсть земли с могилы Резанова и смешать ее с землей на могиле Кончиты.

Сопровождать Александра Лебедя дол­жен был Слава. Накануне визита он пошел на кладбище, чтобы отыскать могилу Кончиты. И выяснилось, что такой могилы там нет. Он провел настоящее расследование, и оказа­лось, что Кончита похоронена в городе, кото­рый находится в 50 милях от Сан-Франциско. Поехал, нашел. Землю с двух могил, как и хо­тели, соединили, но разве это не детектив?

Выпускник МАДИ, двадцать лет назад пе­реехавший в США и ныне живущий с семьей в Силиконовой долине, этот человек, если вдруг понадобится, может быть избран прези­дентом земного шара, потому что под видом путешествий он преподает любовь к жизни, к людям, к истории, к машинам (вы не слышали, как он отрекомендовал проехавшую мимо нас новенькую «Теслу»), к застольям (вы не пред­ставляете, что он рассказывал про стейки) — остановите меня, сама я не остановлюсь.

Мысль про президента пришла мне в голову, когда Слава взобрался на трибуну в том самом зале в знаменитом отеле Сан- Франциско, где весной 1945 года была учреж­дена Организация Объединенных Наций. Сна­чала он был в хулиганской кепке, потом (из почтения к ООН?) кепку снял — но при этом продолжал рассказывать, как оно все было.

Заповедники с медведями и ежиками, камчатские вулканы, озеро Байкал, алтайские гречишные поля, рыжики в лесах под Тверью, Кострома, отражающаяся в Волге, — то, без чего мы, как выясняется, не можем жить. На­верное, это и есть национальная идея, о кото­рой говорил американский гид из России на знаменитой Дороге 66.

Представляете: мы в Неваде только что проехали самое таинственное место на Зем­ле, Зону 51, где, говорят, бывают иноплане­тяне, и вдруг в индейском поселке я увидела детскую площадку с таким же пластиковым сооружением для катания с горки, которое стоит неподалеку от моего дома. То есть на самом деле границ давно нет. Есть только дальняя дорога. И значит, это правда, что самое главное с нами происходит вдали от дома. Потому что путешествие — это дорога домой.

Ольга БОГУСЛАВСКАЯ.