Газета "Кишиневские новости"

Умер Юрий Петрович Любимов. Как умер? — спрашивают многие удивленно, как будто речь идет о молодом человеке, внезапно ушед­шем из жизни. Не стоит удивляться — это как раз тот случай, когда все по какой-то причине уверены, что та­кой человек будет жить вечно и во­обще бессмертен вопреки здравому смыслу и законам природы. И тем не менее в раннее утро пятого дня октября сердце основателя знаме­нитой Таганки остановилось. Шесть дней назад он отметил 97 лет.

Напишут: Юрий Любимов — эпоха. И это будет чистой правдой с той лишь разницей, что эпоха, не просто ушла, а рухнула с его уходом в пропасть. Эпоха особенная, невоз­можная, неповторимая. Масштаб, соответ­ствующий масштабу страны. Мышление, вы­падающее из идеологии страны. Искусство, опередившее свое время.

Ровесник Октябрьской революции. Кто начинал с ним, потом удивлялись: «Надо же, Юрка, он же артист, а стал таким…», и даль­ше непросто подбирались слова — режис­сер, творец, художник, деятель. А он просто — Любимов, — и этим все сказано. В 36-м году поступил в училище театра Вахтангова, в 40-м закончил, в 46-м стал артистом театра Вахтанговской школы, прослужив до этого в ансамбле песни и пляски Военного округа. В труппу поступил красивый артист и тут же начал получать героические роли. Но и ха­рактерным артистом, по воспоминаниям тех, с кем работал, Юрий Любимов был замеча­тельным.

Когда он переступил ту черту, которая от­деляет актерство от режиссуры? Когда из ар­тиста, подающего большие надежды, вырвал­ся большой художник? Точно не знает никто — процесс этот тайный и рациональному вы­числению не подвластен. Любимов-режиссер родился вместе с «Добрым человеком из Се­зуана», который он поставил вместе со своими студентами в Щуке. Что это было?! Тайфун, цу­нами, гром среди ясного неба — вся Москва, профессиональная, снобистская, рвалась на эту студенческую работу. «Добрый человек» шел поперек магистрального пути советского театра, был слишком распахнут в своих убеж­дениях, нахален в смелости высказываний. Как какой-то чудак, не знакомый с правилами поведения в обществе, он прокричал правду, которую никому в СССР не позволено было говорить. И эстетика какая-то у него была не­привычная… А потом он пришел со своими студентами на Таганку, к тому времени театр тихий, непопулярный, и начал строить свой.

Таганка — целая эпоха, хотя заняла всего несколько десятков лет. Но каких! И как они повлияли на отечественный и мировой театр! Благодаря его театру улица, прежде фигури­ровавшая в основном в блатном фольклоре («Таганка, все ночи полные огня, Таганка, сгубила ты меня…») и на картах обозначенная как «старинная улица Москвы», превратилась в социокультурное понятие. Произносишь «Таганка», и высыпает целый синонимический ряд: Высоцкий, Филатов, Золотухин, Трофи­мов, Демидова, Фарада, Губенко, Славина, Шаповалов, Полицеймако, Ярмольник и мно­гие, многие еще. Судьбы состоявшиеся и сло­манные. А еще — спектакли, которые потряс­ли мир. Один так и назывался — «Десять дней, которые потрясли мир». «Живой», «Мастер и Маргарита», «Дом на набережной», «Гамлет», «Пугачев», «А зори здесь тихие».

С появлением любимовской Таганки было, а теперь окончательно будет: Таганка — это он. Невысокий, со спиной борца мужчина. Седой (рано поседел), элегантный. Парадок­сальный, острый, остроумный. Яростный, но добрый, а не добренький. Как покажет время — великодушный: умеет прощать. Вот он си­дит в своем кабинете, за его спиной — сте­на в автографах великих. Сильный человек, смелый: он делает театр правды. Но не той, которую сейчас может состряпать любой, нагло назвавший себя режиссером, — до­статочно со сцены вывалить в зал всю грязь жизни с матом, элементами социального дна или чтением по ролям постов и перепостов из социальных сетей. Его правда глубокая, опи­рающаяся на мощную литературу и музыку, на хороший вкус и безупречный профессиона­лизм. Его искусство переосмысляет жизнь, а искусство это — высокохудожественно. Одно не противоречит другому — такое могут де­лать единицы, и каждый по-своему: Ефремов, Эфрос, Любимов.

Любимов — это трагедия театра, которую он, хотя и пережил, но то, что она сократила ему жизнь, — факт. Артисты, воспитанные им, выращенные из ничего, по сути выгнали своего «отца» из дома. В этот день совсем не хочется вспоминать гнусность того поступка, свидетелем которого была Прага, точнее, ее главный драматический театр. Артисты устроили публичную разборку из-за гонора­ра, поднялся шум, а Любимов был растерян, не верил в реальность происходящего. Но он не стал опускаться до выяснений отношений с мелкими людьми — он хлопнул дверью и покинул дом. То, что произошло в нем, потом лишь подтвердило, на чьей стороне правда: Таганка как театр, как явление без Любимова умерла.

А он, чудом переживший этот удар, нашел в себе силы еще и работать. Театр Вахтанго­ва, где он когда-то начинал артистом, позвал своего Мастера, и он выпустил там огромный спектакль по Достоевскому «Бесы». Премье­ра состоялась в марте 2012 года. Не только участники постановки, но и все работники теа­тра были потрясены (другого слова не подбе­решь), как этот почти 95-летний человек вел репетиции. С утра приходил в театр с букваль­но до пунктика расписанной партитурой репе­тиций, три часа работал с артистами. Потом шел в буфет, после перерыва возобновлял репетиции. Ассистентом у него был актер Ру­бен Симонов, которому Юрий Петрович давал поручения — проверить готовность артистов, как висит афиша на театре. Однажды Рубен не выдержал: «Юрий Петрович, вы меня со­всем загоняли» — «Рубен, сколько вам лет? За 50? Да что вы, голубчик, я в ваши годы только Петьку (сын) делал».

Премьера вызвала огромный интерес, прошла с большим успехом. Там же, в Вахтан­говском, отметили 95-летие Мастера. Было много высоких гостей, сказано много слов. Юрий Петрович казался довольным — ведь в этом театре в 1946-м началась его актерская жизнь. На том банкете он признался худруку Вахтанговского Римасу Туминасу и директору Кириллу Кроку:

— Спасибо вам большое за все. Здесь начинался мой жизненный круг, и я хочу, что­бы здесь он и закончился, — рассказал «МК» Кирилл Крок. — Моей ноги не будет в театре на Таганке — ни при жизни, ни после смерти. Только здесь пусть все пройдет.

Конечно, последнее слово будет за близ­кими Юрия Петровича Любимова — женой Ка­талин и сыном Петром: как они решат, так и будет. Но пока они не выходят на связь: можно понять — как пережить такую потерю? Спра­шиваю директора Вахтанговского:

— Ваш театр готов исполнить желание Юрия Петровича?

— Конечно, это даже не обсуждается. Все будет сделано по высшему разряду.

Юрий Петрович Любимов будет похоро­нен на Донском кладбище, где покоится его семья: мать, отец и брат Давид. Таково его завещание. Ну а прощание состоится в Вах­танговском театре утром в среду с 10:00 до 12:00. Его круг замкнется в Вахтанговском, как он и хотел.

И последнее — семья Любимова катего­рически отказалась от финансовой помощи на похороны от Департамента культуры Москвы. Как сказала его жена Каталин Любимова, де­партамент не защитил честь и достоинство ее мужа и вместе с артистами и профсоюзами работников культуры выгнал Мастера из его театра (культурное ведомство в то время воз­главлял Сергей Худяков). Странным выглядит высказывание нынешнего директора Театра на Таганке Владимира Флейшера, который за­явил, что театр находится на гастролях и скор­бит. Фантастическое лицемерие — «скорбеть нужно по своей совести вместе с профсоюзом работников культуры», считает директор Вах­танговского театра Кирилл Крок.

Марина РАЙКИНА.

Великие о великом

Мы дозвонились до худрука МХТ имени Че­хова Олега Табакова, который сам сейчас нахо­дится в больнице из-за проблем с сердцем. Ему было тяжело говорить, и всю свою боль и мысли он вложил в одну фразу: «Только одно могу ска­зать… словами Пушкина: «У нас любить умеют только мертвых».

Марк Захаров,

художественный руководитель театра «Ленком»:

— Любимов — это грандиозное событие в нашем культурном созидании. Это человек, который создал театр с новой эстетикой, но­выми идеями, политическими, амбициозными и целебными. Я помню весь его феерический путь в искусстве, начиная со студенческого театра в Щукинском училище, когда вышли ребята и совершенно по-другому стали дей­ствовать на сцене. Я видел потом, как соз­давался театр, как он строился, как он стал центром для театральной интеллигенции, и не только театральной. Юрий Петрович каким-то чудодейственным образом смог привлечь к своему делу умы лучших людей страны. Он был великий борец за свои идеалы, за свой репертуар, за свои выразительные свойства, которые он демонтировал на сцене с воспи­танной им труппой. Его вклад в нашу культуру очень весомый и значительный. Сейчас печаль из-за его трагического ухода, которую разде­ляют очень многие люди, у меня сочетается с ощущением счастья, которое я испытываю, понимая, что я общался с ним в его знамени­том кабинете или у себя в «Ленкоме». Что был его современником, приобщался к его искус­ству, которое ничем не напоминало того, что происходило в других театрах.

— Чему вас научил Любимов?

— Смотреть глубже и дальше. Когда я на­чинал в «Ленкоме», я был безжалостным че­ловеком в отношении артистов, которые были неадекватны и не могли себя организовать. Но однажды я увидел, как Высоцкий пришел под­шофе в Театр на Таганке, и удивился, что этот мощный организатор не ликвидировал этого актера. Он заставил его встать под холодный душ, нюхать нашатырь и тем спас Высоцкого на долгие годы для нашего искусства. Это пример мышления. Любимов понимал, что этот человек представляет огромную ценность и нельзя с ним обойтись как с малоизвестным артистом. Нужно иначе. И конечно, Любимов создал феерическое количество замечательных спектаклей. Он на­всегда войдет в историю нашей культуры как человек, который сделал рывок на новую косми­ческую орбиту.

Кирилл Серебренников,

художественный руководитель «Гоголь- центра»:

— Его потрясающие спектакли меняли со­знание людей, показывая совершенно другой театр в то время, как ничего иного, кроме ЦК КПСС и Первого канала государственного теле­видения, не было. Через его спектакли говорила другая Россия, другие люди, которые подвер­глись репрессиям и боролись с системой. Он, человек яркого дарования, дал им голос. На этой правде, а театр Любимова — это в первую оче­редь театр формы и правды, воспитано не одно поколение людей. Они с помощью Любимова поняли, что есть другое мнение по поводу того, что происходит в стране, в мире, в искусстве. Именно художественными и гражданскими вы­сказываниями он сделал свой театр одним из самых известных в мире русских достижений в культуре. Любимов — это такой же культурный феномен, как Русские сезоны Дягилева или Большой театр.

Он пришел к нам на «Платформу» в очень сложный для него момент, когда он из-за кон­фликта покинул созданный им театр. Я позвонил ему и предложил выступить перед молодой ау­диторией творческой Москвы, перед молодыми артистами и драматургами. Он пришел на Вин­завод, и это была одна из самых невероятных лекций среди тех, которые мы там устраивали. Он был в прекрасной форме. В боевом настрое­нии. Говорил очень важные слова. Вывод, кото­рый можно сделать из его жизни и работы, — та­лантливый и яркий человек способен победить все это унылое ничтожество, которое называет­ся системой.

— Что, по-вашему, должно теперь прои­зойти с Театром на Таганке — как можно там достойно увековечить память его созда­теля, несмотря на все сложности, которые были между труппой и Юрием Петровичем в последние годы?

— Нужно, конечно, оставить мемориальную часть, его легендарный кабинет, должен быть му­зей Таганки. Но это авторский театр. Нет Любимо­ва — нет любимовской «Таганки». Будет какой-то другой театр, и он должен быть другим.

Мария МОСКВИЧЕВА.