Газета "Кишиневские новости"

«Для тех,  кто былв Афганистане, это — война. Только странная»

в середине февраля 1989 года 45-летний командарм Борис Громов последним из советских военных перешел через мост, соединяющий берега СССР и А фганистана. Эти кадры телехроники обошли весь мир. Не верится, но с тех пор пролетело уже четверть века. Мы попросили Героя Советского Союза генерал-полковника Громова вспомнить о тех событиях накануне юбилея.

— Борис Всеволодович, сколько со­ветских солдат и офицеров там погибло?

— Почти 15 тысяч.

— А прошло через Афганистан сколь­ко?

— Около 600 тысяч.

— Как в историографии назвали то, что было в Афганистане? Это все-таки была война? Или что-то иное?

— Не знаю, как трактуют историки, а для тех, кто там был, это — война. Только стран­ная.

— Вы в Афганистане были трижды. Что запомнилось больше всего?

— На войне все чувства обострены, поэтому запоминается многое, если не все. Но больше всего у меня в памяти остался переход от мирной жизни к фронтовой — от декабря 1979 года к январю 1980-го. Все было совершенно обычно, готовились к Но­вому году. И вдруг — ввод войск в Афгани­стан. Я тогда служил в Майкопе и услышал как все — по радио и телевидению. А через пятнадцать дней и сам там оказался. И все, что увидел в Афганистане в первые дни, меня потрясло и осталось в памяти на всю жизнь. Чужая страна, чужая религия, чужая идеоло­гия. Шаг в сторону из «оазиса цивилизации» типа Кабула или Баграма, и ты уже в самом на­стоящем средневековье. Там, к слову, на ка­лендаре тогда был век четырнадцатый. Даже не предполагал тогда, что это так затянется, что сам трижды буду в Афганистане, в общей сложности пять с половиной лет…

— Чем-то особенным поразил Афга­нистан?

— Успел до командировки кое-что про­читать, так что во многом образ Афганистана был ожидаем. Но обстановка давила. Фрон­та нет, борьбы тогда тоже особой не было. Но было непреходящее ожидание какой-то тревоги, что в любой момент может произой­ти что-то непоправимое.

— Страх?

— Не совсем. Мы, офицеры, готовились к совершенно иной войне, поэтому в первое время в Афганистане не понимали, зачем мы здесь, кто наш противник, откуда ждать удара. Это вскоре, конечно, прошло.

— Опыт быстро появился? Не только у вас, но и в целом у Ограниченного кон­тингента?

— Опыт на войне, к сожалению, чаще всего приходит с кровью. Учиться воевать в условиях Афганистана приходилось очень быстро. Есть свои специфические особен­ности боевых действий в горах, в пустын­ной местности, вблизи населенных пунктов. Были неповторимые нюансы по применению авиации, бронетехники, десантов, спецназа. Но это интересно специалистам.

— Этот опыт потом пригодился?

— Если вы имеете в виду Чечню времен девяностых, то нет, им вообще не воспользо­вались. Ни боевым опытом, ни опытом нала­живания отношений с местными лидерами.

— Переговоры в Афганистане часто приходилось вести?

— Достаточно часто. Мой первый период в Афганистане длился два с половиной года. Тогда я был начальником штаба, а затем ко­мандиром дивизии — в Кабуле и в Шинданте. Прежде всего я встречался с командирами афганской, скажем так, официальной армии, представителями местной милиции и спец­служб, старейшинами в селениях. Были встречи и с представителями душманов. Чай пили, говорили. Никакими обязательствами это не заканчивалось, но даже те, кто пробо­вал на нас давить или условия ставить, пони­мали, что лучше этого не делать. Когда я был в Афганистане в третий раз, уже в должности командующего 40-й армии, вести перегово­ры, даже с самыми известными полевыми ко­мандирами, было проще. И мы, и они знали боевые возможности противника, понимали, что война идет к финалу. Условие я ставил одно: мы выводим войска четко по графику Женевских соглашений. Если вдруг кто-то решит нам напоследок пустить в спину пулю или снаряд, пощады не будет.

— Провокации на этапе вывода войск были?

— Случались. Не масштабные, но мы реа­гировали оперативно и мощно. В Афганиста­не слухи расходятся быстро, так что те, кому надо, об этом узнавали мгновенно.

— 40-я армия была какой-то особен­ной?

— Единственной и, слава богу, неповто­римой в структуре Вооруженных сил за весь период после Великой Отечественной вой­ны. Во-первых, это была воюющая армия. Во-вторых, у нее был очень необычный, так называемый армейский комплект. На­пример, в составе 40-й помимо армейской авиации (это вертолеты) была и фронтовая авиация, причем очень мощная. Сейчас в Рос­сийской армии нет столько авиации, сколько ее было в 40-й армии. А две бригады спец­наза! Это восемь полноценных батальонов, которые работали вдоль границ с Ираном и Пакистаном, где перехватывали караваны с оружием, боеприпасами. Численность ар­мии доходила до 140 тысяч.

— А американцам наш опыт интере­сен?

— Думаю, да. У меня было по этому пово­ду четыре встречи. В разное время: и до ввода в Афганистан их контингента, и относительно недавно. Но у них иная ситуация. Другие за­дачи, другая тактика, другое отношение к Аф­ганистану и афганцам. Я ведь беседовал и с афганцами. Они американцев просто люто ненавидят. А наших бывших солдат и офице­ров, бывающих сейчас в Афганистане, встре­чают по-доброму. Мы ведь не вели себя как оккупанты, немало сделали для Афганистана с точки зрения налаживания их мирной жизни. Много построили, соорудили трубопроводы, помогали гражданской техникой, продоволь­ствием. Если все действия 40-й армии при­нять за 100 процентов, то 60 из них — это, как ни странно прозвучит, гуманитарная миссия, миротворческая.

— В чем была уникальность операции по выводу войск?

— Во всем: и в целом, и в нюансах. Ког­да я узнал, что буду назначен командующим 40-й армией специально под задачу вывода войск, честно говоря, сначала даже не пред­ставлял, как это можно осуществить в отве­денные Женевскими соглашениями сроки. Прекрасно ведь знал, как много у нас гарни­зонов, как они разбросаны по всей стране, сколько техники, имущества. Голова кругом шла. Надо было определить маршруты и по­рядок вывода, учесть массу деталей, прове­сти работу с афганцами (официальной вла­стью и моджахедами). План разрабатывали в штабе армии, в обстановке строжайшей се­кретности. Утверждал план непосредственно у министра обороны. Все наши предложения были согласованы на уровне руководства страны. Главные задачи: выдержать сроки, которые Советскому Союзу были определе­ны на международной конференции, и не до­пустить гибели людей.

— И все пошло по плану?

— Нет, конечно. У нас разве так бывает? Из Кабула должны были уйти в ноябре 1988- го, а я его покинул только в середине января. А ноябрь и январь в Афганистане — две боль­шие разницы. 400 километров надо пройти до перевала, который на четырехкилометро­вой высоте, и после перевала — еще столько же.

— Моджахеды вмешались?

— Вмешался господин Шеварднадзе, который тогда руководил советским МИДом. Он был в хороших отношениях с главой Аф­ганистана Наджибуллой и хотел, чтобы тысяч 30 наших войск там остались — якобы для охраны коммуникаций и Кабула. Еле отби­лись от этой идеи. Представляете, что было бы, если бы наши люди там остались?..

— Почему вы решили выходить по­следним?

— Я так спланировал, доложил министру обороны Дмитрию Тимофеевичу Язову. Он немного подумал и согласился. Это касалось не только 15 февраля. Я и из Кабула уходил последним. В Афганистане все события надо видеть и чувствовать самому. В другом месте, скажем, в Термезе или в Ташкенте, я бы себе места не находил.

— А правда, что вы выругались, когда перешли мост?

— Сейчас можно сказать: правда. В ночь на 15-е я был в разведбате. Никто не мог уснуть, все чувствовали необычность момента и ситуации. Вот мы завтра последними мост перейдем, и все — войне конец. Много гово­рили с офицерами, солдатами в эту ночь. По­чему начинаются войны? Почему так устроен мир? Что будут говорить о нас, прошедших Афганистан? И вот — утро. Мост. Вижу огром­ное количество телекамер, прессы. И вот ког­да уже официоз закончился, когда меня сын Максим на мосту встретил, наш главный «аф­ганский» телевизионщик Михаил Лещинский — ко мне с камерой и микрофоном: дескать, что вы ощущаете?.. Ну, я их и послал. Тогдаш­них начальников страны, людей, которые во­йны начинают, а другие их расхлебывают. Мы ведь из Афганистана вывели не только наши гарнизоны, но и на себе вынесли тысячи обе­лисков, которые были установлены на местах гибели наших солдат и офицеров.

— Вы приказали?

— Я.

Беседовал Юрий АБРАМОВ.

в середине февраля 1989 года 45-
летний командарм Борис Громов
последним из советских военных
перешел через мост, соединяю-
щий берега СССР и А фганистана.
Эти кадры телехроники обошли
весь мир. Не верится, но с тех пор
пролетело уже четверть века. Мы
попросили Героя Советского Сою-
за генерал-полковника Громова
вспомнить о тех событиях накануне
юбилея.
— Борис Всеволодович, сколько со-
ветских солдат и офицеров там погибло?
— Почти 15 тысяч.
— А прошло через Афганистан сколь-
ко?
— Около 600 тысяч.
— Как в историографии назвали то,
что было в Афганистане? Это все-таки
была война? Или что-то иное?
— Не знаю, как трактуют историки, а для
тех, кто там был, это — война. Только стран-
ная.
— Вы в Афганистане были трижды.
Что запомнилось больше всего?
— На войне все чувства обострены,
поэтому запоминается многое, если не все.
Но больше всего у меня в памяти остался
переход от мирной жизни к фронтовой —
от декабря 1979 года к январю 1980-го. Все
было совершенно обычно, готовились к Но-
вому году. И вдруг — ввод войск в Афгани-
стан. Я тогда служил в Майкопе и услышал
как все — по радио и телевидению. А через
пятнадцать дней и сам там оказался. И все,
что увидел в Афганистане в первые дни, меня
потрясло и осталось в памяти на всю жизнь.
Чужая страна, чужая религия, чужая идеоло-
гия. Шаг в сторону из «оазиса цивилизации»
типа Кабула или Баграма, и ты уже в самом на-
стоящем средневековье. Там, к слову, на ка-
лендаре тогда был век четырнадцатый. Даже
не предполагал тогда, что это так затянется,
что сам трижды буду в Афганистане, в общей
сложности пять с половиной лет…
— Чем-то особенным поразил Афга-
нистан?
— Успел до командировки кое-что про-
читать, так что во многом образ Афганистана
был ожидаем. Но обстановка давила. Фрон-
та нет, борьбы тогда тоже особой не было.
Но было непреходящее ожидание какой-то
тревоги, что в любой момент может произой-
ти что-то непоправимое.
— Страх?
— Не совсем. Мы, офицеры, готовились
к совершенно иной войне, поэтому в первое
время в Афганистане не понимали, зачем мы
здесь, кто наш противник, откуда ждать удара.
Это вскоре, конечно, прошло.
— Опыт быстро появился? Не только
у вас, но и в целом у Ограниченного кон-
тингента?
— Опыт на войне, к сожалению, чаще
всего приходит с кровью. Учиться воевать
в условиях Афганистана приходилось очень
быстро. Есть свои специфические особен-
ности боевых действий в горах, в пустын-
ной местности, вблизи населенных пунктов.
Были неповторимые нюансы по применению
авиации, бронетехники, десантов, спецназа.
Но это интересно специалистам.
— Этот опыт потом пригодился?
— Если вы имеете в виду Чечню времен
девяностых, то нет, им вообще не воспользо-
вались. Ни боевым опытом, ни опытом нала-
живания отношений с местными лидерами.
— Переговоры в Афганистане часто
приходилось вести?
— Достаточно часто. Мой первый период
в Афганистане длился два с половиной года.
Тогда я был начальником штаба, а затем ко-
мандиром дивизии — в Кабуле и в Шинданте.
Прежде всего я встречался с командирами
афганской, скажем так, официальной армии,
представителями местной милиции и спец-
служб, старейшинами в селениях. Были
встречи и с представителями душманов. Чай
пили, говорили. Никакими обязательствами
это не заканчивалось, но даже те, кто пробо-
вал на нас давить или условия ставить, пони-
мали, что лучше этого не делать. Когда я был
в Афганистане в третий раз, уже в должности
командующего 40-й армии, вести перегово-
ры, даже с самыми известными полевыми ко-
мандирами, было проще. И мы, и они знали
боевые возможности противника, понимали,
что война идет к финалу. Условие я ставил
одно: мы выводим войска четко по графику
Женевских соглашений. Если вдруг кто-то
решит нам напоследок пустить в спину пулю
или снаряд, пощады не будет.
— Провокации на этапе вывода войск
были?
— Случались. Не масштабные, но мы реа-
гировали оперативно и мощно. В Афганиста-
не слухи расходятся быстро, так что те, кому
надо, об этом узнавали мгновенно.
— 40-я армия была какой-то особен-
ной?
— Единственной и, слава богу, неповто-
римой в структуре Вооруженных сил за весь
период после Великой Отечественной вой-
ны. Во-первых, это была воюющая армия.
Во-вторых, у нее был очень необычный,
так называемый армейский комплект. На-
пример, в составе 40-й помимо армейской
авиации (это вертолеты) была и фронтовая
авиация, причем очень мощная. Сейчас в Рос-
сийской армии нет столько авиации, сколько
ее было в 40-й армии. А две бригады спец-
наза! Это восемь полноценных батальонов,
которые работали вдоль границ с Ираном
и Пакистаном, где перехватывали караваны
с оружием, боеприпасами. Численность ар-
мии доходила до 140 тысяч.
— А американцам наш опыт интере-
сен?
— Думаю, да. У меня было по этому пово-
ду четыре встречи. В разное время: и до ввода
в Афганистан их контингента, и относительно
недавно. Но у них иная ситуация. Другие за-
дачи, другая тактика, другое отношение к Аф-
ганистану и афганцам. Я ведь беседовал и с
афганцами. Они американцев просто люто
ненавидят. А наших бывших солдат и офице-
ров, бывающих сейчас в Афганистане, встре-
чают по-доброму. Мы ведь не вели себя как
оккупанты, немало сделали для Афганистана
с точки зрения налаживания их мирной жизни.
Много построили, соорудили трубопроводы,
помогали гражданской техникой, продоволь-
ствием. Если все действия 40-й армии при-
нять за 100 процентов, то 60 из них — это, как
ни странно прозвучит, гуманитарная миссия,
миротворческая.
— В чем была уникальность операции
по выводу войск?
— Во всем: и в целом, и в нюансах. Ког-
да я узнал, что буду назначен командующим
40-й армией специально под задачу вывода
войск, честно говоря, сначала даже не пред-
ставлял, как это можно осуществить в отве-
денные Женевскими соглашениями сроки.
Прекрасно ведь знал, как много у нас гарни-
зонов, как они разбросаны по всей стране,
сколько техники, имущества. Голова кругом
шла. Надо было определить маршруты и по-
рядок вывода, учесть массу деталей, прове-
сти работу с афганцами (официальной вла-
стью и моджахедами). План разрабатывали
в штабе армии, в обстановке строжайшей се-
кретности. Утверждал план непосредственно
у министра обороны. Все наши предложения
были согласованы на уровне руководства
страны. Главные задачи: выдержать сроки,
которые Советскому Союзу были определе-
ны на международной конференции, и не до-
пустить гибели людей.
— И все пошло по плану?
— Нет, конечно. У нас разве так бывает?
Из Кабула должны были уйти в ноябре 1988-
го, а я его покинул только в середине января.
А ноябрь и январь в Афганистане — две боль-
шие разницы. 400 километров надо пройти
до перевала, который на четырехкилометро-
вой высоте, и после перевала — еще столько
же.
— Моджахеды вмешались?
— Вмешался господин Шеварднадзе,
который тогда руководил советским МИДом.
Он был в хороших отношениях с главой Аф-
ганистана Наджибуллой и хотел, чтобы тысяч
30 наших войск там остались — якобы для
охраны коммуникаций и Кабула. Еле отби-
лись от этой идеи. Представляете, что было
бы, если бы наши люди там остались?..
— Почему вы решили выходить по-
следним?
— Я так спланировал, доложил министру
обороны Дмитрию Тимофеевичу Язову. Он
немного подумал и согласился. Это касалось
не только 15 февраля. Я и из Кабула уходил
последним. В Афганистане все события надо
видеть и чувствовать самому. В другом месте,
скажем, в Термезе или в Ташкенте, я бы себе
места не находил.
— А правда, что вы выругались, когда
перешли мост?
— Сейчас можно сказать: правда. В ночь
на 15-е я был в разведбате. Никто не мог
уснуть, все чувствовали необычность момента
и ситуации. Вот мы завтра последними мост
перейдем, и все — войне конец. Много гово-
рили с офицерами, солдатами в эту ночь. По-
чему начинаются войны? Почему так устроен
мир? Что будут говорить о нас, прошедших
Афганистан? И вот — утро. Мост. Вижу огром-
ное количество телекамер, прессы. И вот ког-
да уже официоз закончился, когда меня сын
Максим на мосту встретил, наш главный «аф-
ганский» телевизионщик Михаил Лещинский
— ко мне с камерой и микрофоном: дескать,
что вы ощущаете?.. Ну, я их и послал. Тогдаш-
них начальников страны, людей, которые во-
йны начинают, а другие их расхлебывают. Мы
ведь из Афганистана вывели не только наши
гарнизоны, но и на себе вынесли тысячи обе-
лисков, которые были установлены на местах
гибели наших солдат и офицеров.
— Вы приказали?
— Я.
Беседовал Юрий АБРАМОВ.