Газета "Кишиневские новости"

Временное правительство не могло преодолеть себя и залить страну кровью ради удержания власти. А его противники могли

24 октября 1917 года, за день до Октябрьской революции, гла­ва Временного правительства Александр Керенский выступал в Мариинском дворце перед Со­ветом республики — это был так называемый предпарламент, образованный представителя­ми различных партий и обще­ственных организаций. Совет республики должен был дей­ствовать до созыва избираемого всем народом Учредительного собрания.

Большевики открыто готовились совер­шить государственный переворот и взять власть. Керенский назвал действия партии Ленина предательством и изменой государ­ству. Он сказал, что распорядился начать судебное следствие и провести аресты. Поздно!

— Я вообще предпочитаю, чтобы власть действовала более медленно, но зато бо­лее верно, — объяснил свою тактику глава Временного правительства, — а в нужный момент — более решительно.

Но он не мог преодолеть себя и залить страну кровью ради удержания власти. А его противники могли.

ЛЕНИН И ТРОЦКИЙ

Леонид Красин (соратник Ленина и бу­дущий нарком) писал жене, остававшейся за границей: «Временное правительство и Со­вет республики за последние недели прояви­ли какой-то такой паралич всякой деятельно­сти и воли, что у меня уже возникал вопрос: да не политика ли это и не собирается ли Ке­ренский и компания дать большевикам, так сказать, зарваться и затем одним ударом с ними покончить?»

«Александра Федоровича я увидел, ког­да он был верховным главнокомандующим российскими армиями и хозяином наших судеб, — вспоминал писатель Исаак Ба­бель. — Митинг был назначен в Народном Доме. Александр Федорович произнес речь о России — матери и жене… Вслед за ним на трибуну взошел Троцкий и сказал голосом, не оставлявшим никакой надежды:

— Товарищи и братья…»

Вся подготовка к вооруженному вос­станию в Петрограде шла без Ленина. Он скрывался, по-прежнему опасаясь ареста. Но именно он вел большевиков к власти. Еще летом он задавался вопросом:

— А не попробовать ли нам сейчас взять власть?

И сам ответил:

— Нет. Это невозможно. Ни провинция, ни фронт не поддержат. Фронтовик придет и перережет питерских рабочих.

В его отсутствие Троцкий как предсе­датель Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов оказался на главных ролях.

«После июльского бегства личное вли­яние Ленина падает по отвесной линии, — вспоминал полковник Борис Никитин, начальник контрразведки Петроградского военного округа. — Чернь подымается. Ре­волюция дает ей своего вождя — Троцкого… Троцкий родился для революции…

Октябрь Троцкого надвигается, пла­номерно им подготовленный и технически разработанный. Троцкий — председатель Петроградского совета с 25 сентя­бря — бойкотирует предпарла­мент Керенского. Троцкий — председатель Военно-революционного комите­та — составляет план, руководит восстанием и проводит больше­вистскую революцию. Троцкий постепенно, один за другим, пере­водит полки на свою сторону, последова­тельно, день за днем, захватывает арсена­лы, административные учреждения, склады, вокзалы, телефонную станцию».

21 октября петроград­ский гарнизон признал власть Совета рабочих и солдатских депу­татов. С этого дня столица больше не при­надлежала Временному правительству. На стороне правительства оставалась только Петропавловская крепость. Туда поехал Троцкий. Он выступил на собрании, и сол­даты приняли решение поддержать Советы.

«В Смольном, где заседал Петроград­ский совет, все находилось в движении, куда-то неслось, куда-то рвалось, — вспоми­нал философ Федор Степун. — Воля, чувство и мысли массовой души находились здесь в раскаленном состоянии. Особенно блестящ, надменен и горяч был в те дни Троцкий. Уни­жало чувство бессильной злобы и черной зависти к тому стихийно-великолепному мужеству, с которым большевики открыто издевались над правительством, раздавали винтовки рабочим и подчиняли себе полки».

ЗЛОБА ВСЕХ ПРОТИВ ВСЕХ

Эпоха Февраля была слиш­ком недолгой, чтобы демокра­тические традиции укорени­лись. Для этого требуются не месяцы, а десятилетия. К Октябрю семнадцатого все были подавлены, из­мучены, истощены. Стра­на не выдержала испыта­ние свободой.

«Во время Февраль­ской революции, — вспо­минал очевидец, — лица в толпе были радостные, царствовало приподнятое настроение, незнакомые люди обнимались, всех ора­торов охотно слушали. Осенью все было наоборот. Над страной нависла злоба — злоба всех против всех».

За несколько дней до революции Лео­нид Красин обрисовал ситуацию в столице:

«Питер поражает грязью и какой-то от­решенностью, запустением. Улицы и тро­туары залиты жидкой грязью. Питер имеет вид города если не оставленного жителями, то, во всяком случае, населенного пришель­цами, настолько мало заинтересованными в каком-либо благоустройстве, что они не считают нужным делать самого элементар­ного ремонта.

По погоде настроение у толпы более кислое и злое, чем летом, да и в политике идет какая-то новая анархистско-погромная волна. Испуганные обыватели с трепетом ждут выступления большевиков, но преоб­ладает мнение, что у них ничего не выйдет».

Только кажется, что за Лениным пошли те, кто мечтал продолжить революционный разгул. Большинство людей привыкли пола­гаться на начальство — и не выдержали его отсутствия. Исчезновение государственно­го аппарата, который ведал жизнью каждого человека, оказалось трагедией.

Большевиков поддержали те, кто жаж­дал хоть какого-нибудь порядка, кто повто­рял: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Люди верно угадали, что большеви­ки установят твердую власть. Значительная часть общества не симпатизировала боль­шевикам, но всего за несколько месяцев успела возненавидеть демократию.

«Ленин был единственным человеком, — отмечал Федор Степун, — не боявшим­ся никаких последствий революции. Этою открытостью души навстречу всем вихрям революции Ленин до конца сливался с самыми темными, разрушительными ин­стинктами народных масс. Не буди Ленин самой ухваткой своих выступлений того разбойничьего присвиста, которым часто обрывается скорбная народная песнь, его марксистская идеология никогда не поло­нила бы русской души с такою силою, как оно случилось».

«ВЗБУНТОВАВШИЕСЯ РАБЫ»

Вместе с Временным правительством рухнула едва появившаяся в России демо­кратия. В стране была установлена диктату­ра. Общество легко вернулось в управляемое состояние, когда люди охотно подчиняются начальству, не смея слова поперек сказать и соревнуясь в выражении верноподданни­чества. И все покорно говорят: да, мы такие, нам нужен сильный хозяин, нам без началь­ника никуда.

Люди готовы строиться в колонны и ше­ренги, не дожидаясь, когда прозвучит коман­да, а лишь уловив готовность власти пустить в ход кулак или что-то потяжелее.Это, верно, куда более укоренившаяся традиция — все­ми фибрами души ненавидеть начальство, презирать его и одновременно подчиняться ему и надеяться на него.

Керенский произнес в октябре горькие слова о взбунтовавшихся рабах:

— Неужели русское свободное госу­дарство есть государство взбунтовавшихся рабов!.. Я жалею, что не умер два месяца назад. Я бы умер с великой мечтой, что мы умеем без хлыста и палки управлять своим государством.

«Самое главное и самое худшее — тол­па, — писал Максим Горький своей жене Ека­терине Пешковой. — Это — сволочь, трусли­вая, безмозглая, не имеющая ни капли, ни тени уважения к себе, не понимающая, за­чем она вылезла на улицу, что ей надо, кто ее ведет и куда?Видела бы ты, как целые роты солдат при первом же выстреле бро­сали винтовки, знамена и били башками окна магазинов, двери, залезая во всякую щель! Это — революционная армия, революцион­ный свободный народ!»

СТАЛИН О ТРОЦКОМ

В лице Керенского, по словам совре­менников, революционная демократия вы­двинула убежденного государственника и горячего патриота. И при этом вот уже сто­летие над главой Временного правительства принято издеваться, рассказывая с насмеш­кой, что в октябре семнадцатого он будто бы сбежал из Петрограда в женском платье.

Уже в эмиграции руководители Вре­менного правительства говорили, что, не случись большевистского переворота, Рос­сия бы не подписала сепаратный договор с Германией. Закончила бы Первую мировую войну вместе с союзниками по Антанте.

Временное правительство не позволило бы союзникам в Версале подписать договор с разгромленной Германией на таких обид­ных для немцев условиях. Следовательно, не появился бы Адольф Гитлер и нацистское движение, и не было бы Второй мировой войны…

В первую годовщину Октябрьской рево­люции Сталин писал в «Правде»:

«Вся работа по практической орга­низации восстания проходила под непо­средственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Мож­но с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и, главным образом, т. Троц­кому».

В 1917 году Троцкий по значимости в революционном движении был человеком того же уровня, что и Ленин. Из всех вождей большевиков только они двое обладали ка­чествами, необходимыми для того, чтобы взять власть и не уступить ее.

«Если бы большевики не взяли власть в октябре-ноябре, — считал Троцкий, — они, по всей видимости, не взяли бы ее совсем».

Добавим, что, если бы в ту пору в Петро­граде не было бы ни Ленина, ни Троцкого, Октябрьской революции не было бы вовсе. История России пошла бы иным путем.

Леонид МЛЕЧИН.Фото Wikipedia.org.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:

25 октября 1917 года желающих за­щищать Временное правительство не на­шлось. Питерцам было все равно, у кого власть, лишь бы в городе воцарился по­рядок.

Первые статьи Леонида Млечина из серии: «ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВО­ЛЮЦИЯ. ГЕНИИ И ЗЛОДЕИ» читайте на сайте www.mk.ru.