Газета "Кишиневские новости"

Солистка группы «Белый песок» Ксения ДЕНИСОВА: «Тюрьма меня не сломала!»

Когда судья зачитывала приговор, слова гонгом разрывали напря­женную тишину в зале, но Ксения была какв тумане. Четыре года ли­шения свободы для нее и четыре с половиной ее возлюбленному. Теперь они не пара, не коллеги, а просто подельники.

Конвой, наручники, слезы родных — так начинался отсчет жизни под стражей. Их будет ровно 787, дней несвободы.

Недавно Ксения и Артем вышли по УДО, отбыв половину срока. Он хо­чет забыть о случившемся навсегда. А она решилась на откровенный разговор — ради тех, кто не может докричаться из зоны.

Эта история в одно мгновение сделала группу из пяти блондинок, исполняющих хиты Дмитрия Маликова, знаменитой. Ксения Де­нисова и администратор ее коллектива Артем стали героями телерепортажей и газетных пу­бликаций. Правда, это был миг славы с крими­нальным отсветом.

Музыканты попали в разработку Госнар­коконтроля после того, как дали объявление в Интернете о продаже препарата диазепам. Успокоительные таблетки, еще недавно хра­нившиеся чуть ли не в каждой домашней ап­течке, с недавнего времени входят в список сильнодействующих веществ и продаются строго по рецепту, как, впрочем, и пилюли от кашля, содержащие микроскопическое коли­чество кодеина.

По объявлению позвонила подсадная утка — сотрудница ФСКН Карина Карцева, однако сделка оказалась столь ничтожной, что на уголовное дело никак не тянула, но Ксения с Артемом оказались под колпаком.

Через несколько месяцев пара привезла из Камбоджи четыре пачки злополучного диа­зепама. В стране кхмеров лекарство прода­ется свободно. С артистами тут же вышел на связь некий «Коля» — опер из приснопамят­ного Госнаркоконтроля, по легенде — алко­голик, пытающийся выйти из запоя на успо­коительных таблетках. На этот раз улов был крупным. Дело в том, что учитывается полный вес таблетки со всеми невинными наполните­лями типа целлюлозы, а не только содержа­ние фармакологически активного вещества. «Коля» приобрел пачку и один блистер — все вместе за 5 тысяч рублей, и карательная ма­шина заработала.

Такие преступники — мечта любого опе­ративника. Наивные, открытые, неискушен­ные, они легко заглатывают все крючки с наживкой. Доказывая, что препарат был при­обретен легально, Ксения предъявила чек из камбоджийской аптеки и паспорт с отметками о пересечении границы. Это признание обер­нулось еще одной статьей УК — о контрабан­де.

— Тем не менее нас отпустили под под­писку о невыезде, и на все заседания суда мы приезжали из дома, — говорит Ксения. — Мы не считали себя закоренелыми преступни­ками. Диазепам — не наркотик, я понятия не имела о том, что его включили в списки силь­нодействующих препаратов. Даже в Таилан­де, где за наркотики смертная казнь, это ле­карство свободно продают в аптеках.

В конвойном помещении суда, в абсо­лютно черной комнате с исписанными стена­ми, она увидит рыдающую девушку, которую привезли из СИЗО, где она отсидела год и думала, что ее освободят в зале суда, но ей еще накинули срок.

Как хрупкая девушка с внешностью моде­ли не потеряла себя там, где ломаются даже крепкие мужчины?

■ ■ ■

— Страшно было оказаться среди уго­ловниц?

— Пока меня везли в автозаке, на жарго­не — в «скотовозке», в СИЗО, я тоже думала, что сейчас попаду в камеру, где сидят злые зэчки, как в фильмах про зону. Тебе ведь ка­жется, что только ты — жертва чудовищной ошибки. Откроется дверь, и тебя выпустят, а потом ты понимаешь, что жертв очень мно­го. Много «детей «Ашана», которые украли в гипермаркете больше чем на 1000 рублей. Со мной была девочка, ее осудили по 228-й, часть 5, там старт от 15 лет. Она учительница, жила на Памире, приехала в Москву работать в семью помощницей по хозяйству. Выясни­лось, что эти люди торгуют героином, она сра­зу попросила ее рассчитать и на следующий день должна была улетать. Ей сказали: «По­держи, пожалуйста, скотч». Они паковали свой товар. В этот момент врываются сотрудники полиции. В квартире было восемь с полови­ной килограммов героина. Учительнице дали 3 года, потому что на скотче нашли ее отпе­чатки пальцев.

— Что было тяжелей всего?

— Самое тяжелое — информационный вакуум. Чтобы позвонить, надо написать пись­мо в суд, который дает разрешение на один 15-минутный звонок. Ответа из суда ждут около двух месяцев. Я с первого дня писала Теме письма, отсчитывая дни и ночи, как мы не вместе. Написала 45 писем из СИЗО и 55 писем с зоны. Цензоры говорили, что я слиш­ком много пишу и они не успевают читать.

Еще жутко, когда человек умирает на тво­их глазах. Его рвет кровью, но никто ничего не может сделать. Все подлетают к окнам и на­чинают кричать: «Три ноль семь! Врача!» Три ноль семь — это номер камеры.

— Что давало силы жить, в чем черпа­лась надежда?

— Все верили в амнистию. Раньше я даже не задумывалась, что это такое. «Ты родилась под счастливой звездой!» — сказала мне старшая по камере, когда я рассказала свою историю. Первая судимость, ребенок… Кто, как не я? Все ждали «золотую амнистию» — такую же, как после смерти Сталина. Мы этим жили. Потому что если думать о том, что у тебя еще целых четыре года, — не то что руки на себя наложить хочется, хотя были и такие, но хоть криком кричи.

По четвергам — «голый» день, довольно унизительная процедура. Открывается дверь, раздается команда: «Раздеваемся и выхо­дим!» Таким незамысловатым способом ад­министрация проверяет, нет ли у тебя побоев, не наколол ли ты себе татуировки. Женщины покорно выходят из камеры в чем мать роди­ла, а я в танце срываю с себя одежду и выхожу кувырком! Смотрите!

— Ты, наверное, как все, надеялась на положительный пересмотр дела…

— Надеялась, что правда восторжествует и весь этот кошмар закончится. Но все оказа­лось даже страшнее приговора. У меня была апелляция очень сильно написана. В камере СИЗО нет Уголовного кодекса, и все помога­ют друг другу правильно составлять жалобы, прошения и апелляции.

Зачитываю свой текст, который мог рас­топить любое сердце, и вдруг слышу: «Апел­ляционная жалоба удовлетворению не под­лежит, оставить приговор без изменения!» Я помню тот свой крик…

Зато, пока в маленькой камере Мосгорсу­да, которую называют стаканом, я ждала вы­зова, мы встретились с Темой после восьми месяцев разлуки. Меня выводят и говорят: «Главное, не ори!» — и вдруг навстречу мой Тема. Нас скрепляют одним наручником. Я кричу любимому: «Неужели я тебя не увижу четыре года? Сделай что-нибудь!»

■ ■ ■

…Потом этап. СИЗО в Орле как пансио­нат после московской тюрьмы. Три человека в камере, нормальная еда, человеческое обра­щение. Короткая передышка перед входом в ад — колонию общего режима. В ИК-6 словно остановилось время.

— Было начало апреля, но зима пошла в последнее наступление. Вьюги, метели, мороз. Два баула с вещами, которые я везла из Москвы, выпотрошили. Отбирают почти все, даже ватные палочки. Или ломай их по­полам, или они полетят в мусорное ведро. У меня было два пуховых платка, один забрали, второй я прятала полгода, пока не наступила зима.

Тебе приносят «зеленку» — местную форму. Из-за этого колония кажется изумруд­ным городом, полным зеленых человечков, правда, без доброго волшебника. Тебе наде­вают платок — основной элемент наказания. Женщину не отпустят по УДО к ребенку за то, что однажды камера ее засекла без косынки. Это значит, что осужденная не сразу встала на путь исправления.

— Там тяжелее, чем в тюрьме?

— Конечно. Сначала карантин в деревен­ском доме, напичканном камерами слеже­ния, но с одним туалетом на 25 человек, без задвижки. На карантине подъем в пять утра. Вскакиваешь, заправляешь кровать, чтобы ни складочки! Раньше я одеяло в пододеяльник вставить не могла! Ты сразу должен надеть ко­сынку и бежать на зарядку! Неделю наизусть учишь ПВР — правила внутреннего распоряд­ка. Первое правило — каждый осужденный к лишению свободы обязан трудиться.

Трудиться надо добросовестно, то есть выполнять норму выработки на 100 процен­тов.

— Это вообще реально?

— Мы шили куртки для полиции. Это гос­заказ, который должны выполнять профес­сиональные швеи. По Трудовому кодексу ты работаешь не больше 40 часов в неделю, но тебя заставляют подписать заявление: «Про­шу разрешить мне выполнение сверхурочной работы за дополнительную плату, потому что я должна материально помогать своей семье. Претензий к администрации не имею». В ито­ге получаешь шестидневную рабочую неделю с рабочим днем, который мог длиться 13 ча­сов. А после этого дежурство в отряде на 100 человек…

— Известно, что ты и на зоне создала музыкальный коллектив!

— Там я сделала 39 культурных меропри­ятий и получила за них всего одну благодар­ность. Чтобы создать коллектив в зоне, надо было горы свернуть. Я рвалась на волю! Даже получила специальность каменщика 3-го раз­ряда! Теперь у меня диплом ПТУ! Храню его рядом с дипломом философского факультета РГГУ.

— Помнишь, как ты вышла из коло­нии?

— Меня отпустили в ноябре. Пока не от­ъехали от колонии подальше, боялась, что патруль бросится в преследование. Накануне кто-то набил мой баул кирпичами. Это был последний привет из зоны. На берегу реки я сожгла ненавистную зеленую форму.

А вскоре я поехала на свидание к Арте­му. Я очень люблю готовить и, зная, что в зоне скучаешь по домашней еде, привезла солян­ку сборную, домашние котлетки, жареные пирожки с капустой, собственноручно сле­пленные пельмени. Даже испекла торт а-ля «Наполеон» на 18 коржей с ягодами. На его приготовление ушло 7 часов 40 минут!

— Когда человек попадает в такую пе­редрягу, он часто остается один на один с бедой. Любимые предают, друзья отво­рачиваются.

— Мне повезло. Никто не предал, не от­вернулся. Свою любовь я сберегала в пись­мах. Это помогло выжить в условиях, которые перемалывают тебя как личность.

Анатолий, отец моего сына Данилы, про­дал свою единственную квартиру в Волгогра­де, набрал кредитов, чтобы поддерживать меня в тюрьме и в зоне. Певец Дмитрий Ма­ликов мне тогда очень помог.

— Вы были знакомы?

— С Дмитрием я познакомилась, когда училась в балетной школе. Мне было 14 лет. Я стала самой большой поклонницей его твор­чества, ездила на все его выступления. Потом работала в продюсерском центре. А позже создала свой коллектив девочек-блондинок, который исполняет лучшие хиты Маликова.

— Ксюша, ты вернулась в свою сти­хию. Выступаешь с коллективом «Белый песок», ведешь праздники, пишешь сце­нарии, участвуешь в благотворительных концертах. Прошлое заросло, как рана. Но шрам остался?

— Первые дни я боялась выходить из дома. Боялась, что подбросят пакетик с нар­котиком и сделают из меня рецидивистку!

Когда спрашивают, хотела ли я что-то из­менить в своей жизни, я говорю: «Пусть будет так, как было: и хорошее, и плохое». После того, что со мной случилось, больше начина­ешь ценить жизнь, потому что тебе есть с чем сравнивать.

Раньше я могла считать себя несчастной только потому, что у меня чего-то нет, а сегод­ня сразу вспоминаешь клетку. Не поймешь, что такое свобода, пока ее не потеряешь. Я выстояла. Меня это не сломало.

Елена СВЕТЛОВА.