Газета "Кишиневские новости"

Экономика в кризисе, а рейтинг Путина — нет. Как такое может быть?

Как же драматически преобра­зилась наша жизнь за какие-то мимолетные 24 месяца! Курс на­циональной валюты в 35 рублей за доллар, маленький, но стабиль­ный экономический рост, поступа­тельное «сжимание» числа людей, живущих за чертой бедности, — ка­ким обыденным все это казалось в начале 2014 года! И какой недо­стижимой мечтой все это представ­ляется в начале 2016 года! Но вот что поражает. На фоне обвала всех прочих «показателей государствен­ного здоровья» один важный инди­катор не просто не рухнул вниз — он «штурмует поднебесье». По данным «Левада-Центра», с января 2014 года уровень общественного дове­рия к Путину вырос на 17% и состав­ляет целых 82%!

Как такое может быть в принципе? Может, дело в том, что наши современные социологи по примеру советских статистиков выдают пу­блике не ту картину, которая есть, а ту, которая должна быть по мнению начальства? Объяс­нение не проходит. Из тройки ведущих рос­сийских социологических центров только две организации — ВЦИОМ и фонд «Обществен­ное мнение» — можно с известными оговор­ками назвать пропутинскими. Последний член этой тройки — «Левада-Центр» — управляется людьми, настроенными по отношению к Пути­ну резко отрицательно. Но показатели уровня общественной поддержки ВВП примерно оди­наковы у всех трех контор.

Может быть, тогда разгадка вот в чем: в условиях существования в России жесткой вертикали власти простые обыватели опаса­ются рассказывать звонящему им по теле­фону незнакомому дяде правду о своем от­ношении к президенту? Это объяснение тоже не проходит. «Мы, естественно, не уверены, что все рассказывающие о своем позитивном отношении к Путину люди с нами откровенны, — заявил мне генеральный директор ВЦИОМ Валерий Федоров. — Поэтому мы их «тестиру­ем» разными хитрыми способами: с помощью, казалось бы, не относящихся к делу отвлечен­ных вопросов выясняем, правду ли они нам говорят или нет».

Нет, рост путинского рейтинга в услови­ях экономического кризиса — это не выдумка пропагандистов. Это реальность. Но какова природа этой изумительной реальности? И в течение какого еще отрезка времени Путин может быть уверен в наличии у него такой мощной «подушки безопасности»?

Крымский эффект: закулисная механика

«Америка — это большой дружелюбный пес в очень маленькой комнате. Каждый раз, когда этот пес виляет хвостом, он перевора­чивает кресло» — такой «крик души» вырвался некогда у знаменитого британского историка ХХ века Арнольда Тойнби. Отношение Америки к Владимиру Путину уже давно сложно назвать дружелюбным. С точки зрения янки, Прези­дент РФ является концентрированным вопло­щением всего неправильного, что существует сейчас на международной арене. Но действие «закона непредвиденных последствий» никто пока в политике не отменил. Желая добиться прямо противоположного эффекта, амери­канцы создали стартовые условия для скачка и поддержания на высоком уровне рейтинга ВВП.

В январе 2014 года уровень обществен­ного одобрения деятельности Путина, со­гласно опросу «Левада-Центра», находился в состоянии, который можно охарактеризовать как «великолепная стагнация». С одной сторо­ны, рейтинг в 65% — это более чем достаточно для эффективного управления страной и со­хранения своего доминирования в политиче­ской сфере. С другой стороны, в январе 2008 года тот же самый показатель составлял 86%. За этим последовало четыре года медленного снижения путинского рейтинга. И, наконец, в январе 2012 года рейтинг ВВП стабилизиро­вался на уровне в 65% — стабилизировался и перестал совершать особо резкие скачки.

Моя интерпретация этих цифр тако­ва. Население страны слишком привыкло к Владимиру Путину — привыкло и перестало ожидать от него прорывных свершений. И мне кажется, что развернуть этот процесс вспять, используя одни только привычные политтехнологические методы, было невоз­можно. Требовался Поступок — именно так, с большой буквы. А условий для совершения такого поступка не было. Однако уже в сле­дующем месяце такие условия появились. Америка дала «зеленый свет» государствен­ному перевороту на Украине. А это, в свою очередь, привело к возвращению Крыма в состав России и резкому взлету путинского рейтинга.

Все это хорошо известно и понятно. Непонятно, как уже было сказано выше, дру­гое: почему рейтинг Путина не падает? Ведь вызванный воссоединением Крыма с РФ общенациональный эмоциональный подъ­ем давно остался в прошлом. Население теперь думает не о Крыме, а о собственных кошельках и о собственном будущем. Как подтвердил мне руководитель ВЦИОМ Ва­лерий Федоров, «в России радикально по­менялась повестка дня. На рубеже августа- сентября 2015-го произошло переключение внимания общества с внешних угроз на вну­тренние угрозы».

Я объясняю этот феномен так: крымский эффект никуда не исчез. Крымский эффект стал несравненно менее заметным — или, если быть более точным, практически не­заметным. Крымский эффект радикально поменял свою форму и природу. Но он по- прежнему с нами. Он по-прежнему определя­ет умонастроение людей. И произошло это, с моей точки зрения, вот почему: крымский эффект — это нечто случайное и изолиро­ванное. Крымский эффект — это лишь часть несравненно более широкого явления, кото­рое зародилось еще на стыке горбачевской и ельцинской эпох.

14 января 2014 года — в момент, когда «колесики» поддерживаемого Вашингтоном ползучего государственного переворота на Украине уже крутились вовсю, — в книжных магазинах Америки появились свежеиздан­ные мемуары бывшего директора ЦРУ и быв­шего министра обороны США Роберта Гейтса. По отношению к нашей стране Гейтс всегда занимал позицию ястреба. Но вот какие стро­ки можно найти в этой его книге.

«Начиная с 1993 года Запад, и особенно США, самым серьезным образом недооце­нивали размах унижения России, вызванно­го сначала проигрышем «холодной войны», а затем роспуском Советского Союза… Высо­комерие американских правительственных чиновников, ученых, бизнесменов и поли­тиков, рассказывавших русским о том, как им следует вести себя в своих внутренних и международных делах… привело к возникно­вению глубокого и долгосрочного возмуще­ния и чувства горечи… Получение согласия Горбачева на вхождение объединенной Гер­мании в состав НАТО было огромным дости­жением.

Но действовать так скоро после коллап­са Советского Союза для того, чтобы вклю­чить столь многие из прежде подчиненных ему государств в состав НАТО, — это было ошибкой. Быстрое вхождение балтийских го­сударств, Польши, Чехословакии и Венгрии было правильным решением. Но после этого, я считаю, процесс должен был быть замедлен. Американское соглашение с правительства­ми Болгарии и Румынии о ротации войск на базах в этих странах было ненужной провока­цией… Мы в основном игнорировали долгие исторические связи России и Сербии. Ну а по­пытки ввести в состав НАТО Грузию и Украи­ну были реальным «переигрыванием». Корни Российской империи уходят в Киев девятого века. Так что это было особо монументальной провокацией».

Попытки ответить на то, что Гейтс оха­рактеризовал как «ненужные провокации», Россия предпринимала еще задолго до крым­ского кризиса 2014 года. После американских бомбардировок Сербии в 1999 году премьер Евгений Примаков развернул свой самолет над Атлантикой, вызвав восторг со стороны одной части российского общества и потоки грязи со стороны другой. В 2008 году попытка американского любимца Михаила Саакашви­ли играючи проглотить Южную Осетию на­толкнулась на бронированный российский кулак.

Однако Америка упорно отказывалась серьезно относиться к «намекам», которые ей делались. Путин воспринимался как вечно обиженный лидер не имеющего права голо­са государства — политик, который сначала «для порядка» громко возмущается, но потом молча принимает «неизбежное». Вот, напри­мер, как тот же самый Роберт Гейтс описал свою реакцию на знаменитую мюнхенскую речь Путина 2007-го — ту самую речь, кото­рая с высоты прожитых с тех пор лет воспри­нимается как открытое «предупреждение о намерениях»: «Я решил использовать юмор как оружие!»

И действительно, ответная речь мини­стра обороны США на той же самой Мюн­хенской конференции была переполнена шуточками в адрес России и ее президента. В Америке не поняли: с точки зрения Москвы, время для «юмора» в отношениях стреми­тельно уходит. Столкнувшись с тем, что сам Роберт Гейтс назвал уже даже не «ненужной», а «монументальной провокацией», Владимир Путин перестал себя сдерживать. Тугая те­тива, которая натягивалась в течение многих лет, распрямилась.

Реакция российского общества на такое эпохальное событие, разумеется, не могла ограничиться кратковременной эйфорией. В стране произошла самая настоящая «рево­люция сознания». Как граждане РФ в своей массе воспринимали Россию до марта 2014 года? Как государство, которое собственные же лидеры «сдали без боя». Как побежденное государство, вынужденное терпеть панибрат­ские и высокомерные похлопывания «победи­телей» по своему плечу. Крым сломал эту схе­му. И первоначально это не могло не вызвать вспышки бурной радости.

Но мне кажется, что с самого первого дня эта радость была многослойной. С самого первого дня за внешним «слоем» эмоциональ­ного воодушевления скрывался «слой» трез­вого понимания: за подобные решительные действия обязательно придется заплатить — и заплатить дорого. Уверен, что именно здесь кроется причина того, что основная часть на­селения «не обиделась» на Путина за мас­штабные экономические трудности, которые сейчас обрушились на страну. Эти трудности изначально воспринимались как нечто ожи­даемое и неизбежное, как «тяготы военного времени», если хотите.

А на кого принято «обижаться» «за тяготы военного времени» — на лидеров своей стра­ны или на «оппонентов» своего государства? Вопрос, как говорится, риторический. Соглас­но американским расчетам, массированное внешнее давление должно было раздавить политическую карьеру Владимира Путина, сделать ВВП объектом лютой ненависти в собственной стране. Если брать ситуацию в целом по стране, то внешнее давление при­вело к прямо противоположному эффекту: власть Путина только укрепилась. «Между­народная напряженность — это сейчас же­лезобетонная защита рейтинга президента, — объяснил мне этот эффект Валерий Федо­ров. — Путин воспринимается как капитан, ве­дущий государственный корабль через зону шторма».

Однако нынешний высокий президент­ский рейтинг не должен восприниматься властью как своего рода индульгенция, как мандат на принятие любых решений. Высокий уровень доверия к Путину — это в чистом виде политический капитал. А сохранение капита­ла, как известно, зависит от того, тратится ли он с умом или нет.

■ ■ ■

То, что ВВП должен принимать реше­ния о путях дальнейшего развития страны, не задумываясь о том, как они скажутся на его рейтинге? Конечно же, нет. Во-первых, требовать от политика подобного поведения — это как минимум противоестественно. Во- вторых, мы не должны забывать о том, что Россия — это пока страна с очень слабо раз­витыми политическими институтами. А раз это так, то высокий уровень общественной поддержки главы государства нельзя счи­тать только его личным политическим ресур­сом. Одновременно это еще и политический ресурс, принадлежащий всей стране — ее страховочный механизм от того типа обще­ственных потрясений, что является и ненуж­ным, и вредным.

Однако бережное отношение к высоко­му уровню своей общественной поддержки не означает, что Путин во внутренней политике не имеет права идти на риск. Оно означает пря­мо противоположное: если фундаментальные интересы страны того требуют, президент не просто имеет право — он обязан принимать рискованные решения.

В сфере внешней политики Путин сумел совершить Поступок, прорыв на принципиаль­но новый уровень. Теперь от него требуется сделать то же самое в сфере внутренней по­литики, в сфере экономики. Не знаю, как ВВП планирует этого добиться и получится ли у него осуществить задуманное. Но задача, ко­торую перед Президентом РФ поставила сама жизнь, сегодня выглядит именно так.

Михаил РОСТОВСКИЙ.