Газета "Кишиневские новости"

Митинг Навального собрал в 10 раз меньше людей, чем марш памяти Немцова

«Общих шествий в Москве не было полгода — со времени убийства Бориса Немцова. Боль­шого митинга у нас не было года полтора», — написал в сво­ем блоге оппозиционер Алексей Навальный, анонсируя митинг 20 сентября. Многочисленной ак­цию оппозиции за «сменяемость власти» в Марьине никак не назо­вешь: в Фейсбуке к мероприятию присоединились 8,5 тысячи чело­век — это почти в 10 раз меньше, чем количество участников траур­ного марша 1 марта. Быть может, дело в повестке?

По данным фонда «Общественное мнение», принять участие в политических митингах «против власти» в августе были готовы лишь 3% населения. А перечисляя проблемы, с которым могут быть связаны акции протеста, граждане говорят в основ­ном об экономике: высокие цены, рост та­рифов ЖКХ, низкие доходы, безработица.

«Несистемная оппозиция» попыталась сыграть на повышении спроса на социаль­ную повестку, организовывая антикризис­ный марш «Весна». Идея и тогда казалась сомнительной. Во-первых, экономический протест носит локальный характер и чаще всего привязан к конкретным предприяти­ям или моногородам (об этом в частности упоминает экономист Михаил Дмитриев в докладе «Между Крымом и кризисом: со­циальные установки россиян». — Авт.). Такими были протесты после дефолта в 1998 году: возьмем хотя бы «рельсовую войну»: все началось с того, что шахтерам Кузбасса подолгу не выплачивали зарпла­ту, их забастовку поддержали бюджетники и пенсионеры, на которых в первую очередь отражались экономические проблемы госу­дарства. Политический же протест, апелли­рующий больше к моральным категориям, таким как «честные выборы», «против жу­ликов и воров», «мир с Украиной», «граж­данское достоинство», — история скорее столичная.

Во-вторых, экономический и политиче­ский протест поддерживают разные люди. В первом случае это рабочий класс — те же самые шахтеры Кузбасса и пенсионеры, выступавшие против монетизации льгот в 2005 году. Во втором — те, кого журна­листы окрестили «креативным классом». Вряд ли идейным сторонникам оппозиции, которая последние четыре года выступала за ту самую «сменяемость власти», близки требования шахтеров Кузбасса.

Быть может, повестка, которую сей­час выдвигают оппозиционеры, слишком размыта? Президент Центра политических технологий Борис Макаренко с такой гипо­тезой не согласен. «Сменяемость власти» — требование конкретное», — возражает эксперт. Не случайно этот митинг прохо­дит в годовщину съезда «Единой России», на которой объявили о том, что Владимир Путин снова будет баллотироваться в пре­зиденты. «Многие люди тогда восприняли это объявление как то, что Путин приходит надолго», — говорит Макаренко. Митинги в 2011–2013 годах, по мнению политоло­га, были многочисленными, потому что срабатывал мобилизационный фактор — «взрывная эмоция». Действительно, люди заполняли площади после массовых фаль­сификаций на выборах в 2011 году, 6 мая 2012 года после инаугурации Владимира Путина, после принятия «закона Димы Яков­лева», после убийства Бориса Немцова. На митинге 1 марта люди говорили «я вышел, потому что меня это затронуло лично».

Выходит, что дело вовсе не в повест­ке. «Требование «сменяемости власти» по- прежнему актуально, — говорит Макаренко. — Но сейчас, когда мы имеем дело только с годовщиной, без этой эмоциональной составляющей численность митинга будет сравнительно небольшой».

Валерия МАРКОВА.