Газета "Кишиневские новости"

Мария Смоктуновская, дочь великого актера, о камне в форме сердца, медали на камзоле и пистолете в багаже

Что общего между принцем Датским, князем Мышкиным и благородным жуликом Юрием Деточкиным? Их сыграл легендар­ный Иннокентий Смоктуновский. Тайна его перевоплощений осталась неразгаданной. Так не умел никто, ни до, ни после. Когда Мышкин в сцене с Рогожиным отвечал: «А я женщин не знавал», его лицо каждый раз заливала краска смущения. Даже Станислав­ский вскричал бы: «Верю!» 28 марта Иннокентию Ми­хайловичу исполнилось бы 90 лет.

— Мария, вникаешь в обстоятельства биографии вашего отца и понимаешь, что самые главные события его жизни прои­зошли по воле случая. И то, что он воевал на Курской дуге, в самом пекле войны, но даже не был ранен, тоже из разряда чу­дес. Он это осознавал?

— Да, он говорил, что на войне ему удалось уцелеть, когда многие однополчане по­гибали буквально рядом. Пом­ню его слова: «Какая-то сила, может быть, Господь Бог, хра­нил меня для того, чтобы я мог создать свои роли, которые так нужны были зрителям».

— У Иннокентия Михай­ловича были две медали «За отвагу»! Это высшая сол­датская награда вручается исключительно за личные подвиги. Ваш папа гордился наградами?

— Конечно, очень гордил­ся. Первую медаль он должен был получить в 43-м за то, что во время форсирования Днепра под огнем, рискуя жизнью, доставил пакет с секретными документами. Эта награда нашла его очень поздно, толь­ко в 1992 году, через 49 лет. Однополчане- москвичи собрали все документы по этому награждению и вручили папе после спекта­кля «Мольер. Кабала святош» по Булгакову на сцене Московского художественного театра. Я была на том спектакле и помню, как медаль была приколота к королевскому камзолу. Папа играл короля Людовика Солнце.

А второй медалью «За отвагу» его награ­дили в 45-м за освобождение Польши, когда папа командовал взводом автоматчиков.

— Как он праздновал День Победы?

— День Победы был для папы самый лю­бимый праздник. В этот день он всегда на­девал награды и шел к Большому театру на встречу с фронтовиками.

— Когда он бежал из плена, его спасла украинская женщина. Я читала, он искал ее после войны.

— Искал и нашел. Ее звали Василиса Шевчук. Она спасла папу, рисковала своей жизнью. Выходила, пригрела и вернула к жиз­ни. Он нашел ее после войны и поддерживал отношения. Когда ее не стало, папа продол­жал общаться с ее детьми. Он пронес чувство благодарности к этой семье сквозь всю свою жизнь.

— В 1966 году известные деятели со­ветской науки, литературы и искусства на­писали письмо Брежневу о недопустимо­сти реабилитации Сталина. Среди авторов «Письма двадцати пяти» Олег Ефремов, Валентин Катаев, Петр Капица, Виктор Некрасов, Константин Паустовский, Майя Плисецкая, Михаил Ромм, Андрей Саха­ров, Иннокентий Смоктуновский.

— Поступком папы можно гордиться, но я об этом ничего не знала. Он никогда не рас­сказывал.

— У него были свои счеты к сталиниз­му.

— У папы, как у всех, кто побывал в плену, в паспорте была отметка «39». Это означало, что им запрещено жить в тридцати девяти городах. Опасаясь ареста, папа уехал в Но­рильск. Он говорил, что дальше Норильска сослать не могли, разве что на Северный по­люс: «Вот я и решил затеряться в Норильске, девятом круге сталинского ада, среди ссыль­ных и лагерей».

— Он сыграл десятки ролей в театре и в кино. Какие были любимыми?

— Самая любимая роль — князь Мышкин в «Идиоте» Георгия Александровича Товсто­ногова на сцене БДТ. Это вершина его творче­ства. Папа гордился ролью Гамлета в фильме Григория Михайловича Козинцева. Юрий Де­точкин из «Берегись автомобиля» тоже из са­мых любимых. Папа сначала не соглашался на эту роль, но Эльдар Александрович Рязанов сумел его переубедить, потому что в образе Юрия Деточкина видел только его.

Но папа редко был собой доволен. Когда смотрел картины со своим участием, говорил, что можно было лучше сыграть.

— Но он ведь знал себе цену! Сказал однажды Олегу Ефремову: «Ты очень хо­роший артист. А я, Олег, космический!»

— Это признавали многие известные ак­теры, они специально ходили на репетиции и спектакли, смотрели, как папа работает. Не­которые откровенно завидовали его популяр­ности.

— В фильме «Берегись автомобиля» герой Смоктуновского мастерски водит машину. Никогда не подумаешь, что до съемок у Иннокентия Михайловича даже не было прав.

— Да, он не умел водить машину. Когда Эльдар Александрович предлагал папе роль Деточкина, он говорил, что будут созданы гол­ливудские условия. Папе дали инструктора, который занимался с ним вождением.

— А на какой машине он ездил в жиз­ни?

— У нас была «Волга». С этой машиной связана история. Однажды осенью мы всей семьей: папа, мама, брат и я — поехали на Николину Гору погулять, подышать воздухом. Когда возвращались обратно, дорога шла на возвышение, и видна была машина, которая стояла на дороге. Папа решил, что она за­буксовала, и сказал нам: «Извините, сейчас я газану!» Прибавил скорость, и машину за­несло. Она перевернулась полтора раза и упала в противоположный кювет. Мы даже не поняли, что произошло. Никто не по­страдал, только папе немного повредило лоб. Переднее стекло разбилось от удара. А дальше, как в кино: вдруг чья-то рука мед­ленно отодвигает осколки стекла и протя­гивается к водителю. Папа выбирается на­ружу, и тут раздается радостный возглас: «О! Иннокентий Смоктуновский! Берегись автомобиля!»

— Известно, что он был из тех счаст­ливых людей, которые никогда не теряют чувства юмора. А анекдоты любил?

— Да, папа любил рассказывать анекдоты. Ему нравился английский юмор. Хотите, расскажу анекдот, который слышала от папы? Английский муж спрашивает свою жену: «Мэри, что ты думаешь, если мы купим лошадь?» — «А зачем нам лошадь?» — «Вот придет в гости Билл». — «Ну и что?» — «Ты ведь знаешь, что Билл — чистюля. Первым делом что он скажет? Спросит, где у нас можно помыть руки? Мы скажем: «В ванной!» — «Ну и что?» — «Мы туда поставим лошадь». — «И что?» — «Билл придет и скажет: «Но там же лошадь!» А мы ответим: «Ну и что?»

— Зрители его обожа­ли. А поклонницы пресле­довали?

— Папа очень дорожил зрительским вниманием. По­клонницы у него были замечательные, вос­торженные. Я помню, как дарили цветы, кни­ги. Одна поклонница, Ольга Апполинарьевна Малинина, для папы переписала от руки кра­сивым почерком сказку Андерсена «Гадкий утенок».

— Он был строгим отцом?

— И строгим, и любящим, и добрым, и заботливым. Я училась в хореографическом училище на Фрунзенской, и приходилось рано вставать, чтобы не опоздать на занятия. «Ты уже собираешься? Я тебя отвезу!» — говорил папа, если был свободен. А потом ехал в театр на репетицию.

— Мария, в хореографическое учили­ще всегда было очень трудно поступить. Сыграло роль, что вы дочь Смоктуновско­го?

— Возможно, фамилия сыграла какую- то роль, но не главную. Я очень любила балет и мечтала там учиться. Природных данных у меня было не так много, и родителей даже предостерегли: «Может быть, не надо де­вочке обрекать себя на мучения?» Но я была очень старательной и в подготовительной группе, которая соответствовала 3-му клас­су общеобразовательной школы, прекрасно проявила себя и доказала свою любовь к ба­лету. Я замечательно окончила училище, и, когда меня сначала взяли в Большой театр, даже Юрий Николаевич Григорович сказал: «Не потому, что дочка, а потому, что хорошо закончила».

— Вы на сцене вместе играли?

— Да, в спектакле «Из жизни дождевых червей» о сказочнике Андерсене и примадон­не Королевского театра по пьесе Пэра-Улафа Энквиста. Папа был Хансом Кристианом Ан­дерсеном, роль его возлюбленной Ханне Хейберг исполнила замечательная актриса Надежда Бутырцева, ее мужа играл Алек­сандр Лазарев. А мне достались две роли в этом спектакле. Я играла старую-старую маму Ханне Хейберг, которая разбита параличом, и ее воспоминание о детстве, когда она за­нималась в балетной школе. Еще я выполняла обязанности помощника режиссера.

— Это была антреприза?

— Тогда еще не было антреприз, но по сути да. Мы репетировали спектакль, чтобы поехать с ним на гастроли в США. Там мы играли в десяти городах, и еще один спек­такль состоялся в Торонто. У нас был замеча­тельный продюсер Натан Шлезингер, кото­рый устроил такой грандиозный тур. Публика принимала хорошо, а последние спектакли вообще прошли на ура.

Продюсер подарил папе газовый писто­лет. Перед тем как улетать и начать склады­вать вещи, папа спросил меня: «Что делать с пистолетом? Куда его лучше положить: в чемодан или в ручную кладь?» И я почему-то предложила положить его в ручную кладь: если спросят, мы его предъявим! Потом ока­залось, что нужно было сделать все наобо­рот.

— Хорошо, что это случилось задолго до 11 сентября, но все равно могу себе представить сцену в аэропорту!

— Когда стали просвечивать мою ручную кладь, спросили: «Что это у вас?» Я сказала: «Здесь пистолет, я могу его достать. Он га­зовый». Они закричали: «Не надо! Отойдите в сторону!» Папа всю ответственность взял на себя. На такой пистолет нужна лицензия. У нас ее, конечно, не было. Сразу появились поли­цейские. Нас с папой сняли с рейса, и самолет улетел. Хорошо, что нас провожала знакомая, у которой мы жили последние несколько дней. Она позвонила консулу, он тут же приехал и сказал: «Это наш замечательный актер Инно­кентий Смоктуновский, которого любит вся страна. Он не может быть террористом, и, пожалуйста, отпустите его!»

— Мария, папа часто бывал на гастро­лях за границей в те времена, когда здесь ничего нельзя было купить. Вы писали ему списки?

— Писала. Мне хотелось красивых пла­тьев. Если у папы выдавались свободные часы, он всегда что-то покупал маме, мне и брату. У него был прекрасный вкус. Вот эту необычную кастрюльку папа подарил маме со словами: «Тебе нравится желтый цвет? Вот тебе кастрюля, дорогая Соломушка!»

— Никто не может сказать, что у Инно­кентия Михайловича был роман на сторо­не. Он всю жизнь сохранял преданность вашей маме.

— Папа и мама очень любили друг друга, их связывали нежные отношения. Они вме­сте прожили 40 лет. Не ссорились, но споры бывали, потому что папа очень много рабо­тал, а мама говорила: «Кешечка, может, не будешь соглашаться на эту работу? Отпуск все-таки! Поедем лучше на дачу!» От одного отпуска папа отказался, чтобы озвучить два замечательных фильма Чарли Чаплина «Ко­роль в Нью-Йорке» и «Огни рампы». Это был его кумир, папа его обожал. Папа озвучивал все два месяца отпуска и брал меня с собой на киностудию имени Горького. Потом один журналист написал: «Посмотрите фильмы «Король в Нью-Йорке» и «Огни рампы»! Там Чарли Чаплин заговорил по-русски». Когда шло озвучание, сотрудники студии говорили: «У Иннокентия Михайловича появились черты Чарли Чаплина!»

Мама была для папы всем-всем, глав­ное, незаменимой помощницей. Она знала, во сколько репетиции, когда придет машина. Сейчас ее бы назвали имиджмейкером, пото­му что именно мама подбирала, к какому ко­стюму какой галстук и рубашка. Она прекрас­но готовила, весь домашний уют, которым так дорожил папа, — ее заслуга.

После спектакля он приходил всегда с цветами. Мама спрашивала: «Как принима­ли?» — «Сегодня тепло принимали». А иногда признавался: «Тяжелый был спектакль…»

На даче, еще под Ленинградом в посел­ке Горьковское, они вместе планировали, где какие цветы сажать. У нас была замечатель­ная альпийская горка, и папе удалось найти огромный камень в форме сердца, который он сам привез на машине. Еще там был кра­сивый газон, на нем две березки, а вокруг них озерцо маргариток. Дорожки были расплани­рованы, а по краю росли высокие цветы, ко­торые, по-моему, называются гайлардия. В зарубежных поездках папа как-то успевал по­купать разные семена, клубни замечательных ирисов и других диковинных цветов. Вместе с мамой они вскапывали землю и ездили в лес за торфом.

Елена СВЕТЛОВА.