Газета "Кишиневские новости"

Умершая Рауза Галимова при жизни всегда повторяла: «Не надо никого судить»

— Следователям предстоит установить, насколько законно действовали сотрудники магазина, были ли у них основания заподо­зрить женщину, пережившую ребенком бло­каду Ленинграда, в краже трех пачек масла и вызвать полицейских, — заявил официаль­ный представитель Следственного комитета России Владимир Маркин.

«Нас попросили на камеру заплатить за масло…»

Кронштадт. Улица Широкая. Площадка перед магазином «Магнит» теперь стала ме­стом сбора всех любопытных. Сюда приходят обсудить случившееся, посудачить за жизнь, посетовать на нерадивых продавцов.

Люди собираются группками. Знакомят­ся. Возмущаются: одни скорбят по незнако­мой умершей старушке, другие печалятся закрытию магазина. Вторых значительно больше.

— На следующий день после случивше­гося магазин пару часов все-таки работал, — вспоминают жители. — Продавцы не ду­мали, что история с блокадницей выльется в грандиозный скандал. Даже значения этому инциденту не придали. Продавцы, кассиры — все на своих местах, ни у кого не было страха в глазах.

Ходили слухи, что после смерти Галимо­вой ветераны Кронштадта решили устроить акцию в «Магните». Вроде как старики по­купали масло, платили на кассе 300 рублей — именно столько задолжала погибшая — и оставляли продукт на прилавке. «За бабуш­ку!» — гордо поднимали головы и уходили. Звучало как «За Родину!».

— Да ну, что вы, какая акция, кому это здесь надо. Больше шуму подняли, — машет рукой дедок в «аляске» из соседнего дома. — Ну да, телевизионщики приезжали, на ка­меру наших мужиков с маслом отсняли и уе­хали. Кто же свои кровные станет отдавать? Бабку, конечно, жалко. Но устраивать шоу из события никто не станет.

Тем не менее работал «Магнит» недолго. В минувшую пятницу двери продмага опеча­тали. У входа выставили охрану — девушку в полицейской форме. На двери магазина повесили листовку: «Трагическое стечение обстоятельств привело к смерти Раузы Ах­медовны Галимовой. Директор нашего ма­газина, вызвавшая правоохранительные ор­ганы, действовала согласно инструкции. Но это случай, когда надо было отойти от фор­мального выполнения обязанностей. Нельзя было даже предположить, что это ситуация приведет к трагедии. Мы глубоко скорбим и переживаем случившееся и передаем со­болезнования семье умершей. Сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь близким пережить горе».

В какой-то момент я спросила, знал ли кто-нибудь погибшую Раузу Ахмедовну. Ведь писали, что чуть ли не весь город здоровал­ся с ней. Народ пожал плечами. «Не видели, не знаем. Первый раз слышим о такой. Да и внешне мы не можем опознать ее. Она точно местная?»

Собственно, я приехала в Кронштадт не расследовать и без того ясное дело, а узнать о погибшей. Возможно, в общественной ор­ганизации жителей блокадного Ленинграда хорошо знали Раузу Галимову. Ведь именно сотрудники этой организации одни из пер­вых забили тревогу и охарактеризовали по­гибшую как «активную блокадницу».

Захожу. Идет прием журналистов из Москвы и Санкт-Петербурга. На интервью к активисткам общества выстраивается живая очередь.

— Раузу Ахмедовну я знала, — доклады­вает на камеру председатель 4-го микрорай­она «Жителей блокадного Ленинграда» Майя Елисеева. — Хорошая была женщина. Опрят­ная. Добрая. Мы ее всем коллективом с 80- летним юбилеем поздравляем. Она в нашей организации 14 лет состоит. Получает как блокадница повышенную премию — 25 тысяч рублей. Не могла она совершить такой посту­пок. От стыда и скончалась. Люди, опомни­тесь, как можно так унижать стариков…

А как жила Галимова? Почему за нее не заступились в магазине покупатели, если она была активной блокадницей, а полгорода с ней здоровались?

Дожидаюсь своей очереди.

— Вы были соседкой погибшей? — ин­тересуюсь.

— Ни в коем случае. Я просто председа­тель того микрорайона, где она живет.

— Вы же знали что-то о ее жизни, раз она была блокадницей?

— Мы же не можем каждому блокадни­ку влезть в душу и расспрашивать о семье, о детях. Это ведь надо так расположить к себе человека, чтобы он мог все про себя расска­зать. У нас ведь в Кронштадте как — на одном углу что-то произошло, на другом уже гово­рят больше, чем произошло. Я бы на месте Раузы не стала тоже про себя рассказывать. Кому какое дело?

— У детей блокады особое отноше­ние к продуктам?

— Конечно. Мы вот эти все крошки (со­бирает с подноса хлебные крошки. — Авт.) никогда не выбрасываем. Если вижу хлеб на улице, у меня сердце кровью обливается. Думаю, до чего же люди дошли, ничего не ценят. У них все потеряно…

— А масло в блокаду можно было до­стать?

— Какое масло? Кусочек хлеба, и все. О масле и речи не было.

— После случившегося вы ходили в тот магазин?

— Они нас не пускают туда. Сначала со­трудники сами закрыли его, потом полиция приехала, проверяют всех.

— Как вы все-таки можете охаракте­ризовать умершую?

— Нормальная, адекватная, коммуника­бельная, со всеми общалась, никогда кон­фликтов у нее ни с кем не было, аккуратная, симпатичная, худенькая.

— Одинокая она была?

— Сестра у нее была. Детей не было, замуж не ходила. Меня спрашивали, как это у нее мужчины не было? Откуда я знаю? Племянник в Питере у нее живет, она здесь одна.

— Где ее похоронили?

— На нашем кладбище. На татарском участке. У нас в городе в последнее время много стариков умирает. В том микрорайо­не, где она жила, средний возраст людей — 80 лет. Но Рауза могла бы еще пожить. Не такая уж развалюха она была. Но совесть ее не выдержала. Когда ее погрузили в по­лицейскую машину, она испугалась позора. Не понимала, как после всего в глаза людям будет смотреть. Город ведь маленький, все друг друга знают. Я бы, наверное, на ее ме­сте прямо в магазине упала бы, не успела бы и до полиции доехать.

— На какие-то общественные меро­приятия она ходила?

— У нас много мероприятий. 22 июня — день начала войны — устраиваем митинг, венки возлагаем у братской могилы. 8 сен­тября — день начала блокады Ленинграда. 9 мая концерты проходят. Рауза приходила цветы возлагать. А вот так, чтобы с нами за столом посидеть, — не видела ее ни разу. По­сещала она только те мероприятия, где мож­но было затеряться в толпе. У нас ведь даже фотографий ее ни одной нет. Не снималась она. Будто пряталась от камер.

— Тем не менее вы приходили по­здравлять ее с 80-летием?

— Я к ней лично ходила. Живет она одна в однокомнатной квартире. У нее чистенько, все прибрано, ничего не разбросано. И на кухне порядок, и в комнате.

— Семье Галимовой поможете?

— Там вроде родственники есть, они за­нимаются. На контакт ни с кем не идут. Так что в помощи, думаю, они не нуждаются. Кстати, сотрудники «Магнита» предлагали оплатить похороны Раузы Галимовой. Но близкие умершей от этого предложения от­казались.

Собственно, понятно, что и среди бло­кадников Раузу Галимову никто не знал. Женщина лишь исправно платила членские взносы, а за стол с блокадницами так ни разу и не присела.

Может, соседи старушки по дому про­яснят ситуацию?

«Эта женщина несла под сердцем какой-то очень тяжкий груз, но никому о нем не сказывала»

Дом Раузы Ахмедовны в пяти минутах ходьбы от магазина «Магнит». Это един­ственный продуктовый в округе. Вот и Гали­мова раз в неделю приходила туда, закупа­лась продуктами.

— А вот Рауза не стала бы вам дверь от­крывать и общаться, — встречает меня по­жилая женщина. — Она у нас дама строгих правил была, слова из нее порой не выта­щишь. Да и о себе она не любила расска­зывать. Бывают люди скромные, а бывают точно прибитые. Вот Раузочка наша какая- то зашуганная была. Может, что случилось у нее в юности? Она даже когда разговари­вала, в глаза людям не смотрела. Мужиков наших, тех вообще сторонилась. Она ведь и замужем никогда не была. Кто-то ее спросил однажды, Рауз, ты же такая красавица у нас, что не замужняя-то? Она помрачнела, поба­гровела, рукой махнула и побежала домой. Расспрашивать ее о семье было бесполезно. Складывалось впечатление, что эта женщина несла под сердцем какой-то тяжкий груз, но никому о нем не сказывала.

Странно, больше полувека коротали бабки в одном доме, а о Раузе — лишь пару скупых слов.

Вот и другая соседка Галимовой, Вера Ивановна, образованная женщина, в про­шлом учительница русского и литературы, приглашает меня в дом. Жалуется, что уже больше года не выходит из дома по причине здоровья.

— С кем жила Галимова?

— Одна она жила. Племянник ее часто навещал. Сестра приезжала. К племянни­ку она как к сыну относилась, все для него делала. Она и за продуктами ходила, чтобы его побаловать. Казалось, он ее единствен­ная радость в жизни. Она гордилась им. Это было видно. Мы знали, что он преподает в Санкт-Петербургском университете. Она ему и одежду стирала, и готовила с утра до ночи. Жила только им. Она ведь старалась его не опозорить ни в чем — одевалась всегда кра­сиво, аккуратная прическа, соответствовать племяннику хотела.

— Про блокаду рассказывала?

— Вы не поверите, но у нас в доме никто и не знал, что она блокадница. Только после ее смерти и узнали. Никогда она не говорила об этом. И про пенсию в 25 тысяч мы от жур­налистов узнали.

— Как вы отреагировали на случив­шееся в магазине?

— Никто не знает, что Розочка недавно в больницу попала. С инсультом. Еле выкараб­калась. И вот вышла первый раз в магазин. Возможно, стресс такой для нее был. Она и в обычной жизни людей шарахалась, а тут такой позор. Конечно, не вынесла она. Надо знать Розу, чтобы так с ней обращаться.

— Ну о чем-то вы с ней ведь разгова­ривали?

— Я таких необщительных людей никог­да не встречала. Люди в возрасте задыхают­ся без общения, а она, наоборот, избегала любых вопросов. Бывало, встретимся на ули­це, постоим, ни о чем поговорим. Я отойду от нее и уже не могу вспомнить, о чем болтали. И если при ней начинали кого-то корить, ру­гать, она разу уходила со словами: «Не надо никого судить». Вот это все запомнили. А вы сходите в татарскую общину, может, там у нее подруги какие были?

* * *

Еду в ОМВД России г. Кронштадта. Именно на пороге этого здания скончалась от сердечного приступа Рауза Галимова.

Все здесь как положено. Охрана. Вер­тушка. Посторонним вход запрещен.

Только упоминаю фамилию погибшей, женщина в форме встает в стойку и молча скрещивает руки передо мной. Жест поня­тен — без комментариев.

В этой истории нет правых и винова­тых.

Директор магазина не сдержалась, не совладала с эмоциями. Возможно, неважное настроение было. Рауза Гали­мова, в свою очередь, не смогла дать от­пор, потому как не была никогда «актив­ной блокадницей», не умела отстаивать свои права.

Выходит, никто не хотел убивать.

И никто не хотел воровать.

PS. На днях на сайте вакансий поя­вилось объявление. «Требуется директор магазина «Магнит». Город Кронштадт. Заработная плата — 73 100 — 73 700 ру­блей».

С понедельника «Магнит» в Крон­штадте работает в обычном режиме.

Ирина БОБРОВА, Кронштадт—Москва.